Русско-турецкая война 1735–1739 гг. М. Романова
В 1739 году о Константинополе уже никто не мечтал, однако славная Ставучанская победа позволяла надеяться на выгодный мир.
Увы, Россию подвела союзница. От австрийской помощи, которой так упорно добивался Петербург, выходили одни беды.
В то самое время, когда Миних шел к Хотину, австрийцы потерпели сокрушительное поражение в Сербии, после чего были вынуждены сдать Белград – потеря позначительней Хотина. Хуже того, союзник заключил сепаратный мир, уступив Турции несколько областей.
Россия осталась один на один с Османской империей, окрыленной своей победой.
Четырехлетняя война вскоре за тем и закончилась. Турки отдали России – уже не в первый раз – обременительный Азов с окрестностями, но без прав строить там крепость. Платой за эти несколько десятков квадратных километров была гибель половины армии (113–114 тысяч человек) и миллион рублей дополнительных военных расходов.
«Россия не раз заключала тяжелые мирные договоры; но такого постыдно смешного договора… ей заключать еще не доводилось и авось не доведется», – пишет Ключевский в 1904 году (за год до совсем уж печального Портсмутского мира).
Шведская война
Но плата за «дорогую фанфаронаду», как обозвал Турецкую войну Ключевский, была еще не полной. Дряхлая Османская империя сопротивлялась натиску России и Австрии так упорно и долго, что у другого старинного врага, Швеции, возник соблазн взять реванш за Ништадтский мир. Шведам стало ясно, что русский сосед уже не так грозен, как при Петре Великом.
Северное королевство, само еще недавно пытавшееся стать империей, переживало тяжелые времена. Власть монарха, непререкаемая при Карле XII и его отце, превратилась в фикцию. Король Фридрих I (1720–1751) полностью зависел от Секретного комитета, представительного органа, где заседали 50 дворян, 25 священников и 25 горожан. В этом парламенте состязались две политические партии. Сторонники одной из них (оппоненты презрительно называли их «ночными колпаками» или просто «колпаками») выступали за то, чтобы Швеция приспособилась к новым условиям существования, покончила с воинственностью и занималась внутренними проблемами. Разумеется, «колпаков» всячески поддерживал Петербург, через своих послов активно влиявший на шведскую политическую жизнь.
Но в 1738 году, не в последнюю очередь из-за русских военных неудач в Турции, правительство «колпаков» пало, и его сменило новое, состоявшее из «шляп» – так именовалась антироссийская партия, ностальгировавшая по былому величию и мечтавшая о реванше. Возглавил новый кабинет Карл Юлленборг, двадцатью годами ранее участвовавший в упорных и безрезультатных шведско-российских переговорах на Аландских островах.
Швеция сразу начала готовиться к войне, целью которой был возврат всех утраченных в 1721 году областей, включая и Петербург. Завязались активные сношения с Турцией, сулившей Стокгольму финансовую поддержку, и с Францией, тоже обещавшей денег.
В октябре 1738 года Юлленборг заключил договор о дружбе и субсидиях с Версалем, а еще год спустя со Стамбулом, но всего лишь оборонительный, поскольку к этому времени турки уже помирились с русскими.
Однако в Швеции так разохотились воевать, что давать обратный ход было поздно. Дело оставалось за малым – за поводом. И Россия, совсем не желавшая осложнений, с медвежьей ловкостью предоставила отличнейший casus belli.
В ходе тайных переговоров с Турцией член Секретного комитета майор Синклер курсировал между Стокгольмом и Константинополем. Об этом разузнал российский посланник Михаил Бестужев-Рюмин и сообщил в Петербург, посоветовав «анлевировать» (похитить) интересного эмиссара где-нибудь на обратном пути из Турции. Было известно, что Синклер будет иметь при себе послания от султана и великого везиря.
Донесение попало к фельдмаршалу Миниху. Тот по своему обыкновению долго ломать голову не стал, а приказал трем бравым кавалерийским офицерам «старатца его [Синклера] умертвить или в воде утопить, а писма прежде без остатка отобрать». Это и было исполнено в июне 1739 года. Минихов адъютант рассказывает: «Русские офицеры, узнав через шпионов, какою дорогою он поехал, погнались за ним и догнали в одной миле от Нейштеделя [в Силезии]. Они остановили его, отняли оружие и, проводив его несколько миль далее, убили его в лесу. После этого подвига они обобрали его вещи и бумаги. Однако в бумагах не оказалось ничего важного».
Исполнителей ради секретности на всякий случай арестовали и сослали в Сибирь, где несколько лет продержали в остроге, но следы замести не удалось, и разразился громкий скандал. Россия, конечно, всё отрицала, но в слежке за Синклером участвовало слишком много народу, так что свидетелей хватало. Правительство «шляп» использовало этот инцидент для еще большего воспламенения реваншистских настроений. Общественное мнение (а оно в Швеции, в отличие от России, имело значение) было за войну. Того же требовала и армия.
Убийство майора Синклера. Лубок. XVIII в.
Возможно, скандал так и остался бы без последствий, но после смерти Анны Иоанновны, падения Бирона, а затем и Миниха, у шведов возникло ощущение (в общем, верное) что российская власть находится в кризисном состоянии. Регентша Анна Леопольдовна ничем не управляла, а французские дипломаты еще и давали понять, что возможен новый переворот и что Елизавета к шведским притязаниям будет благосклонна.
И вот в июле 1741 года, с довольно странным двухлетним опозданием, Швеция объявила России войну – в первую очередь из-за майора Синклера.
Битва двух скверно управляемых стран разворачивалась неуклюже.
Нападающие не сумели использовать фактор неожиданности. Удар планировалось нанести в Финляндии, поближе к Петербургу, но войска были рассредоточены и малочисленны, суммарно всего лишь 18 тысяч солдат.
Хоть русские и не были готовы к войне, а все же выступили быстрее – даже раньше, чем к театру боевых действий прибыл шведский главнокомандующий Карл Левенгаупт.
Опытный Петр Ласси нанес одному из неприятельских корпусов поражение у приграничного Вильманстранда, взял и сам этот город, но затем отошел обратно. Наступило трехмесячное затишье, когда обе стороны просто стояли на месте и копили силы, а силы, наоборот, таяли из-за болезней. В те антисанитарные времена такое происходило почти всегда, если армия надолго вставала лагерем.
Медлительность шведов объяснялась еще и тем, что они надеялись на переворот в Петербурге. Как раз в это время Шетарди с Лестоком уговаривали Елизавету Петровну вступить в переписку с Левенгауптом и посулить ему возврат отцовских завоеваний. Ничего подобного цесаревна обещать не стала, но все же скомпрометировала себя тайными сношениями с вражеским командованием.
Когда, уже в ноябре, Левенгаупт двинулся на Выборг и российское правительство приказало гвардейским полкам идти на шведов, Елизавета испугалась остаться в столице без верных ей офицеров и решилась-таки действовать.
Одним из первых шагов победившей партии было перемирие с шведами. Однако те зря надеялись на благосклонность новой правительницы. Одно дело быть опальной царевной, и совсем другое – государыней. Императрица Елизавета согласиться на шведские условия не могла.
Война скоро продолжится.
Таким образом, начиная с 1733 года нервическая лихорадка сотрясала не только российскую верховную власть, но и всю страну, которая беспрерывно воевала или ждала войны, причем один конфликт порождал следующий. Победа в Польше побудила Петербург напасть на Турцию, а неудачи турецкой кампании привели к агрессии со стороны шведов. Все это выглядит какой-то цепочкой случайностей, но на самом деле, невзирая на сумбур российской внешней политики «нервного» времени, именно в этот период определились ее приоритетные цели, к достижению которых держава будет стремиться на протяжении всего XVIII столетия.