Северная проблема
На северном направлении России двигаться было уже некуда – всё представлявшее интерес забрал еще Петр I. Поэтому от Швеции, в отличие от Польши с Турцией, империи нужно было лишь одно: чтобы вела себя тихо и не помышляла о реванше.
С этой целью русские дипломаты усиленно пытались влиять на шведскую внутреннюю политику, поддерживая мирную партию («колпаков») и препятствуя милитаристской («шляпам»). В сороковые годы шведы один раз уже попытались отвоевать потерянные земли. У них тогда не получилось, но потенциальная угроза сохранялась.
Опасность представляли не вооруженные силы королевства, довольно скромные, а общее состояние этой страны, находившейся в затяжном кризисе. У неуверенной в себе власти может возникнуть искушение отвлечь народ от тягот, валя все беды на внешнего врага и разжигая воинственность. Антироссийские настроения в Швеции периодически обострялись, чему способствовали усилия враждебных Петербургу иностранных держав.
После смерти Карла XII установилась политическая система, которую историки называют «Эрой свобод». Монархия превратилась в декорацию, страной правил Риксрод (Государственный совет), без которого ничего не решалось. Король тоже заседал в Риксроде, и всё его преимущество перед остальными членами заключалось в том, что он имел не один голос, а два.
Из-за борьбы партий страну постоянно лихорадило, управление находилось почти в таком же параличе, как в Речи Посполитой.
Такое положение дел сохранялось более полувека: и при короле Фридрихе I (1720–1751), и при его брате Адольфе-Фридрихе (1751–1771), дяде русской царицы – он был родным братом ее матери.
Ситуация изменилась, когда на престол взошел двадцатипятилетний Густав III, обладавший беспокойным, авантюрным нравом. Этот монарх очень любил путешествовать и в момент смерти отца находился в Париже – подобно своей русской кузине он был поклонником французских идей просвещения. Правительство Людовика XV пообещало молодому наследнику большую финансовую поддержку (полтора миллиона ливров в год), если он будет настоящим, а не номинальным правителем. Франция была заинтересована в сильной Швеции – прежде всего для сдерживания очень уж активизировавшейся России, которая в это время добивала Турцию и готовилась делить Польшу.
В следующем году Густав III с присущей ему безоглядной решительностью произвел переворот: арестовал Риксрод, распустил парламент и объявил новую конституцию, по которой власть переходила в руки короля. Уставший от анархии народ только приветствовал такой поворот событий.
Шведский король Густав Третий. А. Рослин
«Эра свобод» закончилась. Партии были запрещены, началась борьба с казнокрадством и коррупцией, упорядочена денежная система, облегчена торговля. Пригодились и французские субсидии. Швеция стала усиливаться. В восемнадцатом веке абсолютизм – если он был просвещенным – работал лучше, чем демократия.
Однако главной чертой характера Густава III было сумасбродство, а удовольствиям он предавался охотнее, чем государственным делам. Король был тщеславен, желал блистать и производить впечатление. Познакомившись с двоюродным братом, Екатерина сказала: «Это господин, проводящий весь день перед зеркалом».
Густав мог на многие месяцы покинуть свою страну, чтобы совершить турне по европейским театрам. На поездку тратились огромные средства, которых казне и так постоянно не хватало.
Много насмешек вызывали королевские причуды – например, его страстное увлечение оккультизмом и ясновидением.
На всю Европу прославился так называемый «кофейный эксперимент» шведского короля. Он почему-то был уверен, что кофе – страшный яд, и желал облагодетельствовать человечество, отвратив его от опасного напитка. С этой целью король предложил двум братьям-близнецам, осужденным преступникам, освобождение от смертной казни, если один каждый день будет выпивать три кофейника, а другой – три чайника. Расчет был на то, что первый скоро умрет. (Братья переживут и приставленных к ним врачей, и самого короля).
Но хуже всего были не эксцентричные выходки и даже не расточительство, а мечты о величии а-ля Карл XII. «Надо бы войну, чтобы как-нибудь отметить мое царствование», – говаривал Густав. Разумеется, речь шла о войне с Россией.
Ко второй половине восьмидесятых годов шведы начали уставать от такого монарха. Начал проявлять непокорство и парламент.
Победоносная война стала казаться Густаву единственным способом вернуть популярность и укрепить зашатавшуюся власть. Англия и Пруссия, с которыми Екатерина испортила отношения, всячески убеждали короля, что момент очень удобен: Россия прочно увязла в новой турецкой войне, все лучшие войска далеко на юге, Петербург почти беззащитен. Пруссия обещала военный союз, Англия – денежную помощь и антироссийскую морскую блокаду. Напомнили Густаву и о том, что еще в 1739 году Швеция заключила с Османской империей договор о взаимопомощи, если одна из сторон подвергнется нападению (ясно, чьему именно).
Дело оставалось за малым – чтобы Россия дала повод. Конституция запрещала королю начинать войну первым.
Сначала в качестве casus belli Густав попытался – довольно неуклюже – использовать обращение русского посла графа Разумовского к шведскому парламенту. Зная о воинственных планах короля, посол от имени государыни всего лишь уверял депутатов в добром и миролюбивом отношении России, но Густав объявил это грубым вмешательством во внутренние дела и попыткой вбить клин между королем и Риксдагом. В Петербург отправился ультиматум с совершенно невероятными требованиями: вернуть Швеции финские и карельские владения, утраченные в 1721 году, а заодно уж отдать и Турции всё, что она потеряла по Кючук-Кайнарджийскому миру, да и Крым впридачу.
В ответ Екатерина выслала шведского посла, но войны не объявила.
Тогда Густав поступил совсем авантюрно. В середине июня 1788 года отряд, переодетый в русскую форму, напал на шведских солдат близ финской границы. Эта провокация вызвала в Швеции взрыв негодования и позволила королю начать «оборонительную» войну.
Заранее стянутые к границе войска сразу же осадили две русские крепости, Нейшлот (город Савонлинна в современной Финляндии) и Фридрихсгам (Хамина). До Петербурга оттуда было всего двести верст. Кроме того к русской столице отправился втайне мобилизованный шведский флот, вышедший в море еще в начале июня.
Но поспешность и нетерпение пошли Густаву только во вред. Крепости без боя сдаваться отказались, а взять их шведы не смогли, потому что не подготовились к осаде. С морским походом получилось еще досадней. Чуть повремени Густав с экспедицией, и весь Балтийский флот русских уплыл бы в Средиземноморье – Екатерина собиралась повторить диверсию, осуществленную во время прошлой турецкой войны. Но шведы поторопились – и оказались лицом к лицу с полностью снаряженной русской эскадрой.
Так же бестолково развивалась эта авантюрная затея и дальше.
Надежды на поддержку Англии и Пруссии не оправдались. Вскоре грянула французская революция, и шведским союзникам пришлось заняться более насущными проблемами.
В результате маленькая страна с населением в два с половиной миллиона человек, с 30-тысячной армией и невеликим бюджетом оказалась один на один с евразийским исполином.
Правда, великая империя не могла стянуть к театру военных действий много сил. С большим трудом наскребли 15 тысяч солдат для обороны Финляндии. К тому же все лучшие полководцы сражались с турками. В Петербурге не нашлось никого лучше вице-президента Военной коллегии графа Валентина Мусина-Пушкина, никогда не командовавшего армиями и действовавшего очень вяло.
Но не проявляли активности и шведские войска, страдавшие от плохого снабжения. (Потом при подсчете жертв войны выяснится, что от болезней и лишений шведы потеряли в несколько раз больше людей, чем в боях).
