Единственным утешением Екатерины (пока она не научилась заводить любовников) было чтение книг, питавшее ее ум и стимулировавшее, казалось, несбыточные мечты о великих деяниях. Начинала она с романов, потом перешла к чтению серьезному, сформировавшему ее взгляды. Это были в первую очередь сочинения французских просветителей: Вольтера, Монтескье, Руссо, Дидро, Д’Аламбера. «Никогда без книги и никогда без горя», – так описывала она свою уединенную жизнь.

Вела себя при этом великая княгиня очень умно – старалась со всеми ладить, была скромна и тактична, скрытна, осторожна, демонстративно набожна и патриотична. Сама она пишет об этом следующим образом: «Я не обнаруживала предпочтения ни в какую сторону, ни во что не мешалась, показывала всегда ясный вид, много предупредительности, внимания и учтивости ко всем, и так как я от природы была очень веселого нрава, то с удовольствием видела, что день ото дня приобретала более привязанности в публике, которая смотрела на меня как на интересную и неглупую молодую особу. Я оказывала большое почтение к моей матери, беспредельную покорность императрице, глубокое уважение к великому князю и прилагала величайшее старание снискать любовь публики».

Неудивительно, что со временем у супруги наследника появились серьезные союзники, рассчитывавшие ее использовать в политических целях. Царица постоянно болела, и большие люди тревожились за свое будущее. Шуваловы делали ставку на Петра; враждовавшие с ними Разумовские стали ориентироваться на Екатерину. Уже тогда, во второй половине 1750-х, многим приходило в голову, что она больше пригодна для роли монарха, чем легкомысленный голштинец. Бестужев-Рюмин, зная о пропрусских симпатиях наследника, развернул целую интригу в пользу Екатерины, что, как уже рассказывалось, закончилось для хитроумного канцлера политическим крахом. Попала в немилость и великая княгиня, чуть было не высланная из России. Свое положение Екатерина сохранила лишь благодаря ловкости и присутствию духа, но с тех пор постоянно находилась под подозрением и надзором. От своих честолюбивых планов она, впрочем, не отказалась и стала заводить новых сторонников, о которых речь впереди. Была надежда на то, что Елизавета, очень недовольная своим беспутным наследником, передаст корону маленькому Павлу Петровичу, а Екатерина станет регентшей.

Возможно этим бы и закончилось, но царица умерла раньше, и на престол без каких-либо осложнений взошел давно утвержденный преемник.

Со смертью Елизаветы Петровны болезненная династия Романовых, ни один мужчина которой не дожил до старости, пресеклась окончательно (из десяти монархов двое, Екатерина I и Иоанн VI, строго говоря, не были Романовыми). На русском престоле утвердился Гольштейн-Готторпский дом, который во имя преемственности взял себе прежнее имя. Отныне и до самого конца империи страной правили самодержцы, доля русской крови у которых постоянно уменьшалась. Последний царь Николай II будет русским на полтора процента (что, впрочем, не сильно отличалось от ситуации с другими европейскими династиями, где было принято женить наследников на иностранных принцессах).

Репутация пустоголового ничтожества настолько приросла к супругу Екатерины, что, непредвзято рассматривая его действия в качестве самодержца, испытываешь некоторое удивление. За шесть месяцев своего правления Петр III успел не так уж мало, причем его решения и указы выглядят совсем не глупо.

Начнем с единодушно осуждаемого отечественными историками замирения с Фридрихом II. Принято считать, что из-за одного ребяческого преклонения перед великим полководцем новый русский император свел на нет все жертвы и траты четырех лет войны, отказавшись от территориальных приобретений и избавив Пруссию от неминуемого разгрома. Однако тут возникают вопросы. Курляндия, которую желала присоединить Елизавета Петровна, и без того находилась в зоне российского влияния (впоследствии она войдет в состав империи безо всякого кровопролития). Что же касается Пруссии, то ее силы и так уже были подорваны, опасности это королевство более не представляло, а вот окончательное его уничтожение чрезмерно возвысило бы Австрию и изменило баланс европейских сил. Вряд ли это было бы на пользу Российской империи. Самым убедительным доказательством разумности выхода русских из конфликта является то, что, захватив власть, Екатерина и не подумала возобновить боевые действия, хотя европейская война еще не завершилась.

Таким образом, Петр III дал своей державе мир и обеспечил ей на будущее очень выгодные позиции в Европе: ближайшие соседи, Австрия и Пруссия, во-первых, обе теперь находились в неплохих отношениях с Россией, а во-вторых, гораздо больше ослабленные войной, должны были относиться к ней как к старшему партнеру (чем вскоре и воспользуется Екатерина при разделе Польши). Чем же тогда, даже с имперской точки зрения, была дурна мирная инициатива Петра Федоровича?

Начал он свое правление еще и с того, что помиловал многих, кого репрессировали при Елизавете, то есть оказался милосерднее своей восхваляемой за доброту предшественницы. Вернулись из заточения и ссылки Бирон и Миних, изломанный на пытке Лесток, лишенные языка светские сплетницы Наталья Лопухина с Анной Бестужевой, равно как и многие другие. Единственный, кто не был прощен, – интриговавший против Петра Федоровича бывший канцлер Бестужев, но никаким новым гонениям его не подвергли. Опал вообще не было. Фаворит скончавшейся царицы Алексей Разумовский, враждебный Петру Федоровичу, просто переселился в свой дворец; его брат Кирилл остался при всех своих должностях.

В правительстве было несколько дельных людей: Иван Шувалов, Михаил Воронцов, тайный секретарь Дмитрий Волков. Последнего считают автором изданных в это время постановлений, среди которых не было ни одного вздорного, а несколько представляются почти революционными.

Одним из первых указов император отменил высокие цены на соль, установленные по инициативе прожектера Петра Шувалова, что сильно облегчило жизнь народа. Затем была упразднена зловещая Тайная канцелярия, причем в документе говорилось: «Ненавистное выражение, а именно “слово и дело”, не долженствует отныне значить ничего, и мы запрещаем: не употреблять оного никому». Поистине эпохальное событие! Отменялись преследования против старообрядцев, которым дозволялось беспрепятственно следовать своей вере и обычаям, а тем, кто эмигрировал, дозволялось вернуться на родину. Был учрежден Государственный банк, которому поручалось напечатать бумажные деньги «яко самое лучшее и многими в Европе примерами изведанное средство» – важная веха в истории российского финансового дела.

Император Петр III. Неизвестный художник. XVIII в.

Главное же – были приняты два закона, имевшие огромное историческое значение: о дворянской вольности («Дворянам службу продолжать по своей воле, сколько и где пожелают») и о секуляризации церковных земель, отчуждавшихся в пользу государства. Эти меры были подхвачены и реализованы уже при Екатерине, которая всю заслугу забрала себе, поэтому подробнее мы остановимся на них позднее.

Н. Павленко пишет, что за полгода этого царствования новых законов было обнародовано едва ли не больше, чем за двадцатилетнее правление Елизаветы. Когда же обрадованное предоставленной вольностью дворянство выразило желание собрать деньги на золотую статую благодетелю, Петр ответил: «Сенат может дать золоту лучшее назначение, а я своим царствованием надеюсь воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах моих подданных».

Нет, этот человек в государственных делах определенно не был тем беззаботным дурачком, каким его изображают. Если же он не сумел воздвигнуть себе «долговечного памятника», то причина здесь состояла в беззаботности иного рода – неумении удержать на голове корону.