Я могу это сделать.

Я слегка наклонил тело, чтобы было удобнее резать; лезвие начало движение, и вместе с этим я выкрикнул:

– Симфония металла!!

Меч загудел и засветился ярким светом. Так, наверное, выглядит ярость – почему-то я ощутил это, оно шло от клинка, вытекало из него в мою руку. Лезвие шипело, словно яркий огонь, на который плеснули воды: пламя приугасло и тут же взвилось вверх, негодуя и разрывая само себя от злобы. Клинок мчался к телу пастора, и за это время успел разгореться ярче солнца – меч вспыхнул, взорвался светом, и все ослепли.

А когда свет угас, пастор все еще стоял передо мной. Он моргнул, посмотрел на мой меч, перевел взгляд на меня и захохотал. Закинув голову, он ржал во всю глотку, и вместе с ним ржали все остальные. Лезвия у моего меча не было. Я сжимал в руке один лишь эфес. Даже трактирщик, поставив на стойку поднос с едой, едва сдерживал улыбку.

Я, осмотрев меч, тоже усмехнулся.

– Забавно. Ну ладно, – сказал я и пожал плечами. – Держи.

Пастор принял от меня эфес меча. Его пальцы сомкнулись на рукояти, а слезы, вызванные смехом, были утерты о тыльную сторону ладони.

– Рассмешил меня, малец, – довольно сказал инквизитор. – А что это за вспышка была? Неужели ты какой-то порошок взорвал? Да тебе фокусником надо быть, правду говорю!

Я лишь с усмешкой кивнул: я чувствовал свой клинок и прекрасно знал, что лезвие не пропало.

Пастор посмотрел на рукоять в руке. И взорвался. Его тело извергло из себя кровавый поток, взвившийся вверх – жидкость брызнула, змеей расползаясь в воздухе, развеваясь как миллиарды флагов, обагренных заходящим солнцем. Несусветный крик разорвал воцарившуюся тишину – казалось, сама кровь визжала, разрываясь об потолок и падая на пол; извиваясь и агонизируя, кровь билась в судорогах, пропитывая каждую клетку людей, сидящих и стоящих в комнате, разрывая каждую частичку воздуха. От пастора пошли искры, разрядами взрывающиеся в воздухе и замирающие у эфеса – это мелкие осколки клинка собирались воедино, выполнив свою работу. Тело человека, обрекшего на себя вторую часть Симфонии, было полностью уничтожено.

Я просунул руку в кровавый поток. Что-то подсказало мне, что внутри все еще находится последняя часть, последняя деталь пастора. Я нащупал ее. И сжал, вытаскивая из кровавых струй, бритвенно-острыми жалами разрывающими воздух. Птица, освобожденная из клетки человеческого тела: сердце яростно стучало в моей ладони, дрожа под взглядами сидящих в трактире. Оно толчками выплескивало кровь, и оно же подарило мне механизм: тонкая нитка серебра вместе с кровью вышла из аорты, оплетая мою кисть и вползая мне под кожу.

Я почувствовал ее.

Душа пастора скользила по моим венам, растворяясь во мне, скрываясь в чертогах моей сущности, убегая от того людского, что сковывало ее. Единственное, что никогда не разлагается, разложилось, устремившись в мои объятия. И словно то, что долго искало встречи со мной, душа впиталась в меня, въелась, разъелась и распалась на крошечные детальки, ставшие для моего механизма лишь металлоломом, который нужно смять, сложить и оставить для чего-то большего. Душа пастора осталась во мне, как остается грязная кукла у нищего ребенка, случайно нашедшего игрушку на улице.

Я выдохнул. Кровавый пар развеялся. На полу лежало тело пастора – выжатое как лимон, который рассечен напополам ножом хозяйки, захотевшей чая.

Осмотрев всех сидящих вокруг, я засунул меч в ножны, мрачно отошел к своему столу, поднял с пола стул и уселся на него.

– Трактирщик! Неси еду.

Глава 7: Завершить дело мертвеца

Я стал злее. Злее? Не хотел убивать того парня. Почему-то даже и не думал, что он умрет. Я не собирался доставать меч. Так зачем достал? Может, мне было страшно получить боль? А может, во мне взыграла гордость? Этим можно было бы оправдаться, если бы кто-то требовал этого. Но всем было без разницы. Нигде не осталось ни капли крови от пастора. Я убил его сухо. Сухое убийство. Не знаю, что это было. Я видел много крови, его рвало кровью, но когда он умер окончательно, оказалось, что вокруг абсолютно сухо.

Его тело вынесли; я поел; Алиса разозлилась из-за того, что я использовал Симфонию, но когда я сказал, что поглотил душу, она успокоилась. И даже больше: вроде бы… обрадовалась этому?

Я не хотел его убивать. Мне мерзко от того, что на моих руках кровь человека. Но почему-то это приносит мне удовольствие.

Хочу умереть. Не хочу быть демоном. Но я становлюсь им все больше.

Инквизиторские мундиры и плащи пасторов бесят меня.

Утром Алисы снова не было. Я уже с иронической усмешкой открывал дверь своей комнаты. Ожидал увидеть ружья Инквизиции, направленные на меня, но нет – кабак встретил меня абсолютной тишиной. Посетителей особо не было, а те, кто был, сидели молча и пили молча. Будто вчера ничего и не случилось. Трактирщик поприветствовал меня кивком головы, но в его глазах не читалось ни страха, ни ненависти.

Мне принесли еду. Куски свинины, зажаренные с кусочками чего-то зеленого, и вино. Я быстро поел и поднялся, собираясь.

– От кабака пойдешь направо, там будет магазинчик. Не такой большой, как в городах, но одежду купить можно, – трактирщик не смотрел на меня, протирая кружку. – Правда, там один из нас взъярился, даже мы с ним уже не можем справиться, но раз ты инквизитор, тебе надо именно туда...

– Спасибо, – я мельком глянул на мужичка и вышел.

«Взъярился? – посмотрев на поднимающееся солнце и деловито расхаживающих по улице курочек, я потянулся. – Ну, продавцы часто строят из себя невесть что, это для меня не новость».

Повязки вчера снял – остались мерзкие шрамы. Раны зажили. Алиса сказала, что это из-за поглощенной души.

Мундир на мне был жутко потрепан, а вампирша вчера загрызла какого-то местного и ограбила его. Большую часть забрала, конечно же, себе. Как она сказала: «За то, что не можешь даже поужинать спокойно». Алису неимоверно взбесило то, что я за вечер успел пару раз получить по лицу. Отчасти я ее понимаю, меня бы тоже злило, если бы моя спутница постоянно попадала в неприятности. Но, судя по всему, слабым звеном пока что остаюсь я.

Достав из кармана пару альт – серебряных монет, – я кисло посмотрел на них. На это вряд ли можно купить одежду. Ночь в трактире стоит чуть меньше, чем одну мудрию. А на пару альт что наберется? Только еды купить. Это было бы кстати, но…

Я посмотрел на мундир. Во время поездки хоть и постирал его, но выглядел он все равно уныло. Весь в дырках. Да и внимание привлекает.

«Ладно, зайду и посмотрю, ничего страшного не случится», – я взялся за ручку двери магазина и потянул на себя.

Внутри было темно. Я напрягся. К этому времени должны были отдернуть занавески. А если еще не часы продажи – то почему дверь была открыта? Что-то не так. Либо продавец странный…

Помещение было набито манекенами, на которых висела одежда. Самая разная. Что бы там ни говорил трактирщик, а как для сельского магазина – одежда выглядела достаточно внушительно. Пышные формы сменялись строгими, подчеркивающими фигуру и линии тела. В почти полной темноте манекены выглядели гнетуще. У меня возникло ощущение, что они все смотрят на меня, хотя лиц на дереве никто не рисовал и не вырезал.