Я подошел ближе к жертве. Она дергалась, пытаясь вырваться, что-то кричала… скорее, мычала. Опустившись перед ней, я ухватил ее за подбородок. Женщина попробовала пнуть меня, я проигнорировал это. Ее лицо было частично скрыто прядями, но я уже успел заметить то, что вызвало жгучее желание выхватить меч. Не в голове, а где-то внутри. Кто-то во мне воспылал яростью.

Медленно убирая с лица пряди, я все больше осознавал.

Святоша.

Ее лоб, щеки, глаза, губы – они были заклеймлены. Крестная мать. Все ее тело было покрыто распятиями, от времени потускневшими. Некогда ожоги, теперь – рубцы, белоснежные, покрывающие кожу складками.

Дайте мне меч.

– Верни, – попросил я, протянув руку к Матери.

– Ты понял, кто она?

– Крестная.

– Мать вампиров принесла своим деткам мать креста! – и женщина расхохоталась, скалясь в потолок клыками.

Меч выскользнул из ножен. Женщина задергалась еще сильнее.

– Не делай этого! – закричала она, увидев лезвие, направляющееся к ней.

Колья пробивают тело, прижимают к грубому полу телеги. А лезвие ножа радостно вырезает клеймо со лба.

– Отпусти ее, – приказал я вампиру, державшему в кулаке волосы. – Я сам разберусь с ней.

Один вид распятий заставляет меня пылать ненавистью. Но более того – в самих ее голубых глазах читается ненависть ко всему, что не принадлежит роду людскому и не готово склониться у подножия креста.

– Не смей! Инквизиторы вас найдут и уничтожат! – кричала крестная мать.

– Чтобы ты понимала, вопли на меня не действуют, – сказал я, подходя к женщине. – Я это сделаю. Медленно. Будешь дергаться – смерть станет болезненнее.

Клинок достаточно короткий?

Лезвие рубануло воздух, со свистом рассекло плоть. Та раскрылась, демонстрируя нежнейшие потоки крови. Рана была неглубокая – лишь чтобы раззадорить аппетит.

Я знал, чего стоит плоть этой женщины. А вампиры знали, чего стоит ее кровь.

Окунув кончик меча в рану, я преподнес капли крови ближайшему упырю на лезвии. Он жадно слизнул их.

– Где вы ее нашли? – поинтересовался я, глядя на недвижимое тело. Женщина молилась, не обращая внимания на кровоточащую рану.

– Это жена местного управителя. Святая жена – никакой кровати, никаких пиров. Лишь келья и молитвы. Но – в доме супруга. Ничего особенного.

Усмехнувшись, я замахнулся. Лезвие вошло глубже, резануло кость, но ладони молящейся не разомкнулись. Я мог бы решить, что это благодаря ее силе воли, но прекрасно видел, что ее конечности сковал страх, а не вера.

– Этот парень пойдет в рейд, – меня швырнули на пол, к подолу чьей-то юбки. Я поднял взгляд.

– Вот как? – женщина, лицо которой было покрыто свежими ожогами, опустилась и коснулась моих разорванных уголков рта. Ее палец раздвинул края свежей раны, заставив меня вскрикнуть. – Ну и уродец. Ладно, будь по-твоему.

В тот день меня заперли в тесной комнатушке, где лежали лишь черствые корки и пустые глиняные чашки, в которых вместо воды плескалась паутина и крысий помет.

Крестные матери не относились к Инквизиции. Они были прислужницами Бога. Почти высшим саном. Главными юбками Церкви. Не слишком ценная добыча, но плоть их была неоднократно освящена и сдобрена постами. Вряд ли это повлияло на ее вкус, но сам факт поднимал настроение.

Вампиры вокруг замерли в ожидании. А я резал руки, ноги, плечи, груди, наблюдая за стекающей на пол кровью и понимая: крестная все чувствует. От этого улыбка становилась все шире и все искреннее.

– Это их ребенок? – старуха посмотрела с высокомерием. Презрением.

Охотники, убившие мою семью, достали меня из-под кровати. Больше прятаться негде. Я висел над полом, чувствуя чужие пальцы на своем горле, и с надеждой смотрел на женщину. Желал милосердия, но меня обрекли на то, что было хуже смерти.

– Оставьте его в живых. Отправим инквизиторам, они что-нибудь придумают.

– Но ведь для начала можно и развлечься, верно? – мужик с усмешкой посмотрел на меня, обнажив гнилые зубы.

– Только не до смерти, – сухо сказала крестная мать, и кулак тут же радостно вошел под мои тонкие ребра.

Клинок в очередной раз разрубил кожу. На этот раз вместе с костью. Мокрая лужа крови приняла руку крестной матери. Ее плечи вздрогнули. Алый фонтан брызнул из перерубленных артерий.

– Ты очень самонадеянна, – прошептал я, сжав ее горло. – Мне нужна не столько твоя плоть, сколько твоя душа. Давай посмотрим, кто быстрее ее достанет: бог или демон?

Ее глаза распахнулись, в голубом озере боли всколыхнулось отчаяние.

– Ты не вампир?..

– Я – твой кошмар.

Мои пальцы раздвинули края раны. Теперь, когда крестная мать знала, что ее ждет, боль обрела над разумом власть. Красивые губы, освященные кровью, раздвинулись, горло выжало крик. Но было поздно.

Я пролез внутрь ее тела, впился ногтями в сердце. Внутренности сжимали руку, ребра мешали двигать ею, но мне ничего не нужно было – я достал то, что желал. Душа рвалась из тесной клетки, но освобождение ее ждало лишь в Ад.

Рванув сердце, я вытащил его через рану в животе. На колени женщины вывалились внутренности, спутанным и склизким комом скользнувшие вниз.

Душа крестной матери стремилась выскользнуть вверх, прочь из сердца, уйти из душного подвала, пропитавшегося запахом крови. Но я не позволил. Серебряная лента обвилась вокруг моих пальцев, пытаясь сбежать из моих рук, не понимая, что это напрасно.

Я впился зубами в душу. Сладкий фрукт разорвался, воспоминания, знания, мысли брызнули на мои губы, я поспешил их слизнуть. Лента глоталась по кускам, я обрекал ее на уничтожение.

Хотя этого все равно недостаточно.

Осознание пришло в мою голову позже, чем я успел что-то сделать – вампиры окружили труп, впившись в святую плоть клыками. Их яд проникал в мясо, заражал его, но это было бессмысленно. Без души гуль не может существовать. Все, чего добьются вампиры, – это безвольной куклы, которая хоть и может двигаться, но все же не станет этого делать. Я окончательно убил крестную мать, лишив кого-либо шанса спасти хоть что-то в ее личности.

С душой было покончено, оставался последний десерт, который я мог позволить себе на этом застолье – сердце. Оно все еще лежало в моей ладони, но теперь уже являлось безвольным комом упругой мертвечины. Я усмехнулся, перехватив взгляд гульши, которая только недавно еще стонала подо мной. Оторвав половину органа, я кинул его ей, получив в ответ благодарную улыбку.

Она любит посвежее. А я… не имею времени, чтобы дать этому фрукту созреть.

Грифон внутри меня расправил крылья, почувствовав сладкий вкус человека. Я слишком долго морил себя голодом, и теперь, получив пищу, почувствовал: силы возвращаются. Пусть даже я и близко не наелся, но телу стало лучше.