Отцепив от пояса Акселя окровавленные ножны для моего меча, я упокоил инквизиторский клинок, закинул ремень на плечо и взял с кровати Тласолтеотль. Главное, чтобы Ян сделал все правильно и не пошел к моей комнате вместе с охраной. Идеально, если он вышел на улицу вместе с сумками. Потому что мне нужно убить хотя бы десяток людей, чтобы убраться из трактира. А южанин будет мешать – безоружный, любопытный и глупый.

Ведь его так легко спутать с другими людьми…

Глава 33: Пробуждение

В тот день мне показалось, что людские жизни похожи на иллюзии Акселя. Они могли быть зримы только до тех пор, пока твой ум их не раскроет. После этого не будешь замечать даже попыток выстроить что-то. Да, еще один недостаток в умениях жалкого существа, и тот надо было заслужить. Это нелепо.

Я вошел в боевой раж. Толком не видел лиц, рук, оружия. Я точно помню только одну фигуру: кто-то пробовал спрятаться от меня за стойкой трактира. Его я тоже прикончил. Раскусил его жизнь и – оставил позади, навсегда потеряв возможность разглядеть хоть что-то из нее. Очнулся лишь на пороге заведения, с ног до головы в крови. Но не сказать, что это было проблемой – чей-то плащ сгодился мне на замену, кровь почти не запачкала его, потому что этот человек умер от раскола головы. Она треснула, словно орех. А кровь запуталась в волосах, не коснувшись ткани.

Накинув плащ мертвеца на себя, я мягко стер с Тласолтеотль уродливые жидкости, собрал волосы в хвост чьей-то лентой и постучался в дверь. Южанин приоткрыл и, увидев меня, позволил выйти.

– Отлично придумал, – похвалил я. – Обожаю, когда моим жертвам мешают сбежать.

– Я видел Алису. У нее отрублены кисти. Это ты сделал? – в глазах южанина поселилась необычная злость. На меня. На меня-то!

– Я, – ответ дался легко, я скользнул в подворотню, собираясь по запутанным улочкам уйти подальше с места происшествия.

Без наказания. Не потому, что я его не заслуживаю, а потому что мне никто его не может предоставить.

– За что?

– Просто так. Я ведь демон.

– И что это значит – демон? – Ян схватил меня за плечо и развернул. Весьма забавно видеть такую наглость со стороны безоружного человека. При том, что на мне висело три меча: один больше другого.

– То и значит. Нечистые – они всегда так ведут себя. Привыкай.

– И это твое оправдание? – южанин злился все больше и больше. – То, что ты нечистый, дает тебе право рубить сестре руки?!

Вдох.

Опускаю Тласолтеотль с плеча на землю.

Выдох.

Прикрываю глаза и кладу руку на плечо юноше. Открываю. Смотрю на него. Улыбаюсь.

Южанин удивленно вскрикнул, когда оказался на земле. Мое колено впилось в его живот, а ладонь легла на горло. Я наклонился вплотную к его лицу. И зашептал:

– Послушай… ты. Не знаю, кто ты такой и что ты там на своем юге привык делать. Но я у тебя вот что спрошу. Специально для твоего тупого мозга, спрошу только один раз, пусть и не должен. Ты правда думаешь, что хотя бы одна причина во всем мире может дать право отрезать руки сестре?

Парень захрипел, что-то попробовал сказать, но я сжимал его горло и продолжал:

– А еще вот что… просто подумай, ну подумай. Подумаешь? Только святой может подставить после одной щеки другую. Только. Святой. Человек. Потому что бить его будет лишь грязь и зло. Святому это выгодно. Он показывает людям, как надо бороться с искушениями и гнилью души. Святому плевать. У него есть молитва и Бог…

Ее ладони сложены вместе. Губы шепчут молитву. А плоть – ревет от боли.

–… его спасут. А кто спасет демона? Если я встану на колени и позволю бить себя по щекам, мне ведь голову снесут, одним ударом, полуударом, понимаешь это, ты, сопляк? Ты не святой и не демон, но тебе без зазрения совести прошили глотку пулей. Думаешь, тебе хуже, чем мне, и ты имеешь право судить? Я уничтожаю сам себя, в то время как мир пытается сделать это за меня.

– Ну как, больной, вам легче? – с издевкой спрашивает инквизитор, проворачивая кол в моем теле.

– Так что заткнись, Ян. Завали свой рот, пока я не заткнул его лезвием. Я ненавижу себя, тебя и весь этот мир, потому что я нечисть, грязь, срам на лице всех существ. Меня стирают, а я цепляюсь, вгрызаюсь в кожу этого мира. Заткнись, ради всего святого, что ты чтишь; пока я тебя не растоптал от обиды. Еще хоть один тупой вопрос от тебя – и клянусь, я вобью зубы тебе в глотку, развернусь и уйду.

Я поднялся и выдохнул. Поднял Тласолтеотль с земли, отвернулся.

– И да, Ян. Не думай, что святых кто-то может спасти. Это я так, для красного словца сказал. На самом деле, их души сладкие не только для Бога. Другое дело, что они сами гибнут, по своей воле, ради любимого Создателя. Вот, что их спасает. Если я умру – то ни за что, просто так, под руку попался. Это разница между демоном и ангелом. У нас нет папочки, которому мы носим косточки. Во всяком случае, я его не встречал.

***

То, что я видел на Шабаше вампиров, оставило во мне след. То, что я делал на Шабаше вампиров, оставило след в мире.

Крестная мать была культовой личностью в городе. Но ее убрали, и церковь, люди, город… лишились святыни, объекта подражания и поклонения.

Прежде, чем перевернутое распятие прочно связали с сатанизмом, привив его Сатане, демонам, бесам, суккубам и прочей швали, это был Крест Святого Петра. Некоторые инквизиторы все еще используют его в ритуалах. В чем суть – Петр не желал гибнуть смертью Иисуса. Потому что считал, что не достоин ее. Его мысль была в чем-то хорошей, но она достаточно ясно отражала суть сказанного мною Яну. Святой – он умирает ради чего-то. А грешник – умирает просто так. И крест символизирует не только нежелание гибнуть как Иисус, но и невозможность это сделать. И дело не в Святом Петре, а в том, что приобрел этот символ с течением лет. Когда-то – благородство, сейчас – печальное напутствие.

Перевернутый крест может означать многое. В свое время я рассматривал его как разворот собственного мира. Не всегда добровольный. Для человека, для инквизитора случившееся в Гриде, пробуждение внутреннего демона, связь с вампиром и прочее – это все сплошной переворот креста. В общем-то, если правильно смотреть на распятие, то оно может стоять правильно невзирая на положение в мире – стоит самому перевернуться, и Святой Петр окажется распятым подобно Иисусу. Поэтому суть тут не в конечной позе, а в том пути, который крест преодолевает по мере своего переворота. Именно это имеет значение.

Но сейчас я чувствую в этом нечто другое. Более глубокое. Отчасти – приговор для самого себя. Отчасти – знак того, что я вообще не умру, либо же умру не смертью ненавистного пророка или мученика, а обычной и непримечательной. А может, это знак того, что своей смертью я переверну еще что-то. Может, крест, может, мир.

Мне не слишком нравится символика, но от нее никуда не деться. Именно об этом я подумал, глядя, как на крест поднимают Мать.

Ее обнаженное тело было по-своему прекрасным. Хотя солнце не оставило на нем красоты, я все еще готов был поклониться ее виду. Слепая успела стать для меня чем-то сверхъестественным, в самом буквальном значении. Я не видел в ней мистику, я видел в ней неординарный талант, силу что-то изменить, что-то направить.