Вон недалеко закладывается новый шурф. Отупелые люди, полузажмурив глаза и навалившись грудью на ворот, буравят таким образом землю… Остановились, понурились, точно лошади после громадного и мучительного перегона. Видимо, отдышаться не могут, только колени дрожат да по лицу бежит какая-то судорога. Глаза тоже полусмежены. Больно или противно глядеть этим несчастным каторжникам труда на божий свет.

Нет, прочь скорей!..» Да! Прочь скорей! — повторила Наташа. — Какая страшная картина!

— Петро дюже агитнул нас за рудник, не забудь прочесть о нем на общем артельном собрании, — усмехнулся высокий паренек, сидевший рядом с Наташей.

— Лучше сразу в могилу, чем в таком руднике мучиться! — проговорил белобрысый разведчик, — Слушать — и то мурашки по телу ползут.

Петр задумчиво обвел всех глазами.

— Вот, ребята, какой был рудник-то в стародавние времена!

— Я такие рудники знал, сынок! Хорошо, что вам уже не пришлось их видеть, — пробасил Максимыч.

— Ну, нам пора идти, — сказала Наташа.

Попрощались, и девушка ушла вместе с молодыми разведчиками.

Заслоняя от солнца журналом крупное скуластое лицо, Максимыч посмотрел на тропинку, по которой из лесу двигались две маленькие фигурки.

— А ты, Крепыш, не зря так долго тайгу обсматривал: Федот и Маша идут. Я думаю, это случайное совпадение? — насмешливо заметил Турбин.

— Конечно, случайное! На какое-нибудь там свидание за пять километров не ходят, — ответил сразу повеселевший Петро.

— Вы теперь даже в амурных делах избалованные. Ишь, пять километров! А знаешь ты, что я в женихах каждую неделю к своей нареченной за пятьдесят верст пешком бегал?

— Что так далеко? — засмеялся Петро.

— А ближе встречаться было негде, заимка от заимки полсотни верст была. Да чего там. Если крепко любишь, так версты считать не будешь! — Турбин встал и пошел навстречу Иптешевым.

Впереди тел невысокий, с виду хилый Федот, обвешанный глухарями. Большие птицы были попарно связаны за шеи и переброшены через плечи охотника, их черные крылья раскинулись и почти касались земли.

У Маши к кожаному поясу были привязаны рябчики, их трепал ветер.

— Все в перьях, как индейцы! — здороваясь, шутил Турбин.

Он любовался стройной, как молодая таежная елочка, девушкой. Смуглое, монгольского типа лицо, большие черные, немного раскосые глаза, заплетенные в две косички чернью волосы. Маленький вздернутый нос придавал ей озорной вид.

— И когда ты, Маша, подрастешь? Женихи есть, а ты все маленькая! — шутил великан Максимыч, расправляя саженные плечи.

— Вырасту, дай срок, товарищ Турбин! — Маша, отвязывая на ходу рябчиков, направилась к походной кухне.

— План Заготпушнина мы уже перевыполнили, — старательно выговаривал русские слова Федот.

— Добре! Иди сдавай добычу на кухню и получай деньги. Если повар будет торговаться — он скупой у нас, задери его медведь, — ты тогда скажи мне, — предупредил Турбин и, прихрамывая, заторопился к разведочным работам.

Петро спросил Федота:

— Что, обсчитывают вас?

— Нет! Максимыч вспомнил наш спор с поваром. Я козел убил. Повар принимал мясо третий сорт, а я второй говорил. Вот отец сказывал: давно раньше разные начальники и купцы обсчитывали наших эвенков-охотников. Отец сам чернобурку-лису за стопку водки менял.

Навстречу им спешила Маша. Бушуев остановил ее.

— Я птицу сдам, — сказал Федот и скрылся за кустом малины.

Когда остались вдвоем, Петро хотел взять Машу за руку. Девушка пугливо отдернула ее.

— А я ждал тебя, Машенька, очень ждал все эти дни! Почему не приходила на прииск?

— Папашкой охота была. Когда пришла домой, записку дупло дерева читала, теперь сюда пришла, — и улыбнулась.

Медленная речь Маши, застенчивая улыбка, черные ласковые глаза — все казалось сегодня Петру особенно дорогим.

— Когда ты перейдешь к нам на работу? Измучился я, Машенька, без тебя!

Он взял ее за плечи, попытался притянуть к себе, но Маша отстранилась и оглянулась. Никого не было, только из-за кустов доносился гортанный голос Федота, спорившего с поваром.

Счастливая улыбка не сходила с лица девушки.

А первая встреча была не из приятных и закончилась ссорой… Более года назад на охоте Маша случайно чуть не подстрелила Петра. В сердцах он закричал на незнакомую девчонку и, не обращая внимания на ее плач, отнял ружье. Через несколько дней Бушуев пришел на заимку и вернул ружье, но не Маше, а старику Иптешеву. Маша окончательно обиделась. Только к весне они помирились. А теперь у Маши не было более близкого друга, чем Петр.

— Когда снег падет, мы с Федоткой на прииск придем.

Вернулся Федот и, обращаясь к сестре, сказал:

— Я заимку иду.

Она вопросительно взглянула на Петра и отступила, под ее сапожком хрустнул тонкий ледок.

— Я с вами, с Федотом партию в шахматы сгоняем, — беря их под руки, весело сказал Бушуев.

Сняв фуражку и расстегнув кожаную куртку, сердитый, Рудаков шагал вдоль новых деревянных столбов высоковольтной линии, специально подведенной на разведочные работы. Он то и дело перепрыгивал через поисковые канавы, засыпанные осенней листвой, стремясь укоротить путь к циркулеобразной стреле бурового станка, что возвышалась над кустарником.

Настроение его испортила утренняя стычка с начальником прииска.

Райком партии запрашивал, когда будут посланы в колхоз «Вперед» тридцать приискателей, однако Степанов вновь категорически отказался выполнять решение бюро, принятое без его участия, и заявил, что он вообще не колхозная нянька.

Рудаков настаивал, призывал Степанова шире, не делячески смотреть на это решение, но Виталий Петрович обрушился на Рудакова, обвинив его во вмешательстве в чужие дела. «Заведующий горным цехом может смело доверить начальнику прииска контроль за пастьбой лошадей и даже за работой пастухов», — съязвил Степанов.

Очень недоволен собой остался Сергей Иванович, и это чувство не покидало его весь день. Как найти ключ к этому сильному, своенравному характеру?

Мимо Рудакова, чуть не задев его, пролетел жирный рябчик и смело уселся на огненно-красную рябину.

«Вот досада, ружья не взял», — подумал Рудаков, наблюдая за птицей, спокойно клюющей красные ягоды.

Сзади послышались шаги, кто-то догонял инженера.

— Сергей Иванович, подождите, — окликнула его запыхавшаяся Наташа.

Он остановился и приветливо улыбнулся девушке.

— Что скажешь, Наташа?

— Еле догнала вас, беседу проводила, — охнула она, поправляя на голове косынку.

Они пошли рядом, впереди двигались их тени.

— О чем люди говорят?

— Разговоров много: о руднике, о разведочной партии, и, конечно, спрашивают, что будет с артелью. И настроение разное. Кто ждет не дождется перемен, кто опасается новой работы — вдруг, говорят, малые заработки будут. А есть и змеи шипящие, но их мало.

Наташа обломила березовую веточку и стала зубами сдирать с нее кору.

— А как настроение отца? — спросил Сергей Иванович.

— По-старому. Где-то нашел ключ и пропадает в тайге. Говорила я с ним несколько раз. Старик обиделся на Степанова за мутенку и хорохорится, — закончила Наташа и виновато улыбнулась.

— Ничего, перебродит. Хуже с Пихтачевым. Затеял угощение на артельном собрании делать, а когда я запретил, закатил мне истерику.

— Он хотел гулянкой подкупить артельщиков. Уже кое-кто играет на этом: дескать, Пихтачев за народ, а Рудаков против.

Обошли огороженный, заполненный водой шурф. Сергей Иванович заговорил вновь:

— Вот нам и нужно объяснить людям заблуждения Пихтачева, вредность его деятельности, упрямое желание законсервировать время. Правда за нами, но ее нужно донести до артельщиков, и не один раз: ведь старый старатель — тугодум. Нужно собрать все наши силы, оживить работу комсомола. На днях проведем перевыборы вашего бюро, тебя будем рекомендовать секретарем.

Наташа нахмурила брови и воскликнула: