После краха Бестужева (1758) и до самого конца елизаветинского царствования руководителем российской политики останется Воронцов.

Таковы главные деятели «сонного времени», которое к моменту воронцовского «случая», впрочем, уже перестало быть сонным.

Спокойствие царствования с самого начала омрачалось одним обстоятельством: у незамужней Елизаветы не могло быть потомства (незаконные дети, по слухам, были, но значения не имели). Отсутствовал и очевидный преемник, права которого считались бы неоспоримыми, – как, скажем, Петр II после Екатерины I. Опыт показывал, что при таких условиях передача власти гладко не проходит.

Ситуация осложнялась еще и тем, что имелся маленький Иоанн VI, принадлежавший к старшей ветви царского дома, но свергнутый силой оружия. Это был сильный удар по сакральности престола, которую с таким жестоким упорством восстанавливала Анна Иоанновна.

Одним из первых актов новой царицы была попытка легитимизации переворота. Уже через три дня после захвата власти Елизавета выпустила манифест «с обстоятельством и с довольным изъяснением» случившегося.

В качестве юридического обоснования приводилось завещание Екатерины I, согласно которому в случае ранней смерти Петра II престол должен был перейти к его тетке Анне Петровне и ее потомству, если оно будет исповедовать православие. В том, что завещание оказалось нарушено, манифест винил (несправедливо) Остермана, который-де скрыл духовную и привел к власти сначала одну, а затем другую Анну.

С учетом того, что права самой Екатерины I выглядели крайне сомнительно, ссылка на ее последнюю волю большой убедительности не имела, но более сильную аргументацию взять было негде.

Поначалу Елизавета хотела выпроводить брауншвейгское семейство за границу, предав их «разные предосудительные поступки крайнему забытию», но кто-то более дальновидный делать это отсоветовал: зачем выпускать на волю опасного претендента?

По доброте натуры царица не могла поступить с Иоанном «по-годуновски» (если принять версию, что царевича Дмитрия убил Годунов) и обрекла ни в чем не повинного ребенка, а заодно и всю его родню на участь еще более ужасную.

Свергнутый законный император все время нервировал власть самим фактом своего существования. Тайная канцелярия доносила, что в народе августейшего младенца не забывают, жалеют. В разговорах недовольных чуть что всплывало имя Иоанна, и при том, что настоящих заговоров при Елизавете не возникало, правительство их очень боялось. Одной из причин неадекватно жестокой расправы со сплетницами Анной Бестужевой и Натальей Лопухиной было обвинение в сочувствии брауншвейгской фамилии.

Елизавете нужно было закрепить наследование за своей, петровской, линией, и вариант здесь мог быть только один. От покойной сестры Анны, герцогини Шлезвиг-Гольштейн-Готторпской, остался сын – родной внук Петра Первого. Правда, вопреки пресловутому завещанию Екатерины он принадлежал к другой вере, зато был круглым сиротой (его отец, амбициозный Карл-Фридрих, в свое время вытолканный Меншиковым из России, недавно очень кстати умер). Значит, Елизавета могла надеяться, что наследник окажется под ее полным контролем.

За отроком отправили гвардейского офицера, и тринадцатилетний Карл-Петер-Ульрих фон Шлезвиг-Гольштейн-Готторп, никогда не бывавший в России и не знавший языка своих будущих подданных, был доставлен в Петербург. Там его поскорее «русифицировали», перекрестив в православие и переименовав в Петра Федоровича. Однако очень скоро выяснилось, что надежда монархии слаб здоровьем и весьма малообещающ в смысле личных качеств (об этом будет рассказано позднее).

Что ж, решила Елизавета, тогда царевича нужно побыстрее женить и посмотреть, не окажется ли следующее поколение более удачным.

Выбор невесты для Петра Федоровича превратился в настоящую баталию, где столкнулись очень серьезные силы – ведь речь шла о будущем великой империи. Только что вступивший в должность Бестужев-Рюмин ратовал за дочь польского короля Августа III, враждебного Пруссии, но оппоненты еще не окрепшего Алексея Петровича взяли верх. Они уговорили императрицу остановить выбор на дочери принца Ангальт-Цербстского, который служил в армии Фридриха II. Если учесть, что юный наследник с детства преклонялся перед прусским монархом, который из Голштинии казался величайшим государем мира, получалось, что «прусская» партия одержала полную победу.

Юный Петр Федорович с юной супругой. Г-К. Гроот

В последующие годы канцлер Бестужев одолевал политических врагов, потихоньку достраивал свою направленную против Берлина «систему», но вся эта конструкция выглядела крайне ненадежной. Было ясно, что как только Елизавета умрет (а она в 1750-е годы стала часто болеть), курс Санкт-Петербурга развернется на 180 градусов, что будет скверно для национальных интересов России и произведет хаос в европейской политике.

Надежды на нового, более отрадного наследника оправдались не скоро. Молодая чета смогла произвести на свет сына лишь через десять лет после свадьбы, в 1754 году. Елизавета немедленно забрала маленького Павла Петровича к себе, но всем было очевидно, что подрасти он не успеет.

Тогда-то Бестужев и затеял рискованную игру, делая ставку на жену наследника Екатерину, которая была умнее мужа, сильнее характером, а главное – в отличие от него давно отошла от немецких интересов. (Нет, главным, конечно же, было то, что Бестужев рассчитывал стать при такой государыне истинным правителем страны). Чем эта интрига закончилась, мы знаем: всемогущий канцлер пал, и сама Екатерина еле уцелела.

В последние годы царствования Елизаветы ее держава вела затяжную войну с Пруссией, а в Европе все гадали, сколько еще протянет императрица и что будет, когда она умрет и воцарится наследник.

В ноябре 1761 года государыня стала совсем плоха. Судя по симптомам, она страдала сердечной недостаточностью. Несколько раз совсем уже отходила – и дипломаты союзных держав слали в свои столицы панические донесения; потом царице становилось лучше – все немного успокаивались. Наконец 25 декабря Елизавета скончалась.

По крайней мере, она добилась того, что корона перешла к следующему монарху без потрясений. Никто прав нового государя не оспаривал.

Потрясения, впрочем, все равно произошли. Скучные времена закончились, начинались новые – турбулентные и непредсказуемые.

Несколько пренебрежительный тон, в котором многие пишут о Елизавете и ее матриархальных временах, объясняется не только личностью самодержицы, но еще и тем, что ее правление отличалось чрезвычайной пассивностью. Оно, по выражению С. Платонова, «не оставило потомству ничего своего». Знаменитый деятель ранней екатерининской поры Никита Панин, личность совсем другого калибра, нежели Алексей Бестужев и тем более Петр Шувалов, несколько лет спустя отзовется о своих предшественниках весьма презрительно: «Сей эпох заслуживает особливое примечание: в нем все было жертвовано настоящему времени, хотениям припадочных людей и всяким посторонним малым приключениям в делах».