Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В ночь на одиннадцатое марта Зубовы и Беннигсен собрали ударную группу из офицеров. Их было около полусотни, причем многие были вовлечены «втемную», случайно, и потом по дороге сбежали.

Но много людей и не требовалось. Месяцем ранее царь переехал в новый Михайловский замок, действительно похожий на средневековую крепость. С верной охраной там можно было чувствовать себя в безопасности, однако при измене личной стражи дворец превращался в капкан.

Измена же была повсюду. Заговорщиков провел через караулы офицер, имевший личный доступ к Павлу и хорошо известный солдатам. Сопротивления почти не было, но все же у самых дверей спальни возникла потасовка. Павел проснулся и успел спрятаться.

Увидев, что царя нет, заговорщики (до конечного пункта добралось не более десятка) запаниковали, но невозмутимый Беннигсен потрогал теплую постель, посмотрел вокруг и показал пальцем на ширму, присовокупив по-французски: «Вон он». После этого, отлично зная, что последует дальше, генерал вышел в прихожую, оставив Павла наедине с убийцами. Сам Беннигсен пишет: «В эту минуту я услыхал, что один офицер, по фамилии Бибиков, вместе с пикетом гвардии вошел в смежную комнату, по которой мы проходили. Я иду туда, чтобы объяснить ему, в чем будет состоять его обязанность, и, конечно, это заняло не более нескольких минут. Вернувшись, я вижу императора, распростертаго на полу. Кто-то из офицеров сказал мне: «С ним покончили!»

Относительно того, как произошло убийство, существует несколько версий.

Пушкину говорили, что императора задушили шарфом измайловского офицера Скарятина.

Полковник Саблуков в своих «Записках» рассказывает (правда, с чужих слов): «Граф Николай Зубов, человек громадного роста и необыкновенной силы, будучи совершенно пьян, ударил Павла по руке и сказал:

Евразийская империя. История Российского государства. Эпоха цариц - i_104.png

Убийство Павла Первого. Гравюра. XIX в.

– Что ты так кричишь!

При этом оскорблении император с негодованием оттолкнул левую руку Зубова, на что последний, сжимая в кулаке массивную золотую табакерку, со всего размаху нанес правою рукою удар в левый висок императора, вследствие чего тот без чувств повалился на пол».

По еще одному свидетельству, первый удар нанес подполковник князь Яшвиль, в свое время жестоко оскорбленный царем.

Так или иначе, на упавшего Павла накинулись все. Лейб-медик Грив потом обнаружит на трупе царя множество кровоподтеков, а на шее следы удушения.

Во время убийства Пален держался на отдалении, чтобы – по словам того же Саблукова – «глядя по обстоятельствам, или явиться на подмогу к императору, или послужить для провозглашения его преемника». Когда граф узнал, что дело сделано, он немедленно оказался в центре событий.

Вокруг дворца уже выстроились преображенцы, приведенные их командиром Талызиным. Он и Зубовы кричали: «Да здравствует император Александр!». Солдаты, ничего не понимая, молчали. Прибыли и семеновцы. Нужно было скорее предъявить гвардейцам нового государя, но великий князь, потрясенный ужасным известием о смерти отца, рыдал и отказывался. Тогда Пален сурово приказал ему, очевидно, готовясь к роли будущего правителя державы: «Довольно ребячиться, государь. Ступайте царствовать и покажитесь гвардии!».

Александр Павлович послушался: перестал ребячиться, показался гвардии и стал царствовать, но ни этого оскорбления, ни цареубийства Палену он не простит. На всякого мудреца довольно простоты. Великий манипулятор ошибся в молодом цесаревиче, который при всей мягкости отнюдь не был бесхарактерен.

Петербургское дворянство встретило весть о гибели «тирана» ликованием. Из свидетельств современников создается впечатление, что столица праздновала расставание с прежним веком и приход нового – даже соответствующим образом переоделась: «Немедленно же появились прически à la Titus [то есть короткие и без пудры], исчезли косы, обрезались букли и панталоны; круглые шляпы и сапоги с отворотами наполнили улицы». Мужчины поголовно принялись отращивать запрещенные ранее бакенбарды, без которых александровское поколение теперь не представить.

Со смертью Павла Первого восемнадцатый век в России действительно закончился.

Дела внутренние

Консервативный реформатор

Если не относиться к Павлу как к вздорному «дегенерату второй степени» (вздорным он был, дегенератом – отнюдь), в поступках и указах царя, даже самых странных, прослеживается ясная логика. В своей стратегии император был очень последователен.

Неизбежность деспотизма в российских реалиях – тезис, к которому Екатерина пришла не сразу и, в общем, против своей воли, – представлялся Павлу непреложной истиной, основой стабильности и порядка. Еще наследником, за несколько лет до прихода к власти, он составил меморандум, в котором изложил свои взгляды на государство. Там, в частности, говорилось: «Общество не может существовать, если воля каждого не будет направлена к общей цели», а поскольку чем обширнее страна, тем труднее концентрировать эту волю, самое главное – «препоручение исполнения одному», то есть самодержцу; «нет лутчего образа, как самодержавный, ибо соединяет в себе силу законов и скорость власти одного».

Иначе говоря, Павла можно считать адептом классической «ордынской» модели. В этом смысле он являлся несколько карикатурной копией Петра Первого, который тоже желал восстановить жесткую «вертикальность» высшей власти после некоторого ее ослабления в семнадцатом веке.

Сутью павловских реформ – если их можно так назвать – было возвращение во вчерашний день, стремление не пускать Россию в девятнадцатый век, а удержать в восемнадцатом.

Екатерине с ее конъюнктурным умом, не очень дальним, но здравым, стало ясно, что в быстро развивающемся мире примитивно-вертикальная империя, управляемая непосредственно из «ханской ставки», в ручном режиме, существовать уже не может. Поэтому императрица превратила высшее сословие из рабов в соправителей, предоставив дворянам всевозможные личные права. Это безусловно подтачивало один из столпов «ордынской» системы, допускавшей наличие прав только у одного человека – государя.

Павел резонно видел в этом угрозу для самодержавия. В конце концов идея личных прав и напрямую связанное с нею требование свобод распространится от дворян на более широкие слои населения и приведет монархию к краху. Но рецепт, которым новый царь рассчитывал уберечься от этой опасности, был совершенно негоден – как по внешним обстоятельствам, так и по внутренним.

Единоличное тоталитарное управление в духе Петра Великого, еще кое-как возможное в начале столетия, к его концу, в разгар индустриальной революции и усложнения социальных структур, превратилось в совершенный анахронизм. Оно парализовало государственный механизм, не давало развиваться промышленнности, торговле, культуре. Да и высшее сословие, вкусив сладость обретенных прав и привилегий, не желало их лишиться. В стране с традицией дворцовых переворотов гвардейские «янычары» рано или поздно свергли бы властного, но неосторожного владыку и без хитроумного курляндца Палена.

В чем же состояла идея, при помощи которой Павел рассчитывал укрепить монархию?

Она была проста: заменить дворянскую власть иной инфраструктурой – чиновничьей. Никаких привилегированных сословий не нужно, все должны быть равны перед государем. Продвижение по службе и место в иерархии должно определяться исполнительностью, а не происхождением. Как ни странно это звучит, но Павел был не меньшим сторонником всеобщего равенства, чем ненавидимые им французские революционеры, – на это обратил внимание еще Ключевский. Этому же историку принадлежит очень меткое уточнение: равенство предполагалось не в правах, а во всеобщем бесправии.

Проект этот, конечно, был абсолютно утопическим. В огромной, сложно устроенной стране, каковой являлась Россия конца восемнадцатого века, бюрократический аппарат, контролируемый только сверху, эффективно работать не мог.

83
{"b":"629822","o":1}