— Что со мной будет? — спросил юноша.

— Сначала мне придется убить тебя, — ответил я, наблюдая за лицом собеседника. — Потом я спущу кровь вон в ту ванну. Наконец, я разделаю твое тело, впоследствии съев его. Я не боюсь предстоящего. И ты не должен.

— Это шутка?.. – шокированный юноша замер, уткнувшись в меня взглядом. Мне было нелегко выдержать его, ведь он был полон обиды, недоверия и страха. Смачная смесь яда для моей души.

— Не совсем уместный вопрос в этой ситуации, — со вздохом сказал я, закидывая голову назад и поднимая дрожащую руку. — Я правда это сделаю. Но не потому, что ты насильник. Дело не в грехах, их невозможно отмыть смертью или чем-то еще. Мне придется кого-то съесть. Даже окажись я среди совершенно невинных людей, один из них пошел бы мне в пищу. Мне это неприятно, но, повторюсь, таков мой грех. Я не смогу его искупить, я не смогу избавиться от него так, будто его и не было. Он часть меня. Поэтому я ем твою плоть ради себя, не ради тебя или твоих поступков, какими бы они ни были.

— Тогда... — юноша запнулся. Я с интересом опустил взгляд от потолка и посмотрел на него. Он все еще молчал. А потом нерешительно продолжил. — Я могу попросить тебя об одолжении? Ведь это ничего?

— Если оно не сложное и я смогу его выполнить, то я сделаю это, — кивнул я.

— В этом городе живет моя сестра. Ты не мог бы отнести ей эти деньги? Дом напротив кузницы, если пройти налево от этого трактира, то увидишь. Второй этаж.

Я выпрямил спину, а затем наклонился к своей жертве. Взяв из его рук кошелек, я осмотрел его. Он был мне знаком. Еще днем принадлежавший Алисе, ночью он уже стал частью просьбы, которую мне придется выполнить. Усмехнувшись, я бросил кошелек на стол.

— Это все? Больше ничего не хочешь?

Юноша медленно покачал головой. В его взгляде сквозила пустота. Он слишком быстро принял свою приближающуюся смерть, он слишком легко поверил в неотвратимость судьбы. Я вздохнул и поднялся со стула. Ухватился за перебинтованную рукоять двуручного меча.

— Знаешь, я испытываю к тебе презрение. Не могу иначе. Но так же я не могу винить тебя за твои грехи, ведь сам я тоже ничтожен и презираем, — спокойно сказал я. — Поэтому правда жаль, что я вынужден делать это. Я спрошу еще раз, чтобы мне было легче. Ты уверен, что больше ничего не хочешь? — убедившись, что жертва покачала головой с уверенностью, я поднял клинок вверх. — Я позволю твоей душе уйти спокойно. Не беспокойся.

Мои руки дрожали. Не от страха, не от злости. От желания. Лезвие с тонким свистом опустилось вниз. Я не смог сдержать улыбки. Меня ждало облегчение.

И все же, внутри меня стошнило.

Глава 27: Цена жизни

Луна становилась тусклее, а занавески начинали пропускать первые лучи загорающегося светила. Я сидел на стуле, не отрывая взгляда от мертвеца. Его обезглавленное, раздетое тело было наклонено к ванне. Вода в ней обагрилась. Мои руки дрожали меньше, я уже успел утолить голод. Худая спина, на которую я смотрел, поражала меня своей белизной. Она была подобна мрамору или отполированной кости.

– Почему ты не отдал его душу мне?

– Отдать грешника в руки пожирателя грехов? – подал голос я, обращаясь к Тласолтеотль. – Это ведь глупость.

– Мне нужны силы.

– Ты будешь брать их с тех, чьи тела я не трону. Если я ничего не буду оставлять от людей, поедая их тела и позволяя съедать их души, это будет похоже скорее на уничтожение, чем на необходимость.

– Не понимаешь, что обглоданным мною душам плевать на то, что останется от их тел?

– Понимаю. Но это принцип.

Я отвел взгляд от мертвеца и посмотрел на кошелек. А затем – на одежду, снятую с убитого насильника. Кровью была перепачкана лишь рубаха, кончик ворота. Почти незаметно. Так что я мог позволить себе хоть что-то приличное. Если брюки мне были не по размеру, то верхняя одежда вполне подходила.

Поднявшись со стула, я размял спину. Надев рубаху и куртку убитого, я засунул в карман кошелек и пошел к выходу.

– Останешься здесь, – бросил я напоследок Тласолтеотль, спрятавшейся в мече. – Сегодня без убийств.

Ступеньки лестницы скрипели под ногами, накануне я этого не заметил. Внизу, в харчевне, никого не было. За стойкой спал трактирщик. Лениво подняв на меня взгляд, он попробовал заикнуться о деньгах, но я сказал: «Я еще вернусь за вещами. Заберу их и заплачу за комнату». После этого я вышел на улицу.

Ни воздух, ни грязь под ногами прогреться не успели. Ночью прошел дождь, а потом явно ударили заморозки – под сапогами хрустели тонкие корочки льда. Зима приближалась, и это мне не нравилось. Близость разрушения Лесов Силы не предвещала ничего хорошего, особенно если повалит снег. Дороги будут непроходимы, а в таком случае уйти из города ни единого шанса. Так что нужно бы поторопиться.

Проходя под окнами трактира, я ненадолго остановился. На противоположном конце улицы раздавалась возня. Посветлеть еще не успело, но в тени я отчетливо увидел собачий силуэт. Заметив меня, пес вскинул голову. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Его пасть ощерилась, раздалось утробное рычание. Я усмехнулся. Перевел взгляд на то, что было под лапами пса. На меня посмотрела дыра, проделанная в черепе мертвой собаки. Ее белая шерсть окрасилась кровью, а тело застыло, прижатое к грязи.

– Жрешь? – спросил я у оскалившегося пса. – Жри себе.

Пес некоторое время смотрел на меня, а потом опустил пасть к лапе трупа. Ухватившись за нее клыками, он замотал головой, стараясь выдрать кусок. Я прыснул. Это зрелище вызвало во мне отвращение, но я не мог оторвать глаз. «Насколько мы похожи», – подумалось мне, и я выдохнул, поднимая взгляд к небу. Оно еще не отпустило ночные тучи, хотя поднявшийся ветер уже прогонял их. Я усмехнулся и, засунув руки в карманы куртки, пошел дальше.

Жадное сопение, раздававшееся позади, вдруг затихло. Я почувствовал острый взгляд, пущенный мне в спину. Залаяли – пронзительно и озлобленно. Раздраженно цокнув языком, я провернулся на месте. Носок сапога попал прямо под глаз дворняге. Пес взвизгнул и упал мордой в грязь. Его конечности забили по льду, пытаясь вернуть тело в прежнее положение, но мой каблук уже устроился на глотке собаки.

Что я делаю?..

– Ну же, тише, – прошипел я, вдавливая подошву в горло пса. – Чего же ты лаешь?

Я правда этого хочу?

Животное захрипело, пытаясь выскользнуть из-под моего сапога. Оно жалобно хрустело льдом, поднимало таз, упираясь в грязь, желая хоть как-то освободиться от меня. Собака смотрела мне в лицо – испуганно, полностью осознавая свое положение. Но даже так я видел в глубине ее взгляда некоторую злость. Я усмехнулся и наклонился. Пальцы сжали лапы пса; я убрал сапог с его горла, но прежде чем он успел достать до моей кисти зубами, я откинул его прочь. Животное пролетело несколько метров, испуганно визжа и пытаясь нащупать лапами почву. Ударившись боком об стену здания, собака вскочила и удрала прочь.

Я опустил руки. Мои пальцы дрожали. Внимательно глядя на них, я медленно набирал воздух в легкие.

Что это за импульс? Ему невозможно сопротивляться. Откуда он взялся?

Что-то внутри меня злорадно хмыкнуло, будто бы говоря: «Будешь ты еще пса жалеть». И я был в чем-то согласен. Меня разозлило то, что собака начала лаять. Но произошедшее мне не понравилось.