«Возможно, стоило взять Тласолтеотль. С ней мне легче себя контролировать», – с досадой подумал я, но возвращаться не стал.

Злость появляется снова и снова, на протяжении всей моей жизни. Это чувство холодно, как лед, и все же заставляет меня вскипать. Я не могу себя контролировать. Так стоит ли пытаться?

***

Идя по улице, я вспоминал произошедшее за последние дни. И мне все больше казалось, что я слишком рано ушел из Грида. Там остались ответы на мои вопросы.

«Сейчас, шатаясь между городами, я только больше запускаю себя. Пора бы где-то осесть и заняться самим собой. Изменения во мне требуют внимания. Но уделить его я смогу только потом. Когда разберусь с этой мелкой просьбой», – размышлял я, сжимая кошелек в кулаке. Куртка из вареной кожи справлялась с защитой от прохлады. И все же, мои руки и плечи едва не дрожали. Холод был, но не в воздухе.

Мой взгляд упал на бочку, стоящую у конюшни. Она была полна воды. Поверхность взялась тонким слоем льда. Я подошел ближе. На меня посмотрело отражение. Искривленное, неправильное, оно было несуразным и уродливым. Я не мог разглядеть лица, волосы неопрятными космами свисали вниз. Лишь золото глаз тускло светилось. Положив ладонь на лед, я надавил, и под пальцами треснуло. Кисть объял холод. Осколки неприятно куснули кожу. Набрав пригоршню воды, я плеснул ею на лицо. Некоторое время простояв с закрытыми глазами, я открыл их.

Мошка вновь чертит идеальный прямоугольник. На восток. На юг. На запад. На север. На восток…

– Опять ты? – прошептал я. – Неужели…

И букашка, будто бы отвечая на вопрос, замерла в воздухе. А потом метнулась вниз. Прежде, чем я успел как-то среагировать, ее тельце упало в воду. Некоторое время я смотрел на плавающий в воде труп, окруженный льдом. Это было то насекомое, которое летало в казармах Грида. Я был почти уверен.

Она летает над моей койкой ломаными линиями. Чертит их в воздухе, пока вокруг меня храпят инквизиторы, умотавшиеся за время ночной смены. Я не могу уснуть. Потому что мошка хочет что-то сказать.

Насколько далеко она залетела? И для чего? Отсюда, от холодных гор до жарких опустошенных улиц богами забытого городка, были недели пути. Разве одна мошка может совершить такой перелет за настолько короткий промежуток времени?..

– Что, мужик, решил умыться? Оно и правильно, после бессонной ночи самое то! – затараторил кто-то сбоку.

– С чего ты взял, что я не спал? – вяло отозвался я, не поднимая взгляда от плавающей букашки.

– Так вона, синяки под глазами-то какие!

Скосив глаза, я глянул на стоящего поблизости пухлого мужичка. На плечах была дешевая шкура, в волосах осталась соломинка. Обычный простолюдин, рабочий. Я усмехнулся.

– Может, в глаза еще посмотришь? – тихо спросил я, повернувшись к говорившему.

Его лицо переменилось. До этого оно было лениво-довольное, по-утреннему сонное. А после того, как взгляд был брошен мне в лицо, морда побледнела, исказилась, скривилась. Верхняя губа дернулась, но не было сказано ни слова. Мужчина попятился, развернулся и пошел в другую сторону; сбивчиво башмаки хрустели льдом. Я усмехнулся вслед человеку, который решил пойти другой дорогой, подальше от демона и проблем, которые он несет с собой. «Люди просыпаются. Пора бы заканчивать дела», – подумал я, но продолжил стоять на месте.

Воздух. Утренняя прохлада, с нотками влаги наступающего дня… Ветер пытается продраться через одежду, и я, несмотря ни на что, чувствую его остроту – это все напоминало мне о далеких днях. Набрав полные легкие воздуха, я потихоньку выдохнул, наблюдая за расплывающимися очертаниями парового облачка.

Как же я давно не спал…

– Папа, расскажи историю.

– Опять уснуть не можешь? – без интереса спросил Джо-старший, откладывая книгу.

Я кивнул, робко, смущаясь того, что сон все не приходит.

– Твоя мать в детстве тоже страдала от бессонницы. Слишком уж активный ум. Вечно о чем-то мечтала, думала. Это с ее слов. Я, понятное дело, этого не видел.

– Я боюсь… – пробормотал я, по-сыновьи стараясь отречь сходство с матерью.

– Чего же ты боишься? – у Джо на губах мелькнула усмешка, немного снисходительная, но она тут же исчезла, и взгляд вновь стал серьезным, может, даже немного сердитым.

– Не знаю.

Некоторое время отец смотрел на меня, задумчиво поглаживая подбородок. Его черные глаза стали непроницаемы, и я, ребенок, робел все больше. Мне казалось, что вот-вот папа сорвется и закричит, но он внезапно улыбнулся и похлопал себя по колену:

– Ну? Чего стоишь такой серьезный? Усаживайся, сейчас такое расскажу, уснуть точно не сможешь!

И я, улыбнувшись, побежал к нему в крепкие отцовские объятия, чтобы послушать очередной рассказ, которых у папы накопилось за всю жизнь немало.

В ту ночь он рассказал, как сражался с людоедом, огромным, как дерево, и крепким, как скала. Эта битва оставила на его теле шрам, который он пообещал мне обязательно показать, но только утром, если усну.

Эта погода, эта усталость мозга… это все слишком сильно напоминает мне о прошлом. Мы с родителями жили в небольшом городке, который часто бывал окутан туманом. И запах, который я чувствовал, стоя на подмерзшей грязи, у бочки с водой, так сильно напоминал запах улиц того города, что сердце невольно защемило…

Встряхнувшись, я пошел дальше. Дела нужно срочно заканчивать, потому что скоро Алиса вернется в таверну, и я должен быть готов к продолжению пути. А меня еще ждет тело, с которым я так и не разобрался.

***

Кузня мрачной пастью щерилась в мою сторону. Окинув взглядом наковальню и печь, я отметил, что у нее уже возится кузнец. Поморщившись, я положил руку на перила. Лестница была пристроена к боку здания, и по ней можно прямо с улицы подняться ко входной двери на второй этаж. Я достал из кармана куртки кошелек и подкинул его в руке. «Здесь все, что собрала Алиса в той деревне. Кровавые деньги. Они грязнее, чем обычный человек может себе представить. Сестра отобрала их у убитых мною, а затем я принял эти же монеты от вора, которого сам же обрек на смерть. Неприятно, что столько жизней оценено в этот кошель, который полон едва ли наполовину, и еще неприятнее, что все эти смерти будут переданы в руки женщине, которая к этому не причастна. Но ничего не поделать, такова сделка», – мой взгляд буравил лежащий в ладони мешочек, и чем больше я на него смотрел, тем меньше мне хотелось отдавать деньги. Не потому, что меня душила жадность. Мне было плевать на золото, я знал, что мой меч соберет еще больше, стоит мне только захотеть. Дело было в другом. Я прослеживал печальную судьбу этих монет. Можно ли назвать их обладателей счастливцами? Собранные с трупов, украденные и вновь орошенные кровью. Это не деньги, это почти что проклятие.

Я поднял взгляд на дверь второго этажа.

– Не удивлюсь, если тебя постигнет несчастье, – пробормотал я. – Но, в конце концов, это забота твоего брата, а не моя.

Поднявшись по крепким ступеням, я решительно громыхнул кулаком об доски. Замки жалобно звякнули. Последовала тишина, разбавляемая лишь звуками из кузни и хрустом льда под ногами ранних прохожих. Кто-то с интересом посмотрел на меня, но тут же отвел взгляд. Я поднял руку, собираясь постучаться еще раз, но не успел: засов с лязганьем был отперт.