Театральные изыски облагораживали жизнь весьма небольшого круга столичных жителей, но шире был слой, затронутый развитием учености.
К началу Елизаветинской эпохи в военной империи на более или менее достойный уровень было поставлено лишь военное образование. Существовали Шляхетский кадетский корпус (выпускавший и некоторое количество гражданских чиновников), две морские академии (по одной в обеих столицах), артиллерийская и инженерная школы.
Из «мирных» учебных заведений имелись только старинная Славяно-греко-латинская академия, где преподавали монахи, и петровская Десиянс-Академия, официальная оценка деятельности которой в указе 1747 года звучит довольно безжалостно: «По сие время Академия Наук и Художеств плодов и пользы совершенно не произвела».
В сороковые и пятидесятые годы, в значительной степени стараниями Ивана Шувалова, состояние российского просвещения значительно улучшилось.
Пагубное положение флота, обнаружившееся во время шведской войны, побудило правительство заняться не только ремонтом и постройкой кораблей, но и кадрами. Вместо прежних академий, влачивших довольно жалкое существование, была создана новая, хорошо устроенная, – Морской академический шляхетский корпус на Васильевском острове. Там обучались 500 гардемаринов.
Обновилась и Славяно-греко-латинская академия, в которой кроме богословских дисциплин теперь стали преподавать физику, метеорологию и даже основы психологии.
Очень повысился статус Академии наук. Ее возглавил большой вельможа – Кирилл Разумовский. Мы видели, что в качестве украинского гетмана он ничем выдающимся себя не проявил – но от символического правителя символической автономии инициативы и не требовалось. Зато в качесте президента Десиянс-Академии, пускай тоже номинального, юный Кирилл Григорьевич сделал немало полезного.
Этот бывший деревенский мальчишка, по прихоти Фортуны, безо всяких личных заслуг взлетевший к самому подножию трона, еще в четырнадцать лет пас коров, а в семнадцать уже был сиятельным графом и одним из образованнейших вельмож своего времени. Второе обстоятельство здесь еще удивительнее первого. Объяснялось оно тем, что перед тем, как быть выпущенным в большой свет, брат фаворита прошел курс учения в Европе, куда его сопровождал личный ментор, академический адъюнкт Григорий Теплов. Юноша поучился в Германии, Италии и Франции, набрался европейских привычек и по возвращении в Санкт-Петербург, всего восемнадцати лет от роду, возглавил главное (собственно, единственное) научное учреждение империи.
Польза, которую граф приносил Академии наук, состояла не в мудрых наставлениях и великих открытиях, а просто в том, что своим именем он прибавлял статуса этому пока непривычному институту, ну и, конечно, делился со своей нестандартной «вотчиной» частью несметных личных богатств.
Первое здание Московского университета (на месте нынешнего Исторического музея)
Академия стала процветать: получила новый регламент и щедрое финансирование, обрела стройную и осмысленную структуру. Очень поднялся престиж членов Академии, каковых могло быть не более двадцати – десять действительных, то есть присутствующих, и десять почетных, иностранных. Вскоре лучшие умы Европы стали добиваться этого звания, поскольку к нему прилагалось еще и солидное денежное вознаграждение.
Академия пока сохраняла дополнительную функцию учебного заведения, при ней существовала гимназия на двадцать студентов (тех, кто оказывался невосприимчив к знаниям, сплавляли в Академию художеств, что по-своему тоже демонстрировало новое уважительное отношение к наукам).
Однако самое примечательное событие произошло не в Петербурге, а в Москве. В 1755 году, по предложению академического профессора Михайлы Ломоносова, поддержанному Иваном Шуваловым, там открылся университет. Самой старой высшей школой империи мог бы считаться Дерптский университет, основанный еще в 1632 году, но при завоевании Прибалтики царю Петру было не до педагогики, поэтому профессора со студентами разбежались кто куда, и университет закрылся. Таким образом детище Ломоносова и Шувалова стало первенцем российского высшего образования.
Правда, сначала в Московском университете было всего три факультета (юридический, медицинский, философский) и только десять профессоров, а также две гимназии – для «благородных» и для «простых».
Подобные успехи просвещения могут показаться скромными, но это были ростки, из которых со временем поднимутся великая наука и блистательная культура – лучший вклад России в эволюцию человечества.
Великий Петр лишь изобразил из своей державы Европу: побрил, нахлобучил парик с треуголкой, научил маршировать в ногу под барабан. При невеликой дочери Петра страна начала приобретать не поверхностные, но сущностные черты европейской цивилизации, а затем приступила и к формированию своей собственной. В этом и заключается благотворность елизаветинского времени.
Дела внешние
Желание мира
Захватившей престол Елизавете досталась по наследству шведская война. В 1741 году стало уже ясно, что реванша у Стокгольма не получится, но и мириться шведы не собирались.
Сначала новая царица попыталась остановить конфликт без дальнейшего кровопролития и через своего друга Шетарди, посредника в сношениях с шведами, предложила неприятельскому командующему Левенгаупту заключить перемирие. Шетарди стал объяснять, что надобно компенсировать королю Фредерику затраты и потери какими-нибудь территориальными уступками – ведь, по сути дела, шведы сражались ради Елизаветы и очень ей помогли. Однако поступаться отцовскими завоеваниями императрица не желала и велела армии готовиться к сражениям.
Итоги шведской войны по Абоскому миру 1743 г. М. Романова
Кампания 1742 года показала, что силы не равны. Русские всюду наступали, шведы пятились. Был взят Борго (современный Порвоо), потом основные шведские силы угодили в окружение близ Гельсингфорса (Хельсинки) и подписали капитуляцию, по которой оставили победителям всю артиллерию. Затем пала и финская столица город Або (Турку).
После этих поражений шведы наконец запросили мира, который и был заключен в следующем 1743 году. Теперь уже Стокгольму пришлось компенсировать победителям их затраты, и России достался изрядный кусок шведской Финляндии «в совершенное непрекословное вечное владение».
Покончив с северной проблемой, Елизавета больше ни с кем воевать не собиралась. На словах провозглашая верность заветам отца, она, в отличие от Петра, не вынашивала никаких экспансионистских планов и желала со всеми жить в мире. Это стремление на долгое время стало главным мотивом российской внешней политики.
А между тем стране, которая считала себя империей, в тогдашней международной ситуации не воевать было трудно. Начиная с 1740 года на континенте все шире разворачивалась очередная, уже третья с начала столетия большая драка за передел Европы. В 1701–1714 гг. великие державы бились за испанское наследство, в 1733–1735 гг. – за польское, а ныне шел спор за наследство австрийское.
Для того чтобы понимать действия российской дипломатии, нам придется разобраться в подоплеке и развитии этого запутанного конфликта.
Изначально это было все то же противостояние двух главных континентальных лидеров – Франции и Австрии. Последняя оказалась в уязвимом положении, потому что император Карл VI умер, не оставив сына. Права его молодой дочери Марии-Терезии выглядели сомнительно и оспаривались. Впервые с 1556 года возникла вероятность, что корона Священной Римской империи уйдет из австрийских рук. Немедленно явились претенденты на те или иные габсбургские владения, разбросанные по всей Европе. Составились два лагеря, где у каждого были свои интересы.
Острее всего противостояние обозначилось на территории самой империи, то есть в германских землях. Там среди множества мелких княжеств существовали три довольно больших государства: самое близкое к Вене – Бавария, самое зажиточное – Саксония и самое военизированное – Пруссия. Баварский и саксонский курфюрсты оба возжелали занять освободившийся императорский престол и для начала объединились, но первую роль в германском альянсе взяла на себя Пруссия, где только что воцарился Фридрих II, энергичный, изворотливый, воинственный и склонный к авантюрам. В последующие десятилетия он будет главным возмутителем европейского спокойствия.
Молодому королю досталась от отца Фридриха-Вильгельма (1713–1740) большая и сильная армия, на содержание которой тратилась львиная доля бюджета. Искушение воспользоваться этим оружием для обогащения за счет ослабевшей Австрии было слишком велико.
К сложившемуся антиавстрийскому союзу, разумеется, присоединилась и Франция.
Пока другие готовились к войне, прусский король ударил первым (так он будет всегда действовать и в дальнейшем). В октябре 1740 года скончался император Карл VI, а уже в декабре пруссаки оккупировали австрийскую Силезию.
В следующем 1741 году удары посыпались на Австрию со всех сторон. Сначала их разбил в сражении Фридрих II, оказавшийся еще и выдающимся полководцем; затем начали наступление французы и баварцы; саксонцы вошли в Богемию; осенью к альянсу присоединилась Испания, зарившаяся на итальянские владения Габсбургов. Баварский курфюрст был избран императором под именем Карла VII. Казалось, Австрия обречена, ничто не спасет ее от сокрушительного разгрома.
Но тут обнаружилось, что 24-летняя Мария-Терезия, которую никто всерьез не воспринимал, – правительница умная и сильная. Она заключила с пруссаками тайное перемирие и направила все свои силы против французов, баварцев и саксонцев, повсюду их тесня. Тогда Фридрих Прусский разорвал перемирие, снова перешел в наступление, опять разбил австрийцев и подобрался к самой Вене. Австрия во второй раз очутилась на пороге краха – и Мария-Терезия вновь вывернулась. Она заключила с Пруссией сепаратный мир, пожертвовав Силезией, но освободив себе руки для дальнейшей борьбы.
Начался новый этап войны, во время которого удача сопутствовала уже австрийцам. Они одержали несколько побед и даже захватили Мюнхен, столицу нового императора. Побеждали австрийцы и на итальянском театре, где перетянули на свою сторону сардинского короля. Перебежала в противоположный лагерь Саксония. Еще важнее было то, что к Марии-Терезии присоединилась Англия, очень встревоженная французской активностью. Боевые действия теперь велись и на севере, во Фландрии. Корабли враждующих держав бились на морях, что совершенно парализовало торговлю. Когда умер Карл VII, новым императором стал муж Марии-Терезии – Франц Первый.
