Пу обнаружился на большой поляне, да не один, а в компании бронзового Атая. Когда наша повозка выкатила из кедровой рощи, истукан был как раз занят тем, что топтал нашего песца, да так тщательно и с такой методичностью, будто старался как можно плотнее вбить демона в местную влажную почву, от которой пахло свежедобытым торфом. Пу уже не сопротивлялся — от такого обращения он, видимо, потерял сознание. Что касается его облика, то он очень пострадал: белый его мех с серо-коричневатым оттенком подшерстка был обильно окрашен красным, мощные лапы были переломаны и раздавлены, а шикарный песячий хвост, за который так хотели оттаскать демона Сонечка и Лу, более напоминал облезший побитый молью воротник, угодивший в выгребную яму.
При нашем появлении, голем повернул голову, посмотрел на нас своим единственным глазом и погрозил нам бронзовым кулаком, но втаптывать песца в землю не перестал. Сонечка тут же сорвалась с повозки и понеслась в их сторону, вытаскивая на ходу меч, Лу обрушила на бронзового истукана молнию, а я пока что ограничился лишь тем, что припарковал наш транспорт под ближайшим кедром.
Я вообще предпочитаю, чтобы каждый занимался тем, что у него лучше всего получается. Сонечка замечательно дерется — пусть дерется, у Лу выходят прекрасные ветвистые молнии — их бы и Крис одобрил — так пускай лупит голема молниями. К слову сказать, то ли от того, что в этот раз ведьма вложила в свою атаку больше злости, то ли от того, что дело происходило не в атайском святилище, а вдалеке от атайских монастырей и храмов, но ее молния произвела на голема более существенное впечатление, чем прежде: он даже чуть присел от удара, а на плече, в месте куда угодил разряд, бронза чуть оплавилась. Что касается меня, то я с големами драться не обучен, молнии — тоже не мой конек, так что я бы вообще предпочел не вмешиваться в эти разборки, коль статуя Атая не выказывает признаков договороспособности. Другое дело, что как только голем отвлекся на Сонечку, и, пытаясь размозжить ей голову ударом кулака, сошел с потоптанного тела Пу, мои теневые щупальца подхватили песца и оттащили к повозке. Тут чуть безопаснее будет, кроме того Лу сразу принялась хлопотать над его ранами, хотя это, с моей точки зрения, лишнее. Во-первых, раны таковы, что хлопочи, что не хлопочи над ними, это мало поможет. Тут либо наш песец сдохнет, либо самостоятельно регенерирует, а медицина в лице Лу бессильна в любом случае. Во-вторых, кому как, а мне Пу не слишком было жалко. Нечего было сбегать, да еще и попадаться под ноги голему. А в-третьих, меня сейчас более беспокоила драка Сонечки и бронзового Атая. Чего бы я совсем не хотел, так это того, чтобы в местный торф, вместо песца начали втаптывать мою химерочку.
Сонечка, разумеется, этого тоже не хотела, потому уходила от ударов бронзовых кулаков и пинков бронзовых ног очень аккуратно. Другое дело, что ее Хрисаора мало ущерба могла нанести такому противнику. Сонечка и сама это прекрасно понимала, потому удары наносила скупо, целя исключительно в суставы-сочленения. Логично. Если у голема где и есть слабые места — то это там. Вот только пока что от этих ударов голему ни холодно, ни жарко — видимо алхимик, который его создал, хорошо продумал устройство своей куклы и постарался максимально защитить ее уязвимые места.
— Сонечка, попробуй «Кандалы Проклятых»! — крикнул я.
Вот сейчас и узнаем, можно ли было ночью обойтись без освобождения Анири или нет. Вообще-то «Кандалы» больше против демонов применяют, да против магов, когда их живыми захватить хотят. Еще против оборотней — когда хотят запереть их в одном из обликов. Против вампиров — чтобы туманом не расползлись и чарами голову окружающим не морочили. Против големов — никогда не слышал, но «Кандалы» всегда позиционировались как артефакт универсальный, разрывающий связь субъекта воздействия с источником его силы, какого бы происхождения этот источник не был. Отчего бы им и не сработать?
Сонечка меня с полуслова поняла, выхватила «Кандалы» из кармана, проскользнула под правой рукой голема, проскочила между бронзовых ног, запрыгнула на его широкую спину, раскрутила серебряную цепочку над головой, захлестнула ее вокруг шеи, и спрыгнула на землю, сделав в воздухе обратное сальто.
Голем замер. Заскрежетал. Закачался. И медленно опустился на колени.
— Сработало! — крикнула Сонечка. — Эни — голова!
— С тебя поцелуй! — крикнул в ответ я.
То есть Анири освобождать было не обязательно. Впрочем, далеко не факт: в святилище голем гораздо сильнее был, возможно «Кандалы» и не сработали бы в тех условиях. Я же не мог там портал открыть, правильно? Но, конечно, это я сейчас себя немного утешить пытаюсь, оправдать перед самим собой промах с освобождением демоницы.
— Только в щечку, — ответила химера, убирая меч в ножны и обходя голема по широкой дуге.
Тот медленно и, как мне казалось, судорожно поднимал руки к шее, к душившей его серебряной цепочке. Коснулся ее. Попытался сорвать. Разумеется, у него не получилось — снять «Кандалы» с себя, без посторонней помощи, невозможно. Пу свидетель.
— Идет, — согласился я, подставляя щеку для поцелуя.
Конечно, в самый последний момент я снова повернул голову и подставил губы. В конце концов, если сработала однажды, отчего бы этому трюку не сработать и во второй раз? Вот только в этот раз мои губы встретились не с губами Сонечки, а то ли с паучьими жвалами, то ли с присосками гусеницы, обильно измазавшими меня липкой зеленовато-розовой слизью.
В следующую минуту химера весело и заливисто смеялась, а я пытался отплеваться от горько-соленой слизи и оттереть ее своим носовым платком. Ругаться — не ругался. Не мог. Судя по всему, в слизи содержалось что-то парализующее, потому что челюсти у меня почти что отнялись и занемели. И язык. Так что я напрочь потерял дар речи. Ну, Сонечка!
— А представь: ты и я в постели, — томно прошептала химера, подойдя ко мне близко-близко, заглянув в глаза и обняв за плечи. — И в самый жаркий момент что-нибудь такое. Или посерьезнее: кислота, к примеру. Хочешь, мой сладкий?
Ответить я не мог — слишком плохо владел языком. Сонечка улыбнулась, провела тыльной стороной ладони по моей щеке, убирая с нее ошметки слизи и поцеловала. В щечку, конечно. Хоть какое-то утешение. В иной обстановке я бы вполне удовольствовался этим утешительным призом, однако сейчас на это вдруг не оказалось времени.
— Фмафы фафем фафеф! — сказал я.
— Для «да» — слишком многословно, — заметила Сонечка. — Так что я буду считать, что это — «нет».
Пришлось схватить ее за плечи и развернуть на сто восемьдесят градусов, раз уж она меня совсем не понимала. Я-то видел, чем голем занимался, а она — нет, потому что спиной к нему стояла. Что до нашей спутницы, то та слишком ранами песца увлечена, на окружающую действительность вообще никакого внимания не обращает. И зря. Голем с усилием тянул за цепочку «Кандалов», и монетки-грузила, которые намертво вгрызлись в его металлическую плоть, стали ее плавить, вытягивая бронзу длинными тягучими каплями.
Видимо, сонечкина слизь содержала, кроме парализатора, еще и что-то галлюциногенное. Иначе как объяснить, отчего я теперь видел не только бронзовую четырехметровую куклу, но и того, кого она изображала, причем одновременно их обоих в одном и том же месте? Атай был точь-в-точь, как голем, разве что в плечах поуже и грудь впалая, а так — очень похож. Момент — и он освободился.
— Гламура-неваляшка, — пробормотала Сонечка. — Этого быть не может.
— Фаффафофмо, — предостерег ее я.
Освободившись, голем разорвал на две части серебряную цепочку «Кандалов», отбросил ее прочь, в момент оказался рядом с нами и одним ударом смел химеру в сторону. Сонечка, без всякого сомнения, смогла бы избежать этого удара, отпрыгнув или присев, но тогда бронзовый кулак достался бы мне, так что, жертвуя собой, она спасла мою жизнь. Ужас холодным душем обжег меня, но испугался я вовсе не смерти — я и осознать-то толком не успел, что мне что-то угрожает. Испугался я за Сонечку. Удар, который она приняла на себя, был ужасен, любого человека он, безусловно, убил бы. Да и говорить, что я спасен, было еще очень рано — второй кулак Атая навис надо мной. Еще мгновение, и от меня останется влажное место… еще секунда… и я поймал этот кулак раскрытой ладонью.