– Я знаю, что неприятен тебе, но если хочешь согреться, то садись ближе. Мужчину может согревать не только женщина, но и друг, – буркнул Ян, не отрывая взгляда от дороги.

– Мне не холодно, – ответил я, оставаясь сидеть на прежнем месте, чувствуя на коленях обледенелый кусок одеяла. Забирать его южанин не стал.

– А можно спросить? Не про тебя, а просто…

– Давай.

– Почему ты запретил мне произносить твое имя полностью? И Алиса тоже. Я как-то не так его выговариваю?..

– У южан более мягкое произношение. Это коверкает мое имя. Ты говоришь – Тшортан. Так что лучше уж просто Тшо.

– Я как-то даже и не заметил… Я всегда буквы так выговариваю?

– Почти. Но я не слишком обращаю внимание. Мне по большей части плевать.

– Тогда почему мне нельзя говорить твое имя, если тебе плевать?

– Ко мне слишком многие обращаются по полному имени. Пусть будет хотя бы несколько исключений.

Ян тихо выдохнул. И добавил.

– А еще, ты во время сна не дышишь совсем.

– Понятно.

– И моргаешь очень редко.

– Да.

– Даже не двигаешься почти. Сидишь неподвижно, как статуя.

– Бывает и такое.

– И по нужде не ходишь.

– Ходил когда-то.

– Зачем ты обрубил ей руки? Я не могу понять.

– Тебе нужна причина?

– Да. Я хочу услышать оправдание, мне станет легче.

– Я убил мужчину, которого она любила. Не так важно, почему она чувствовала такое к нему. Сам факт. Я же уничтожил не только тело этого мужчины, но и душу.

– То есть…

– Не перебивай. Алиса не могла успокоиться. Утрата возлюбленного свела бы ее с ума, потому что отомстить она мне никак не может. Поэтому я лишил ее возможности даже пытаться что-то сделать. Вместе с руками я уничтожил ее шансы на месть в ближайшие месяцы. А когда она наконец придумает способ сразиться со мной, я буду на Юге, подальше от этой чертовой страны и проклятья, что накрывает землю под нами.

– Разве ты не мог попытаться остановить ее иначе? Лишить оружия или…

– Оружие всего лишь инструмент. Лишившись его, ты не потеряешь возможность что-то делать. Всего лишь будет не так удобно и легко.

– Ясно. Мне тяжело это понять, но теперь, когда ты объяснил…

– Ничего не поменялось, – сухо ответил я. – Моя сестра все еще искалечена. Мною.

– Ты… коришь себя?

– В какой-то мере.

– Я думал, тебе плевать.

Закрыв глаза, я откинулся на сидении и выдохнул. Темнота блаженным одеялом накрыла меня, хоть заходящее солнце еще пыталось слепить мои глаза откуда-то слева.

Слева?

– Ян, куда ты едешь?..

Южанин не ответил.

– Ян! Куда ты едешь, мать твою?!

Кулак ударил по молчаливому лицу. Ворох одеял вылетел с сидения, упав куда-то в снег на обочине. Я ухватился за ускользающие от меня поводья и потянул на себя.

– Стой, стой! – закричал я, останавливая лошадей.

Спрыгнув с козел, я, взрывая сугробы, торопливо подошел к ворочающемуся вороху одеял.

– Не думал я, что ты окажешься такой крысой, ублюдок, – зарычал я, разрывая ткань и добираясь до щуплого тельца. – Назови причину, по которой я не должен свернуть твою кривую шею прямо сейчас!

Ян предстал передо мной. Я посмотрел на него в упор. За перепачканными стеклами очков не было видно ничего.

Мне нужно посмотреть в его глаза.

Ухватившись за стекла, я рванул на себя. Ремень на затылке порвался, очки слетели в снег. Глаза Яна были замутненными. Заходящее солнце высвечивало их двуличность. Я видел, что они утратили свою зеркальность, потеряли осмысленность и искренность.

Он одержим.

За взглядом Яна прятался кто-то еще. Кто-то, кто по-настоящему сейчас управлял сознанием южанина.

– Откуда в тебе эта зараза? – спросил я, с презрением глядя в лицо парня. – Где ты ее подхватил, идиот? Как ты мог не понять, что в тебя вселяются?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – спокойно ответил Ян.

Ударом в лицо опрокинув его на землю, я упер подошву сапога в грудь лежащему среди снега и холода человеку. Его глаза разделялись надвое, перетекали, становясь то чем-то цельным, то обнажая свою нынешнюю сущность. Я не мог успокоить дыхания, пусть даже мне не требовался воздух. Я не мог унять презрения и отвращения. Самый простой способ справиться с одержимым – убить его. Освободить и душу, и то, что ее захватило. Но можно ли так поступить с Яном?

Можно.

Я сжал пальцы на горле юноши. Он даже не хрипел, только лежал, глядя на меня. В одной из частей его глаза я прочитал спокойствие. В другой – мольбу. Я не мог понять, кому верить.

– Черт! – крикнул я, разжимая задеревеневшие от холода пальцы.

Провести полноценный обряд экзорцизма для меня было невозможно. Изгнать то, что заселилось в Яна, я мог, это было несложно. Всего лишь провести отчитку, произнести слова, воззвав к духу южанина. Тем более, он христианин, ему многого не надо. Но если дух выйдет, он не сможет долго скитаться в пустоте. Он захочет вернуться в свою обитель, откуда его изгнали. И возвращение может быть в разы ужаснее текущего состояния. Чтобы этого не случилось, нужно запечатать тело и разум Яна. Именно это основная часть экзорцизма, и именно этого я никак не мог сделать. Во мне не было «святой силы», я не владел ничем, что хоть как-то могло бы помочь Яну не впустить духа обратно. Возможно, будь я полноценным демоном, я бы смог запечатать хоть чем-то, пусть даже другим бесом: мелким, бесполезным, слабым; который занял бы место внутри, освобожденное сущностью вселившегося, и которого легко поборол бы дух Яна. Но…

И что же ты, хочешь сдаться?

Замерев над Яном, я смотрел на обезличенное лицо человека, поражался тому, насколько легко вторая сущность влилась в эту слабую оболочку. Лицо, поведение, взгляды – она не изменила ничего…

Значит, это не бес. И не святой дух. Это другой человек.

Если Леса Силы открылись, баланс магии был окончательно нарушен, и жизнь получили даже ничтожнейшие скопления энергии. Неупокоенные души раньше становились обителью для мелких чертей, но после разрушения барьера…

Я выдохнул.

Ливер смотрит на меня с улыбкой кровавых губ. Самюэль, с пережатым горлом и переломленным позвоночником стоит неподалеку. И другие души, другие жизни, таящие на меня обиду – все они стоят и обещают ждать…

– Ты ведь не закопал своего любовника, да, Ян? – спросил я. – Конечно же нет. Убитые редко находят покой. Странно только, что первого призрака встретил ты, а не я. На мне крови в разы больше…

Убрав сапог с груди, я оседлал живот южанина.

– Повеселимся, ублюдок. Не знаю, справедлива ли твоя обида на Яна, но я тебе обещаю, что внутри меня ты найдешь достаточно смерти, чтобы каждая крупица твоей души упокоилась навсегда, – прошептал я, прикладывая пальцы ко лбу Яна. – Очисти свой разум. Очисти свой взгляд. Отбрось все мысли. Стань озером, которое не тревожит ни ветер, ни дождь. Тебя накрывает листва. Нежные розы цветут у берегов, опуская лепестки на легкие травы. Дурман витает над твоими водами, и любая жизнь становится сном. Любая смерть становится сном. Ты недвижим, ты спокоен, ты лежишь на спине, а над тобой прохлада и запах сна…