Пронзительный женский визг прервал песню. Ржавый голос тоскливо проговорил:

— Пьяная баба — чужая баба, — и выругался.

Впереди Рудакова промелькнула белая кофта и, словно наваждение, опять пропала в темной тайге. «Кто же это бегает от меня?» — подумал Рудаков, минуя дымовскую заимку.

В стороне затрынкала балалайка.

Сергей Иванович задумался. Он понимал, что вынужденное безделье старателей приводит к гулянкам, праздности, разлагает дисциплину. Рудник изменит их жизнь и сознание. Путь трудный, но другого нет.

Трест же плохо знает старателей, производственные неурядицы заслонили людей, оттого и нет внимания к их судьбам и не видит он того, что давно наступила пора круто менять жизнь золотничников. Вчера наконец пришел ответ на докладную Степанова о руднике: трест настаивает на том, чтобы штурмовать план добычи золота за счет любых работ, всех старателей перебросить только на добычу песков, а подготовительные работы на Медвежьей горе пока не проводить.

Степанов показал Рудакову личное письмо управляющего трестом. Тот предлагал не «блажить» с рудником, а любой ценой вытягивать программу добычи золота — годовой план по тресту под угрозой.

Мечты Сергея Ивановича о коренной переделке жизни и психологии старателей подошли к извечной проблеме горняков: чем заниматься — добычей или подготовкой? Проблему эту надо было решить правильно и на Южном.

Степанов на своем стоял твердо: подготовку к строительству рудника, несмотря на запрещение треста, следует начинать — в этом спасение Южного!

Рудаков и Степанов договорились, что будут проводить решение партийного бюро и на общем собрании старателей, и перед партийными органами, вплоть до Москвы.

Твердость Виталия Петровича нравилась Рудакову.

Сергей Иванович вышел на безлюдную улицу заснувшего поселка и вдруг совсем рядом услышал переливы баяна.

У темного высокого здания клуба кружком стояли парни и девушки.

Плясунья в белой кофте визгливо запела:

Ребята одобрительно засмеялись. Рудаков подошел ближе.

Послышался высокий девичий голос:

— Ксюша, и не стыдно тебе?

— Я, Наташка, теперь солдатка, мне все можно, — отрезала плясунья и уже назло крикнула: — Эй, гармонист, играй вальс «Коровьи слезы».

Девичий визг, новый взрыв хохота.

Рудаков громко поздоровался.

— Кто это? — с любопытством зашептались вокруг.

— Ой, начальство, Рудаков! — вскрикнула Ксюша, и белая кофта метнулась из круга.

К Сергею Ивановичу подошла Наташа и взволнованно заговорила:

— Клуб от овса со скандалом освободили, а теперь коммунальщики ремонтировать его месяц будут. Когда же придет конец нашим гулянкам в пыли и в темноте?

— А в темноте скусней целоваться! — задорно выкрикнула какая-то девушка.

— Верно, способней, — поддержал мужской голос, и вслед за этим раздался смачный поцелуй.

Ребята дружно захохотали.

Сергей Иванович поставил на землю ружье и, опершись на его ствол руками, сказал:

— Это у вас получается неплохо. А попробуйте, — он сделал паузу, — сами отремонтировать клуб, сила у вас великая.

— Ксюшка, пойдем в темно, поищемся, — как бы в ответ ему крикнул озорной голос.

Но никто не засмеялся, многих озадачило предложение Рудакова.

— Поможем, ребята? — несмело спросил кто-то.

— Попробуем.

— Себе небось.

— Поможем, чего там балакать.

На скамейке у мрачного здания клуба с черными провалами разбитых окон еще долго разгорались и гасли папиросные огоньки, и возбужденные голоса обсуждали, как лучше провести первый воскресник.

Сергей Иванович посадил мальчика себе на колени и заглянул в сияющие глаза сына. Такие же были у Зины, большие, синие, от них на душе становилось светло и спокойно. Вспомнились бессонные ночи, проведенные вместе с нею у кроватки заболевшего сына, ночное расставание с плачущим малышом, которого Сергей Иванович разбудил стуком своих непривычно тяжелых солдатских сапог.

Ласково гладил отец темные кудри сына, и взволнованный, радостно приподнятый, слушал его сбивчивый рассказ. Мальчик без умолку тараторил о школе, о дороге, о бабушке.

— Молодец, Валя! Приехал! Посмотришь нашу тайгу, полюбишь — и сам таежником станешь.

— А в самолете не холодно было? — выходя из кухни, спросила раскрасневшаяся Варвара Сергеевна.

— Нисколечко, бабушка! Там совсем не холодно. Летчик говорил, что в воздухе было даже теплее на три градуса, чем на земле. Вот здорово!

Мальчик выбежал в другую комнату, за ним следом вышла Варвара Сергеевна, повторяя:

— Вымахал внучек-то как, парнем стал!

— Нашел! — прозвенел голос Вали, он показался в дверях с книгой в руках. — Бабушка Катя тебе книжку прислала, «Угрюм-река». Она три раза ее прочла. «Страшно, — говорит, — в Сибири». Она поэтому и не пускала меня сюда.

— Да… — задумчиво проговорил Рудаков. — Интересная книга, только рассказывает она о давным-давно прошедших временах.

Положив руку на плечо сына, он заговорил с ним, как со взрослым:

— Жизнь изменилась повсюду, сынок, изменилась она и здесь. Разве сравнишь наших старателей с Филькой Шкворнем?

— А кто это старатели и кто Филька?

— Филька — герой «Угрюм-реки», а старатели — герои нашей тайги. Они члены артели. Примерно то же, что колхозники. Только колхозники работают артелью в сельском хозяйстве, а старатели коллективно добывают по договору с государством золото. Но скоро у нас будет рудник, и наша тайга совсем другой станет.

За окном раздалась веселая песня. По улице строем шагали пионеры с заплечными мешками, с палками в руках. «В поход ходили, в тайгу!» — с завистью подумал Валя.

Сергей Иванович взглянул на часы и надел пиджак. Ради приезда сына он сменил армейскую гимнастерку на синий парадный костюм.

— Ну, сынок, мне пора идти, а ты, пока бабушка возится на кухне, займись книгами. Если придет Алеша, дай ему «Белеет парус одинокий».

— А кто это Алеша, папа?

— Хороший парень, ему тоже тринадцатый год, в шестом классе учится. Музыкантом будет.

— А где он музыке учится?

— Да здесь, у нас. Ну, не скучай, сынок!

Валя проводил отца до двери и заглянул в кухню, откуда вкусно пахло.

— Пирогом пахнет, бабушка? — спросил Валя.

— Подожди, внучек, маленько, только что в печь посадила, — ответила бабушка и сунула ему в руку теплую ватрушку.

Валя, подув на ватрушку, мигом проглотил ее, запив из глиняного горшка топленым молоком.

За печкой раздалось веселое стрекотание.

— Сверчок, сверчок, я поймаю его! — закричал Валя и полез было на печку.

— Внучек-сверчок, не мешай мне, иди в столовую, — распорядилась старушка, ловко орудуя у печи длинным ухватом.

Валя вернулся в комнату и включил приемник. Потом подошел к книжному шкафу, взял книгу, перевернул несколько страниц. Услышал звонок.

— Валя, открой дверь, я пироги вынимаю, — крикнула бабушка.

Отворив дверь, он увидал высокого угловатого мальчика в длинном, не по росту, черном плаще.

— Пожалуйста, проходите!

Гость немного смутился.

— Я за книжкой…

— Я знаю, мне папа сказал. Тебя Алешей зовут?

— Алешей. А тебя Валей? Я тоже знаю. Сергей Иванович говорил, что ты приедешь.

— Пойдем ко мне, — позвал Валя.

Алеша неторопливо разделся, солидно пригладил рукой всклокоченные волосы.

Вале не терпелось скорее узнать все о новом товарище. Поэтому, немного помолчав, он спросил:

— А ты на чем играешь?

— На пианино.