Стоял яркий день поздней таежной осени.

Турбин лежал на копне сухой травы и перелистывал буровые журналы. Рядом с ним сидел Бушуев. Приставив ладонь козырьком к глазам, он смотрел на узкую тропинку, пропадавшую в тайге.

— Бабье лето. Днем ничего, а ночью сегодня даже в спальном мешке замерз. Проснулся, а борода вся в инее, к мешку примерзла, — проговорил Турбин, не отрываясь от журнала.

— Рыбачил в выходной?

— Острожил. Тайменя заколол на полпуда. — Турбин протянул левую руку и правой слегка ударил по ней около плеча, показывая длину рыбы.

— Ишь ты, прямо акула. У тебя, рыбак, небось вся рука в синяках, все зарубки делаешь по длине изловленных рыб, — съязвил Петро. — А я весь день в шахматы с Федотом играл, готовлюсь к турниру.

— Тоже Ботвинник! — подтрунивал Турбин.

Друзья помолчали.

— Оставляешь меня в разведке? — повернувшись к Турбину, спросил Петро.

— Чудак ты! Я бы с моим удовольствием. Да ведь… сам знаешь, партийное бюро разбирало вопрос, как коммунистов расставить.

Бушуев лег на спину и, зажмурившись от солнца, поделился новостями:

— Степанов сказывал, к нам большая геологоразведочная партия из Москвы едет, будут во всей округе руду искать.

— Дело хорошее. А я, знаешь, чему рад? Выходит, верно говорил профессор — помнишь, старичок, что надысь приезжал к нам?

— Седой и такой сурьезный с виду?

— Он самый. Как сейчас, помню, он сказал мне: дескать, помяните мое слово, разведаем, значит, вашу Медвежью и такое золото в ней сыщем, что не будет ему равного в мире. Смокаешь, паря?

Петро что-то недоверчиво промычал, поглядывая в сторону заимки, где жил таежный охотник Иптешев.

Лучи солнца усиливали пестроту осенней тайги. Вершины гор были темны от пихтача, а росший ниже смешанный лес расстилался, словно узорный ковер разных оттенков, от бледно-желтого до красного — то листья таежной березы, осины, рябины и калины ярко нарядили тайгу.

— Тайга-то воистину золотая! — любуясь этой могучей красотой, произнес Турбин.

С поселка долетел протяжный гудок электростанции, возвещавший обеденный перерыв. Вскоре из-за толстых кедровых стволов показалась Наташа Дубравина. Она была в белом свитере, плотно облегавшем ее высокую грудь, и синих лыжных штанах, заправленных в кирзовые сапоги. Волосы девушка подвязала голубой косынкой, толстая темно-русая коса спускалась ниже пояса.

— Здравствуй, Петро! Почему здесь, ведь ты давно сменился? — удивилась она.

Петро смущенно посмотрел на Турбина, откашлялся.

— Думаю побеседовать, прочесть молодежи… про старый рудник. — Бушуев вытащил из-за пазухи истасканную книжку.

К ним подошли молодые разведчики. Сели рядом.

— Говоришь, о старом руднике? Это хорошо! Значит, ты мне поможешь, — усмехнулась Наташа. И обратилась к Турбину: — Была на разведке, смотрела новый буровой станок.

— Понравился? — поинтересовался Максимыч.

— Да-а. Хорошую машину подарил нам Новый. Была бы она у нас пораньше, так не спорили бы мы теперь о руднике. А московская партия чудо-машину везет с собой, геофизикой зовется. Говорят, она без бурения гору насквозь видит. Учиться нам, ребята, надо. Ох, надо…

— Говорят, что кур доят, — буркнул Турбин и обратился к Бушуеву: — Начинай, проповедник. Садись сюда, Наташа.

Петро разгладил рукой листы потрепанной книжечки, раскрыл ее на середине и, обращаясь к молодежи, сказал:

— Вот мы собираемся строить рудник, а какой он из себя, как в нем люди работают, и не знаем. Зашел я в нашу библиотеку и попросил дать мне книжку о руднике. Мне дают учебник «Горное искусство». Я говорю: «Дайте мне художественную книжку о руднике, а формулы да чертежи я на курсах изучать буду». Отвечают: «О рудниках еще ничего не написано». Обиделся я. Что же это, наше дело такое нестоящее, что о нем и писать никто не хочет? А? — строго спросил Петро, глядя на белобрысого разведчика, слушавшего его с полуоткрытым ртом.

Тот пожал плечами, не зная, что ответить.

— А вот до революции написали о золотом руднике. — И, не зная, что еще сказать, Петро глянул в сторону иптешевской заимки и, поудобнее подобрав под себя ноги, начал читать вслух: — «Люди все встречались нам сумрачные, сосредоточенные. Даже и бабы невесело смотрели. Детей было не видно — они тоже на работе. Здесь чуть не с восьмилетнего возраста — хочешь жить, так обливай по́том каждый кусок хлеба… Черный рудник, где над тобой висят миллионы пудов земли, где ты схоронен, как труп в могиле, как червяк в орехе…» Слыхали? — многозначительно подняв книгу, сказал Петро. — «В один из таких рудников мы именно и отправились, — продолжал он чтение. — Перед нами оказалась черная дыра. Вверху торчала лесенка. Внизу она пропадала во мраке.

— Вот и наш колодец!.. Сейчас мы спустимся туда.

Нам дали свечи в руки. Мы зажгли их и не знали, что делать. Но вот первый, стоящий у отверстия, ступил на лесенку, еще несколько мгновений — и черная дыра точно проглотила его. За ним стали спускаться и мы. Скользкая мокрая лестница. Ноги едва-едва держатся на ее перекладинах, руки тоже вот-вот выпустят их… Чем ниже, тем брызги обильнее и обильнее. Вот уже целые струи воды бегут по мокрым стенам колодца. Колеблющееся и тусклое пламя наших свечей отражается в этих струях. Что-то скрипит около…

— Это… не беспокойтесь… бадья вверх поднимается с породой.

Скоро шорох, и журчанье ручьев, и скрип бадьи потонули в каком-то грохоте… Наконец ноги наши ступили на деревянный пол. Кругом была все та же вода. Прямо перед нами опять черная дыра, но она шла перпендикулярно к колодцу.

— Ну, теперь туда!..»

— Постой, Петро, закурим! — вынимая кисет, прервал Максимыч.

Они закурили, и Петро начал новую страницу:

— «Полусогнувшись, мы двинулись в этот штрек и прошли по нему сажен полтораста. Вверху поставлены крепи, чтобы земля не обвалилась. Падая сверху сквозь крепи, капли воды тушили нам свечи. Выработка то шла по наклону вниз, то сворачивала в сторону. Нам становилось дышать все труднее и труднее. В этом черном мраке подземного царства звуки скрадываются удивительно. Стук кайл услышали, только войдя в грот, где человек семь рабочих, по ступню в воде и обливаемые холодной водой сверху, ломали породу. Каждый, со всей силой ударяя молотом по лому, загонял его в кварц.

Из скважин, пробитых таким образом особым инструментом, выбиралась пыль — также иногда золотоносная, затем вставлялся патрон динамита с пистоном, содержащим гремучую ртуть.

От пистона висит вниз длинный фитиль.

— Ну, теперь подальше.

Мы бросились в ближайшие выработки.

Рабочие зажгли фитиль — и тоже к нам. Несколько секунд тишины. Послышался слабый гул. Каменные породы штольни точно вздрогнули. Отголосок взрыва замер в следующем гроте… Мы подождали еще несколько секунд и опять вернулись в только что оставленную нами ячейку подземного улья. На тех местах, где еще недавно в белом кварце зияли скважины, теперь блистали свежим изломом выбоины, а целые груды золотоносной породы лежали под ними внизу. Серый дым еще ходил под потолком грота. От этого дыма невольно разбаливалась голова…»

— Видали технику безопасности? Зато теперь шагу без нее не ступи… — снова перебил чтеца Турбин.

Петро вспомнил столкновение со Степановым в разведочной штольне и, лукаво посмотрев на разведчика, ничего ие ответил.

— «Вот и шахта… Вверху едва-едва, точно серая точка, мерещится ее отверстие, именно мерещится. То пропадает, то выступит вновь… Наконец, отверстие вверху стало расти и светлеть. Вот первый луч упал на нас; еще минута — и над нами раскинулось голубое небо. Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. Все мы с головы до ног были в грязи».

— Ну и рудник! От такого подальше! — вырвалось у белобрысого, и, привстав на одно колено, он заглянул в книжку, будто сомневаясь в том, что в ней все написано так, как читал Петро.

— На днях я поеду на Новый и расскажу вам, как там рудник выглядит. Петро, наверное, устал, давайте я дочитаю и побегу в бараки тоже проводить беседу, Рудаков поручил, — сказала Наташа. И, взяв у Петра книгу, стала громко читать: — «Получается блестящая желтая горсточка, из-за которой через несколько времени совершится столько подлостей, преступлений…