«Чудный старик» Петр фон дер Пален. Г. Фон Кюгельген

Пален был очень умен, хладнокровен, неизменно весел, со всеми обходителен. Отец десяти детей, само прямодушие и преданность, он без труда вошел в доверие и к императору, и к императрице, которая говорила: «Невозможно, зная этого чудного старика, не любить его». Помимо приятности Петр Алексеевич еще и отличался исключительной распорядительностью, так что со временем сделался для Павла просто незаменим. Его влияние и количество занимаемых им постов все время росли, а его соперники исчезали один за другим. К зиме 1801 года Пален, уже не барон, а граф, возглавлял шесть армейских инспекций, заседал в Иностранной коллегии, был столичным губернатором и главным директором почт. Последние две должности особенно пригодились ему при подготовке заговора, так как губернатор командовал петербургским гарнизоном, а почт-директор мог перлюстрировать письма.

Почему этот обласканный Павлом, почти всемогущий человек решил свергнуть своего благодетеля? Причин было две. Во-первых, при таком вздорном государе никто не чувствовал себя в безопасности, и беспричинный гнев Павла мог в один миг лишить фаворита всех его приобретений. Сам граф Петр Алексеевич, объясняя впоследствии свои резоны, упоминает и этот, хоть больше напирает на общественное благо: «Состоя в высоких чинах и облеченный важными и щекотливыми должностями, я принадлежал к числу тех, кому более всего угрожала опасность, и мне настолько же желательно было избавиться от нее для себя, сколько избавить Россию, а быть может, и всю Европу от кровавой и неизбежной смуты».

Но была и вторая причина, не менее существенная. Глава заговора рассчитывал, что возведя на престол мягкого, бесхарактерного наследника, он станет не временщиком, а истинным правителем государства.

Смелости и решительности у Палена было не меньше, чем в свое время у Миниха, а ума и ловкости значительно больше.

Дворяне, во всяком случае столичные, от царского самодурства устали, в гвардии многие, обиженные Павлом, его ненавидели, а настоящего страха перед вспыльчивым, но не жестоким императором не было. Помогала и память об успешных переворотах недавнего прошлого.

Дело шло к развязке.

В монархическом государстве переворот возможен, только если у заговорщиков имеется собственный кандидат на престол, готовый участвовать в деле. С этим у руководителей комплота имелись трудности.

Первоначально во главе предприятия стоял вице-канцлер Никита Петрович Панин, убежденный сторонник союза с Англией и заклятый враг французов, то есть идейный противник Ростопчина, склонявшего Павла к сближению с Бонапартом. Таким образом, Панин, в отличие от Палена, намеревался свергнуть царя не из личных, а из идейных соображений. Скорее всего, в разработке опасного плана участвовал и английский посол Уитворт, весьма заинтересованный в подобной смене власти, но прямых доказательств «британского следа» в последующих событиях не выявлено, и к самому убийству посол точно отношения не имел – его отозвали в Лондон десятью месяцами ранее.

Граф Панин замышлял объявить Павла душевно больным и сделать цесаревича регентом. Всё могло получиться очень пристойно, по-европейски, так как имелся свежий прецедент: английский король Георг III периодически впадал в помрачение рассудка, и в такие периоды страной правил наследник.

Именно Панин первым стал вести тайные беседы на эту тему с Александром Павловичем, находившимся с отцом в очень натянутых отношениях.

Как мы помним, шестого ноября 1796 года юноша, которого Екатерина прочила в преемники, никак не участвовал в борьбе за престол, но вскоре, по-видимому, об этом пожалел. По своему воспитанию и либеральным взглядам он с отвращением относился к деспотическим повадкам Павла, считал его политику глубоко ошибочной и был преисполнен великих замыслов, которые мог бы осуществить, заняв престол. Любви к родителю он не испытывал, так как, выросший при бабке, в детстве его почти не знал, однако мысль о перевороте молодого человека пугала. Он выслушивал довольно туманные речи Панина, но дальше дело не шло.

Осенью 1800 года граф Никита Петрович угодил в опалу и был вынужден покинуть столицу. Тогда главой заговора стал Пален, который от разговоров сразу перешел к действию. О том, как развивались события, известно из собственноручных записок Петра Алексеевича.

Он взялся за великого князя всерьез. «Я зондировал его на этот счет сперва слегка, намеками, кинув лишь несколько слов об опасном характере его отца. Александр слушал, вздыхал и не отвечал ни слова. Но мне не этого было нужно; я решился наконец пробить лед и высказать ему открыто, прямодушно то, что мне казалось необходимым сделать. Сперва Александр был, видимо, возмущен моим замыслом; он сказал мне, что вполне сознает опасности, которым подвергается империя, а также опасности, угрожающие ему лично, но что он готов все выстрадать и решился ничего не предпринимать против отца. Я не унывал, однако, и так часто повторял мои настояния, так старался дать ему почувствовать настоятельную необходимость переворота, возраставшую с каждым новым безумством, так льстил ему или пугал его насчет его собственной будущности, представляя ему на выбор – или престол, или же темницу и даже смерть, что мне наконец удалось пошатнуть его сыновнюю привязанность…»

Обеспечив если не соучастие, то, по крайней мере, молчаливое согласие будущего монарха, Пален перешел к следующему этапу: стал подбирать сообщников, чьими руками можно было бы осуществить переворот. Недовольных Павлом среди гвардейского офицерства было предостаточно, но Палену, по его словам, «хотелось заручиться помощью людей более солидных, чем вся эта ватага вертопрахов». Воспользовавшись минутой, когда Павел находился в благодушном настроении, фаворит уговорил царя простить братьев Зубовых. Все они вернулись в Петербург. Платон и Валериан возглавили Первый и Второй кадетские корпуса, Николай – гусарский полк. Должности по сравнению с прежними были скромные, но главное, что заклятые враги императора оказались в столице. Вряд ли Пален так уж нуждался в помощи мало на что способных Зубовых. Вероятнее всего, ему требовались козлы отпущения, на которых можно будет свалить вину в случае провала.

На роль же исполнителя у графа был намечен другой человек, хорошо ему известный своей хладнокровной решительностью, – генерал Леонтий Беннигсен. Это был ганноверский офицер, более четверти века назад переведшийся в русскую армию и сделавший при Екатерине неплохую карьеру. Павла он ненавидел, потому что два с лишним года назад безо всякой вины был выгнан со службы. В самом конце 1800 года Пален сумел вызвать в столицу и Беннигсена.

Павел и Пален. И. Сакуров

Другими ключевыми фигурами заговора являлись командиры двух гвардейских полков, Преображенского и Кавалергардского, чья поддержка была необходима для успеха. Более мелкие участники никаких подробностей не знали, Пален собирался подключить их к делу в последнюю минуту, что было мудро. И всё же слухи о том, что затевается нечто грозное, витали в воздухе.

Нанести удар планировалось в конце марта 1801 года, но Палену пришлось ускорить события. Во время очередного доклада о положении дел в столице, царь вдруг объявил губернатору, что некие злоумышленники собираются «повторить 1762 год» (когда свергли Петра III). Не растерявшись, Пален отвечал, что отлично об этом знает и даже участвует в заговоре, чтобы выявить «все нити». Он с самого начала вел дело так, что действительно мог в любой момент кардинально изменить свою роль и свалить вину на других. Павел этим объяснением удовлетворился. Проницательность не была его сильной стороной.

Однако Палену сделалось ясно, что времени терять нельзя. Он кинулся к Александру, пугая того страшными последствиями разоблачения. Великий князь потребовал только одного: клятвенного обещания, что Павел не пострадает. Пален с легкостью поклялся, хоть наверняка отлично понимал, что с таким подбором исполнителей у царя нет шансов уцелеть. К тому же свергнутый, но живой монарх – всегда проблема.