Однако подобная репутация как раз и была создана Екатериной II и ее соратниками, которым, как в свое время Елизавете по отношению к Анне, хотелось возвыситься по контрасту с предыдущим режимом. Это вообще очень распространенное в политике явление, а в русской историографии, в силу ее извечной «государственности», такие оценки часто прирастали намертво.
На самом деле пассивность и консервация, кажется, являлись совершенно сознательной стратегией елизаветинского правления. Пожалуй, в тогдашней ситуации этот путь был наиболее разумным. Стране требовался период спокойствия, залечивания ран, переваривания всей той пищи, которую она без разбора, огромными кусками проглотила при Петре Великом.
С самого начала новая царица заявила именно об этом со всей определенностью: что будет «наикрепчайше содержать» петровские заветы. Развивать и продвигать их дальше она не обещала.
Прежде всего Елизавета постаралась восстановить контуры системы государственного управления, существовавшей в 1725 году.
Она упразднила Кабинет, тем более что двое из его членов, кабинет-министры Остерман и Головкин, оказались злодеями и преступниками. Высшим органом власти был вновь провозглашен Сенат (в нем ни одного немца, все сплошь русские). Воскресли коллегии, получив точно те же, что при Петре названия. Во всех центральных учреждениях и губерниях вновь обрели силу прокуроры – с той же, что прежде функцией «государева ока». Вернулся из бытия даже Главный магистрат, центральная инстанция над городским самоуправлением.
Но реставрация была сугубо формальной. Городское самоуправление так и осталось на зачаточном уровне (при «ордынском» принципе государственной организации иного быть и не могло); прокуроры никого не подгоняли; коллегии ничего нового не затевали. Что же касается Сената, то он приобрел иной смысл, чем при Петре. Первый император отводил этому органу лишь функцию контроля за исполнением законов, теперь же Сенат совместил с судебно-административной властью еще и законодательную. Справляться с таким объемом работы он не мог, и через некоторое время (в 1756 г.) пришлось учредить «Конференцию при Высочайшем дворе» – собственно правительство, состоявшее из десяти конференц-министров. В их число ради пущей важности был включен и наследник престола. Тон в этом совете задавали Петр Шувалов и Алексей Бестужев-Рюмин, а после падения последнего его преемник Михаил Воронцов.
Единственная сфера управления, которую «курировала» сама императрица, следуя в этом примеру Анны Иоанновны, касалась вопросов государственной безопасности. При всем легкомыслии Елизавета Петровна не была беспечной и крепко держалась за власть. Генерал Ушаков, начальник Тайной канцелярии, сохранил свой пост и влияние, более того – получил приказ находиться при особе ее величества «безотлучно». Он подчинялся не Сенату, а непосредственно царице. После смерти Ушакова место занял верный человек А. Шувалов.
Как уже говорилось, Тайная канцелярия при мягкосердечной Елизавете работала еще активнее, чем при жестокой Анне. Доносчики ябедничали, вопли «Слово и дело!» не умолкали, застенки работали, дознаватели выискивали крамолу. Количество рассматриваемых дел по сравнению с «бироновщиной» сильно увеличилось – по меньшей мере вдвое.
В остальном же вклад государыни в управление был невелик. Ее личное заинтересованное участие угадывается лишь в принятии указов о том, какой длины носить кружева (ни в коем случае не длиннее трех пальцев), какому сословию можно и нельзя одеваться в шелка, да еще чтоб никто не разряжался в золото и серебро (очевидно, кроме самой императрицы).
Зато во всё вмешивался неутомимый Петр Шувалов, плодовитый на масштабные проекты. Из этих гор – и то не всегда – обычно рождались мыши.
Скажем, граф выступал в Сенате с эмоциональной речью о том, что российские законы народу непонятны в силу своей запутанности и трудных формулировок, отчего и происходит всё зло в стране. Вот если б составить простые и ясные законы, всё бы наладилось. Государыне идея понравилась, сенаторы немедленно постановили написать новые законы, ясные и всем понятные. Собралась комиссия, долго работала, в 1755 году составила Уложение, которое еще больше всё запутало. Десятилетие спустя придется составлять новое.
В другой раз граф Петр Иванович разразился трактатом «О разных государственной пользы способах», где совершенно справедливо писал, что главной силой страны является народ, а обязанностью правительства – «приведение народа… в лутчее ево состояние». В качестве первой меры для сохранения народа Шувалов предлагал учредить по всей границе форпосты «не менее пяти человек драгун при одном капрале или унтер-офицере», чтобы народ не сбегал за границу. Предлагались и другие меры, но, кажется, выполнили только первую.
Одним словом, «приключения в делах» действительно были невеликие, но все же меж ними попадались и полезные. Провели большую и крайне важную для живущей хлебопашеством страны работу по размежеванию земельных владений. Упомянутая выше отмена внутренних таможенных пошлин все же способствовала некоторому оживлению торговли и развитию купечества, хоть оно оставалось немногочисленным и в целом небогатым. Для сохранения и преумножения народа гораздо полезнее форпостов с унтер-офицерами оказалась забота о рождаемости. При Елизавете Петровне появляются первые профессиональные акушерки – «повивальные бабки», проаттестованные докторами и даже получающие казенное жалованье. Их пока хватало только на Петербург и Москву, а в остальные города обещали посылать, только «если будут лишние», но уже появились первые акушерские школы и даже особые врачи, называвшиеся «профессорами бабичьего дела».
Главным же благом было то, что народ предоставили самому себе, не мучая начальственными гиперпроектами, чрезмерным регламентированием и экстренными поборами. Наоборот, в 1752 году были прощены недоимки за двадцать с лишним лет – огромное облегчение. Предоставленная сама себе, Россия оказывалась весьма жизнеспособной и даже успешной страной. В манифесте о прощении долгов объявлялось: «Империя так силою возросла, что лучшего времени своего состояния, какое доныне ни было, несравненно превосходит в умножившемся доходе государственном и народа, из которого состоит и комплектуется высокославная наша армия, ибо как в доходах, так и в упомянутом народе едва не пятая часть прежнее состояние превосходит».
Получается, что «сонное время» для обычных людей оказалось легче и здоровее не только «нервных» лет, но и великих петровских, а затем екатерининских побед, меж которыми хронологически расположен этот период.
В том, что касается окраинных и инородных (по отношению к титульному этносу) областей империи, правительство никакого осмысленного курса не проводило – лишь реагировало на возникающие там проблемы.
Единственной административной акцией на этом фронте было внезапное и странное восстановление гетманства на Украине. В этом Елизавета уж точно не следовала заветам отца, потратившего немало сил на то, чтобы ослабить и вовсе отменить этот атрибут малороссийской автономии. Анна, не клявшаяся в верности петровской политике, с 1734 года держала место гетмана пустым, приучая юго-западную окраину империи к прямому управлению. Провинцией руководил российский чиновник, именовавшийся министром.
И вдруг в 1747 году вышел царский указ гетману снова быть, притом с прежними правами, то есть на положении полусамостоятельного вассала. Малороссийские дела передавались в ведомство Иностранной коллегии, тем самым область официально как бы выходила из состава метрополии и превращалась в протекторат.
Этот противный имперской логике шаг объяснялся двумя субъективными причинами. Во-первых, незадолго перед тем государыня совершила поездку на Украину, и повсюду ее встречали депутации, чередовавшие лесть с верноподданнейшими просьбами о восстановлении старинной привилегии. Добрая Елизавета Петровна смилостивилась. А во-вторых, она хотела сделать приятное фавориту Алексею Разумовскому, чей брат Кирилл и получил гетманскую булаву (назначение выглядело как выборы, но сути это не меняло).
