Но самодержцу, каждое желание которого должно было осуществляться, платонической возлюбленной скоро стало недостаточно. Царедворцы из числа недоброжелателей Нелидовой угадали это и осуществили интригу, в результате которой у Павла на пятом десятке наконец завелась настоящая любовница – та самая Анна Лопухина, от дворца которой следовало отворачиваться кадетам.
Это была тоже очень добрая, но совсем не умная девица, которая больше всего любила танцевать. В государственном смысле она совсем ничего не значила. В конце концов Лопухина влюбилась в молодого офицера, и царь с присущей ему рыцарственностью сам устроил их брак.
Жена, подруга и любовница Павла Первого. (И.-Б. Лампи-Старший, неизвестный художник, Ж.-Л. Вуаль)
Но из-за фавора Лопухиной император лишился своего «ангела-хранителя». Нелидова отдалилась от двора, и через некоторое время близ Павла оказались люди, составившие против него заговор.
Помимо женского окружения у царя было несколько гатчинцев, имевших к нему постоянный доступ и пользовавшихся его расположением.
Первым из них, ближайшим в самом буквальном смысле, считался Иван Кутайсов, когда-то личный брадобрей молодого Павла, а впоследствии его постоянный наперсник, отлично знавший характер своего господина. Происхождением он был не то турок, не то грузин из Кутаиси, еще мальчиком попал в русский плен и удачно пристроился при «молодом дворе». Человек он был очень ловкий и оборотистый, но больше интересовался собственными прибытками, нежели вопросами управления, потому очень быстро разбогател и приобрел огромный вес при дворе, однако важных государственных постов не занимал и, уже сделавшись графом, продолжал лично брить императора. Кутайсов всегда умел потрафить своему вздорному покровителю и оставался в фаворе вплоть до самого конца. Следа в политике он не оставил.
Иное дело Федор Ростопчин, личность не менее колоритная. Этот тоже обладал изворотливым умом и любовью к интриганству, но ему мешал чересчур непоседливый нрав. В юности он много путешествовал по Европе, храбро воевал с турками, в Англии учился боксу, обладал литературным даром, был неистощим на всякие выдумки, за что Екатерина прозвала его «сумасшедшим Федькой». Приставленный ею к «молодому двору», Ростопчин совершенно очаровал Павла и в день смерти императрицы активно помогал цесаревичу захватить власть.
На старости лет, подводя итоги своей бурной жизни, граф Федор Васильевич напишет о себе так: «В 1765 году 12 марта я вышел из тьмы и появился на Божий свет. Меня смерили, взвесили, окрестили. Я родился, не ведая зачем, а мои родители благодарили Бога, не зная за что. Меня учили всевозможным вещам и языкам. Будучи нахалом и шарлатаном, мне удавалось иногда прослыть за ученого. Моя голова обратилась в разрозненную библиотеку, от которой у меня сохранился ключ. Меня мучили учителя, шившие мне узкое платье, женщины, честолюбие, бесполезные сожаления, государи и воспоминания… В тридцать лет я отказался от танцев, в сорок перестал нравиться прекрасному полу, в пятьдесят – общественному мнению, в шестьдесят перестал думать и обратился в истинного мудреца или эгоиста, что одно и то же… Никогда не обладая умением владеть своим лицом, я давал волю языку и усвоил дурную привычку думать вслух. Это доставило мне несколько приятных минут и много врагов».
Ф. Ростопчин в павловские времена. С. Тонци
«Нахальство», «язык» и «дурная привычка» мешали этому предприимчивому деятелю занять прочное положение при дворе. Довольно скоро после первоначального взлета он угодил в опалу, вызвав гнев императора. Потом Павел без него соскучился и вернул обратно, поручив Ростопчину почтовое министерство, а затем и ведение иностранных дел. Граф стал инициатором и архитектором резкой смены политического курса, который в последний год жизни Павла рассорил Россию с Британией и чуть было не привел к союзу с республиканской Францией. Однако за три недели до убийства императора фавор Ростопчина опять закончился. Интригуя против одного из своих соперников, вице-канцлера Никиты Петровича Панина, Ростопчин несколько заигрался и в феврале 1801 года возмущенный Павел выслал самого дельного своего соратника из столицы. Если б граф остался в Петербурге, очень вероятно, что заговор провалился бы.
В историю Федор Ростопчин, впрочем, войдет не в качестве павловского министра, а как человек, которому молва приписывала сожжение в 1812 году Москвы, где граф состоял генерал-губернатором.
Другой видный деятель эпохи, Алексей Андреевич Аракчеев, являлся фигурой совсем иного рода. Если Ростопчин был близок чудаковатому царю своей эксцентричностью, то педант и служака Аракчеев совпадал с Павлом маниакальной любовью к прусскому порядку.
Этот отпрыск бедного дворянского рода, лишенный шансов на хорошую карьеру в екатерининской армии, нашел себе пристанище близ цесаревича. Он возглавлял маленькую гатчинскую артиллерию и довел ее до образцового состояния.
Свое дело он знал превосходно, отличался исполнительностью и дотошностью, а главное, был по-собачьи предан господину. Заняв престол, Павел осыпал Аракчеева милостями. Сделал его сначала бароном, потом графом, генерал-инспектором всей артиллерии. Артиллерия от этого сильно выиграла, но в целом репутация у графа Алексея Андреевича была ужасная. Временщика ненавидели за тяжелый характер и грубость, которой Аракчеев еще и бравировал (его девиз был «Предан без лести»). Враги дважды воспользовались оплошностями фаворита, чтобы опорочить его в глазах царя. Первый раз (в 1798 году) опала длилась недолго, но осенью следующего года он был вновь отставлен от службы и выслан. Этого верного соратника в момент заговора около царя тоже не окажется.
Во время гатчинского прозябания близ Павла почти не было представителей большой знати. Вероятно поэтому братья князья Куракины, старший из которых, Александр Борисович, рос вместе с цесаревичем и даже называл его «Павлушей», после 1796 года оказались на высших постах, хотя государственными талантами не обладали. Обоим к тому же покровительствовала фаворитка Нелидова.
Александр стал вице-канцлером, но приносил столь мало пользы в иностранных делах, что, когда однажды запросился в отставку, Павел удивился: «Зачем же ему покидать место? Ведь он, и оставаясь на нем, ничто».
Второй, Алексей, был генерал-прокурором и тоже ничем не проявил себя на этой важнейшей должности.
Из-за явной неспособности Куракиных царь сильно охладел к старым приятелям и после ухода в 1798 году их благодетельницы Нелидовой снял обоих с занимаемых постов.
Таким образом, накануне рокового финала император остался без лично преданных ему людей. Их место занял новый фаворит Пален, заслуживающий более подробного рассказа из-за той роли, которую он сыграл в российской истории.
Барон Петр Алексеевич (вообще-то Петер-Людвиг) фон дер Пален был из курляндских немцев, только с 1795 года ставших царскими подданными, однако дворяне марионеточного герцогства давно уже служили в русской армии. Не был исключением и Пален. Еще в ранней юности он поступил в Конногвардейский полк, с отличием участвовал в турецких войнах и ко времени воцарения Павла, после 36 лет службы, занимал должность курляндского генерал-губернатора, удаленную от столицы, а стало быть от настоящей власти.
Алексей Аракчеев. И.-Б. Лампи-Старший
Поздним взлетом своей карьеры барон был обязан случайности – поначалу вроде бы несчастливой. В декабре 1796 года он готовился у себя в Риге торжественно встретить бывшего польского короля Станислава-Августа, но в это время в город въехал опальный Платон Зубов, следовавший за границу, и почетный караул по ошибке отсалютовал пышному кортежу, а генерал-губернатор повел себя с бывшим временщиком слишком вежливо. Об этой учтивости донесли императору, еще ее и преувеличив. Павел взбесился, назвал обращение Палена с Зубовым «подлостью» (это слово тогда означало раболепство) и уволил провинциального администратора с должности. Однако Павел, очень кичась своей справедливостью, довольно часто признавал свои ошибки и, бывало, вознаграждал несправедливо наказанных сверх всякой меры. То же случилось и с Паленом. Он сумел завоевать расположение Нелидовой и Кутайсова, те замолвили словечко – и в начале 1798 года пожилой отставной генерал вдруг становится инспектором кавалерии и командиром Конногвардейского полка, что позволяет ему постоянно общаться с государем.
