Фридрих II прекрасно играл на флейте и пытался так же солировать в европейской политике. А. Фон Менцель
Но затем события опять развернулись на сто восемьдесят градусов. Видя, что Австрия чрезвычайно усилилась и побеждает, прусский король забеспокоился, не отберут ли у него Силезию обратно. Он сызнова сыграл на опережение: без объявления войны напал на австрийцев и нанес им несколько поражений подряд. Марии-Терезии пришлось подписать мир, уже окончательно закрепивший Силезию за прусским королевством. Взамен Фридрих признал Франца императором.
В Германии после этого воевать перестали, но на остальных фронтах – во Фландрии, Италии, на морях, в заморских колониях – борьба продолжалась. Австрия, Англия, Голландия и Сардиния сражались с Францией и Испанией. Обе стороны одерживали победы и терпели поражения. Конца кровопролитию было не видно.
Таким образом, шведско-русская война в Финляндии была не более чем мелким эпизодом большой европейской свары и произошла вследствие весьма эффективных усилий французской дипломатии, которой удалось оставить Австрию без помощи российского союзника. (Это занимало Версаль гораздо больше, чем волюнтаристская интрига Шетарди по устройству переворота).
В 1743 году Петербург наконец избавился от шведской угрозы, однако вмешиваться в европейский конфликт Россия не стала. Елизавета Петровна не хотела воевать, хотя как раз в это время Австрия брала верх и присоединиться к ней было бы небезвыгодно.
С точки зрения национального благоденствия, мирная политика была прекрасна; с точки зрения имперских интересов – не очень. Россия теряла международное влияние и вес.
Это противоречие станет константой всей последующей российской истории: правителям вновь и вновь придется выбирать между интересами народа и интересами империи. Всякий раз предпочтение будет отдаваться вторым. Руководитель внешнеполитического ведомства Бестужев-Рюмин убеждал царицу не мешкая поддержать Австрию, но в 1743 году Елизавета Петровна воевать не стала и затем целых полтора десятилетия воздерживалась от вооруженных конфликтов.
Но в конце концов имперская целесообразность все же возобладала. Одолев Шетарди и Лестока, французских агентов влияния, Бестужев выстроил свою «систему» сдерживания Фридриха Прусского, который всех очень пугал непредсказуемостью и напористостью. В 1746 году Петербург и Вена подписали оборонительный договор, направленный прежде всего против Пруссии.
Хоть Пруссия в это время уже не воевала, Австрия и ее союзники уговаривали императрицу прислать войско против французов. Англия сулила заплатить за это большие деньги российской казне, а пока подкармливала взятками-«субсидиями» канцлера Бестужева, и тот очень усердствовал.
В конце концов императрица уступила – дала разрешение отправить к Рейну 36-тысячный экспедиционный корпус, но войны Франции так и не объявила. Отпала необходимость.
Изменение баланса сил побудило Францию отказаться от продолжения борьбы. В 1748 году война за австрийское наследство наконец завершилась. Единственным, кто извлек из нее пользу, оказался король Фридрих. России же в конечном итоге удалось поддержать свой международный престиж без существенных затрат. В тот раз дело ограничилось военной демонстрацией.
Неизбежность войны
«Бестужевская система» была обоснована в главном своем тезисе: опасливом отношении к Пруссии. Король Фридрих действительно вынашивал планы превращения своего королевства в империю, которая соберет вокруг себя всю Германию и станет первой державой Европы. (Этот проект осуществится век спустя, а в ХХ столетии приведет к двум мировым войнам.)
Но многоумный российский канцлер просчитался в стратегии. Он исходил из того, что старинная вражда Франции с Австрией непреодолима, поэтому во всем старался противодействовать Версалю. По той же логике Бестужев считал естественным союзником России извечно антифранцузскую Британию. К тому же английский король, являясь владетелем немецкого Ганновера, тоже опасался прусской агрессии. В 1750-х годах между британским и русским правительствами шла долгая торговля из-за того, сколько денег заплатят англичане Петербургу за содержание на прусских границах большого контингента войск. Наконец договорились: за 100 тысяч фунтов в год Россия расквартирует в Прибалтике 40 тысяч пехоты, 15 тысяч конницы и галерный флот. В случае нападения Фридриха на Ганновер вся эта сила должна ударить по пруссакам, за что будет аккордно выплачено еще полмиллиона. Конвенцию подписали в сентябре 1755 года, а четыре месяца спустя – гром среди ясного неба – Англия и Пруссия вдруг заключают военный союз и становятся лучшими друзьями.
Это событие, получившее в истории название «Дипломатической революции», повлекло за собой распад всех сложившихся альянсов, что в свою очередь привело к новой большой войне не только за европейское, но и за колониальное господство.
Истоки конфликта находились очень далеко от России – в Северной Америке, где французские интересы столкнулись с британскими. Стычки между колонистами обеих держав и их индейскими союзниками до того обострились, что в мае 1756 года Англия объявила Франции войну.
Для того чтобы решиться на такой шаг, Англии требовалось прикрыть свои немецкие владения от французского вторжения, и британские дипломаты разыграли смелую комбинацию. Чем платить большие деньги русским за защиту от Фридриха, не дешевле ли и надежнее договориться с самим Фридрихом? Предложение было сделано и с удовольствием принято. Пруссия объявила себя гарантом безопасности Ганновера.
Дешевле и надежнее, правда, не получилось, потому что англо-прусское сближение привело в панику все европейские дворы. Уже воевавшая Франция полностью поменяла свой курс и пошла на сближение с Веной. Еще больше заволновались в Петербурге – вся «бестужевская система» разваливалась. Фридрих II рассчитывал, что русский канцлер с его проанглийской ориентацией сумеет удержать Россию от вмешательства в войну, но британский демарш сильно подорвал позиции Бестужева. Англия, которую он всегда поддерживал и от которой получал деньги, оказывалась врагом, а злодейская Франция, с которой Россия в 1748 году даже разорвала дипломатические отношения, – другом. Горше всего для Алексея Петровича было то, что выходили правы его главный аппаратный враг вице-канцлер Воронцов и Шуваловы, всегда выступавшие за сближение с Версалем.
Единственное, в чем сходились обе придворные партии – во враждебном отношении к королю Фридриху. И с этого момента Россия резко меняет свою дипломатическую стратегию: раз мирное сдерживание не сработало, нужно готовиться к войне. Империя на то и империя, чтобы отстаивать свои интересы при помощи оружия.
Из сочинений некоторых отечественных историков может сложиться впечатление, что в 1756 году «скоропостижный» Фридрих («великим» его тогда еще не называли) ни с того ни с сего развязал агрессивную войну против своих соседей. С одной стороны, так и было – он ударил первым. С другой стороны, прусский король прав, когда пишет в своих мемуарах, что ему не оставили иного выхода. Фридрих пока не стремился к дальнейшей экспансии, он желал лишь удержать захваченную Силезию, благодаря которой его королевство стало в полтора раза больше и в два с половиной раза населеннее. С трех сторон окруженный враждебными странами – Австрией, Россией, Саксонией, а теперь еще и Францией, – он остро чувствовал уязвимость своего положения. Прусская армия была хороша, но по размеру втрое уступала объединенным силам противника, да и сражаться ей пришлось бы сразу на нескольких театрах. На английскую поддержку надеяться не приходилось – островная держава была сильна флотом, но не сухопутными войсками.
Активную подготовку к войне с весны 1756 года начал не Берлин, а Петербург, где наконец твердо решили покончить с «прусской проблемой». Правительство Елизаветы предложило австрийцам напасть на Фридриха II с тем, чтобы Вена вернула себе силезские земли. К прусской границе один за другим потянулись полки, из которых должна была составиться 80-тысячная армия.
