Степан Иванович вспомнил все это и выжидательно уставился на Иптешева.

— Отпускай мой парнишка и девку искать штольня. Максимыч шибко просил найти.

— Давно искали эту штольню, да, видно, медведи ее далеко запрятали, — ответил Кравченко. — Хитришь, старик, поохотиться вздумал и… вспомнил про штольню. Не могу, не сердись, работы у нас по горло. — И, попрощавшись с охотником, бригадир ушел, потому что не знал о разговоре Максимыча с Гаврилой и не догадывался о причине столь странного желания хитрого старика.

Сейчас Кравченко смотрел на взволнованного Петра и чувствовал себя виноватым. «Надо было уважить Гаврилу. Да и ребята по тайге скучают. Ничего бы не случилось за два дня, обошлись бы. А теперь двух работников потеряли. Не вернутся через два дня — значит, не видать их больше».

И он рассказал Бушуеву все, что произошло вчера.

А Федот и Маша были уже далеко. Еще до рассвета, сложив продукты в заплечные мешки и привязав к нартам лопаты, они стали на лыжи и гуськом в сопровождении Быстрого пошли по свежей, проложенной отцом лыжне в тайгу.

У старика было хорошее настроение. Многолетняя борьба с самим собой закончилась, он делает доброе дело. Гаврила напевал себе под нос свою любимую и единственную песню:

Не останавливаясь, шли они по замерзшему руслу Кедровки, в обход Медвежьего кряжа, и часов через шесть приблизились к засыпанным снегом, покосившимся от времени столбам.

— Никак эта? — сказал старик, оглядываясь вокруг. — Здесь вроде был отвал породы, я сам ее сюда возил.

— Под снегом трудно искать приметы, все замело, — ответил Федот. — Давай проверим штольню, может, в нее пройдем.

Отец с сыном двинулись по пологому склону горы к столбам старой штольни. Федот расшвырял лопатой снег и, проникнув к входу, понял, что зря потерял время: все крепежные стойки были покорежены, штольня полностью раздавлена и завалена породой.

— Нашли? — крикнула снизу Маша.

— Нашли, да попасть в нее нельзя! — громко ответил Федот и посмотрел на отца, ожидая решения.

Старик еще раз осмотрел окрестность, ближайшие горы и долы, сокрушенно покачал головой:

— Никак та самая. И жила там завалена…

— Если жила здесь, штольню разведчики новую пройдут. Беда, если ошибаешься…

Федот оступился и что-то с хрустом раздавил ичигом. Ковырнув лопатой снег, он увидел скелет собаки и кончик выцветшего кушака, торчащий из-под обрушенной породы. Федот мгновенно понял все. Кушак этот был на Савелии при шаманстве. Значит, шаман нашел здесь свой конец. Федоту стало душно, но, чтобы не спугнуть отца, он забросал находку снегом и, со страхом оглядываясь на штольню, сказал старику:

— Спускайся, здесь нечего больше делать.

Они заскользили вниз к Маше.

Старик сел на нарты и задумался. Где-то рядом лежала вторая штольня. Она была пустая, и ее тогда же, остановив проходку, забросили. А если он нашел как раз пустую штольню?.. Как быть? Турбин наладит здесь разведочные работы, а жилы не найдут. Тогда поневоле от позора помирать придется, лучше молчать.

— Отец! Пойдем в поселок, расскажем о штольне. Мы с Федотом еще успеем выйти в третью смену на работу! — предложила Маша.

Но он решил иначе: «Нет. Так можно обмануть Турбина, раз сам не знаю точно, эта ли штольня. Нужно найти и другую и показать обе». Старый охотник пошел вперед по склону огромной горы.

Маша и Федот переглянулись и двинулись следом за отцом. Федот часто, с беспокойством оглядывался на шаманову штольню.

Бежавший позади Быстрый неожиданно залаял. Его лай, умноженный горным эхом, громко отдался вдали. Старик внезапно остановился и, задрав голову, увидел отвесную темную скалу, резко выделяющуюся на заснеженном склоне.

— Теперь знаю, где жила. Голос шайтана слышал — собакой кричал? — возбужденно спросил старик.

— Это эхо, отец! — Федот зычно крикнул: — Угу-гу!

И эхо мощно откликнулось ему.

— И скалу теперь узнал… Штольня под ней была. А первая, значит, пустая… — радовался старик. Увидев внизу высокую пихту с раздвоенным стволом, закричал: — Вот она!..

Спустились по лесистому увалу к старой пихте с двумя вершинами и присели отдохнуть. Отец набил табаком черную резную трубку и, причмокнув, закурил. Маша развязала мешок, достала хлеб и кусок мороженого мяса.

Ели молча. Каждый был занят своими мыслями.

Наевшись, старик встал и пошел к еле заметному под снегом отверстию.

Дружно утоптали снег возле устья штольни и начали осторожно разбирать завал. Привычный взгляд старика сразу определил, что вход в штольню заделан недавно. Кучей лежали замшелые колодины, хворост, гнилушки и клочья таежной травы — загата. Старик разгреб мохнатой рукавицей пожелтевший у отверстия снег.

— Кто-то дышит… Не берлога ли? — пробормотал старый охотник.

Он знал, что все лето и осень на ближайшую к прииску Южному заимку часто наведывались медведи. Они разоряли пасеки, охотились на коров и лошадей, но все попытки подкараулить зверей оканчивались неудачей. Так продолжалось до самой зимы. Очевидно, медведи залегли в берлогу где-то поблизости.

Когда завал у входа был разобран, старик взял топор, карбидную лампу, захваченную сыном с прииска, и бесшумно скрылся в темном отверстии. Быстрый, тихо рыча, бросился за ним следом. Федот шагнул за отцом с ружьем наперевес, а Маша осталась у входа, чутко прислушиваясь к каждому шороху, доносящемуся из глубины горы.

Подвигались медленно. Собака рвалась вперед, но старик Иптешев не отпускал ее от себя.

Штольня, пройденная в скальных породах, была частично разрушена, видимо, взрывом, но обвалилась не полностью. На каждом шагу попадались груды вывалившейся породы, метали идти и кое-где выбитые стойки и покореженные горным давлением подхваты.

У первой рассечки Быстрый остановился и глухо зарычал. Охотник поднял карбидку. Слева, в тусклом пятне, отброшенном лампой, замерцала кварцевая жила.

Иптешев поднес к ней свет и, затаив дыхание, смотрел на молочно-белую с золотыми вкрапинами жилу.

— Вот ты где!.. Тридцать лет шайтан тебя прятал… Где ты, шайтан? Я пришел к тебе, убивай меня!.. — исступленно шептал старик. — Молчишь? Значит, тебя тут нет… шаман обманывал, а я, дурак, ему верил!..

— Отец, — перебил его Федот. — Быстрый что-то чует.

Собака зарычала. Старик осторожно сделал два-три шага в глубь рассечки и только тогда рассмотрел лежащего поперек дороги медвежонка. Чуть дальше, свернувшись клубком, лежал пестун. Звери мирно спали.

Иптешев подвесил к креплению карбидку, еще раз осмотрел рассечку. Бесшумно подойдя к медвежонку, нанес ему три сильных удара топором, рассчитывая сразу разделаться и с пестуном. Зверь со стоном повернулся на бок и затих. Пестун проснулся, вскочил на четвереньки и оскалил пасть. Старик ударил вновь, но топор только резанул по шее. Медведь поднялся на задние лапы.

Гаврила хорошо знал этот медвежий прием: содрать лапой с затылка на лоб кожу и закрыть ею человеку глаза, взгляда которых медведь не выносил. Пестун замахнулся лапой, но опытный охотник ушел от схватки, и бурый крепыш лишь мазнул по ноге. Быстрый рванулся вперед и кинулся на медведя. Растерявшийся вначале Федот пришел в себя, поднял ружье, но между ним и медведем стоял отец.

Схватка с Быстрым была короткой: пестун разорвал собаку. Старик еще раз ударил медведя топором и отскочил в сторону. Один бросок — и зверь настиг бы охотника, но в этот момент Федот выстрелил в разъяренное животное, и оно грузно повалилось наземь. Старик выхватил нож, но тут же опустил его, почувствовав острую боль в ноге… Сел около покосившейся стойки, обхватил руками помятую медведем ногу.

Положив ружье на землю, Федот подбежал к отцу. Ощупал сапог, взвалил старика себе на плечи и, покачиваясь от тяжести, понес его к выходу. И вдруг за спиной из той же рассечки раздался яростный рев.