Отправив первый обоз с колхозной мукой, Краснов улизнул в город Подгорный. Вечером, когда стемнело, он отправился на дом к знакомому «дантисту».

Домик-особняк стоял в глухом тупиковом переулке. Подойдя к палисаднику с надписью «Во дворе злые собаки», Краснов в нерешительности остановился. К забору, почуяв чужого, бросилась с лаем огромная лохматая собака, со скрежетом протащила железное кольцо по натянутой проволоке. Краснов выжидал. Вскоре на злобный лай вышла укутанная в белый шерстяной платок женщина и, узнав гостя, отогнала собаку.

Краснов поздоровался и, опасливо поглядывая на рычавшего пса, прошел в дом.

Хозяйка провела его в зубоврачебный кабинет и попросила немного подождать.

Кабинет блестел масляной краской, стальными инструментами, фарфоровой и стеклянной посудой. Краснов снял с себя тяжелый брезентовый пояс с зашитым внутри золотом и сел на диван, разглядывая мокрые следы, оставленные им на новеньком блестящем линолеуме.

Вошел пожилой, но крепкий мужчина в белом халате, круглой шапочке и, приветливо улыбаясь, пожал гостю руку.

Хозяин дома «дантист Иванов» не был зубным врачом, так же не был он и Ивановым, но все окружающие считали его доктором. Ссылаясь на неважное здоровье, он давно нигде не служил, и его не беспокоили: в шестьдесят лет человек может спокойно отдыхать. Но Дмитрию Дымову было не до спокойного отдыха — он делал деньги.

Судьба его не баловала. С тех пор как удрал он с хозяином Южных приисков мистером Смитом, так и пошла жизнь кувырком, по-собачьи. Сначала отступали с Колчаком, потом с японцами и вскоре докатились до Владивостока. Здесь мистер Смит пытался распродать по дешевке свои золотые прииски, утверждая, что красные будут скоро уничтожены, но покупателей не нашлось.

Перед занятием Владивостока Красной Армией мистер Смит сделал красивый жест: выдал Дымову доверенность на управление приисками сроком на двадцать пять лет, по истечении которых Дымов становится их хозяином. Облагодетельствовав Дымова, мистер Смит поспешно отбыл на американском пароходе на родину.

Дымову же дальше отступать было некуда, возвращаться на родной прииск боязно: могли заинтересоваться историей штольни и погибших людей, — поэтому он превратился в Иванова и занялся привычным ему делом — скупкой золота.

На одной сделке Дымов провалился, был арестован и за спекуляцию угодил в исправительный лагерь. Во время войны его выпустили досрочно, и он, женившись на вдове, поселился в Подгорном. Зажил тихо, по-стариковски. Диплом зубного врача, к тому же пенсионера, отводил от него всякие подозрения. «Дантист» ворочал большими делами. Скупая ворованное на приисках золото, он переправлял его на черные рынки, зарабатывая на этих операциях сотни тысяч рублей. Дела велись осторожно. «Дантист» никогда не выходил за ограду своего особняка, привозили добычу его клиенты, увозила жена. Корпорация спекулянтов золотом работала без провалов.

Хозяин и гость дружески поболтали о всяких пустяках и вскоре перешли к делу.

— Живу теперь с петлей на шее, каждую минуту жду, что она вот-вот и затянется, — докладывал Краснов, держа в руках тяжелый пояс. — Новые хозяева Степанов и Рудаков — будь они трижды прокляты! — и работу, и людей взяли в железные руки. Пока не поздно, мне нужно тикать.

«Дантист» с безучастным видом взвесил на аптекарских весах золотой песок.

— Четыреста граммов. На этот раз ты привез маловато.

— Думается, последний раз привез. Артель свой век кончает, а у казны не разживешься. Цену придется накинуть. Сегодня не то, что прежде-то.

«Дантист» отрицательно покачал головой, ссыпал золото в фарфоровую банку и аккуратно отсчитал деньги. По сумрачному лицу Краснова хозяин понял, что тот недоволен ценой и, пожалуй, больше к нему не придет. Потеря верного человека на своем прииске — а Дмитрий Дымов уже несколько лет считал Южный своим, так как срок, установленный мистером Смитом, истек — испугала хозяина, и, помедлив, он все же отсчитал Краснову еще тысячу рублей.

— Премного благодарен, по гроб жизни молиться за тебя буду, как за отца родного, — низко кланяясь, чуть ли не запричитал Краснов, поспешно рассовывая по карманам деньги.

— Что новенького у вас? Цела ли еще та богатая жила? — выспрашивал хозяин, наливая гостю в фарфоровый стаканчик спирта.

— Недавно нашли. «Товарищи» всю тайгу, обшарили, даже в ней не скроешься теперь, — со злобой ответил Краснов и опрокинул стаканчик. Толстый рубец шрама на его виске побагровел, налился кровью.

— А что еще нашли у вас хорошего? — сняв круглую докторскую шапочку и поглаживая широкую плешину, выпытывал хозяин.

— Много золотой руды открыли на Медвежьей горе и еще какие-то металлы, да о том только начальство знает.

— Я хозяин Южного прииска и тоже должен знать обо всем, ты посматривай за моим добром, — подливая еще спирта, поучал хозяин.

Он подробно инструктировал гостя, как лучше организовать хищение золота, обещал еще повысить цепу за грамм.

— У тебя должны быть свои люди. Кто они? — интересовался «дантист».

— Прошка Дымов, твой племяш. Пытал меня о тебе, да я не выдал. И еще один бывший кулак, Михайла.

При упоминании о Прохоре Дымове хозяин дважды качнул головой и улыбнулся — дымовская порода стойкая, кряжевая.

«Дантист» включил радиоприемник, долго настраивал его, избегая оглушительных шумов, и, наконец, поймал глуховатый, раздававшийся словно из подземелья голос:

— В мире сейчас идет игра не на живот, а на смерть, и игру ведут титаны. Совсем еще недавно игроков было много, а ставки мелкие — кусочки африканских колоний, Эльзасская провинция в Европе, какие-нибудь Филиппины в Азии. Теперь же играют только двое: Америка и Советы, а ставка — наш старый земной шарик. Американизм или коммунизм — игра ва-банк. Советы готовят новую войну, мы же американскую эру в истории мира утвердим долларом и библией.

— Это голос Америки! Слышал, на что золото нужно? — сказал хозяин и выключил радио.

Развалившись в зубоврачебном кресле и постукивая ногой об пол, он продолжал поучать Краснова:

— Вербуй нужных людей, приглядывайся, за что человека уцепить легче. Я вскоре буду у вас, помогу… Требуется действовать, дружище, а не только прятаться в тайге. — Он нервно постукивал ногой. — Настало время озолотиться и затаиться…

Краснов не хуже хозяина понимал, что пора выходить из рискованной игры. Но как это сделать?

Самолет прилетел в Москву в сумерках, и она встретила Степанова океаном огней. Выйдя из самолета, Виталий Петрович зажмурился от яркого света прожектора, бившего прямо в глаза. Шел мокрый мартовский снег, по всему аэродрому темнели лужи. Даже не верилось, что в Сибири крепкие морозы и бураны. Заметив у вокзала зеленый глазок свободного такси, Степанов направился к машине.

Промелькнула Смоленская площадь, поехали по Арбату, и Степанову чудилось, будто он и не покидал этого города ни на один день. Даже новые дома были ему знакомы, ведь он их знал хотя бы по фотографиям в журналах.

Оставив чемодан в номере гостиницы «Москва», Виталий Петрович, не задерживаясь, пошел прогуляться по городу. Его тянуло пройти по улице Горького, подышать московским воздухом, затеряться в шумной толпе вечно куда-то бегущих москвичей.

В мокром асфальте отражались матовые шары фонарей, а разноцветные огни реклам усиливали и без того яркое освещение столичной магистрали. У здания Центрального телеграфа с голубым, медленно вращающимся земным шаром Степанов остановился.

Редкие в этот поздний час легковые машины стремительно спускались к Охотному ряду, их светящиеся фары вспыхивали, снова гасли и казались Виталию Петровичу быстрыми яркоглазыми жуками. Степанов поймал себя на этом сравнении и улыбнулся; нет, все-таки, видно, стал провинциалом.

На Красной площади Виталий Петрович долго стоял перед Мавзолеем. Не раз он видел его строгие гранитные линии, голубые, припорошенные снегом ели у подножия узорчатой Кремлевской стены и каждый раз по-новому волновался. Степанов вздрогнул, услышав знакомую колокольную мелодию, и поднял голову. На Спасской башне, ярко освещенной прожекторами, били Кремлевские куранты, и тысячи белых снежинок кружились под их музыку.