Хозяин принес мне аррак, апельсиновый сок и сахар, а также поджаренных на древесном угле лангустов, хлеб и игристое вино, похожее на шампанское. Он не удостоил меня ни единым словом. Я смешал аррак с соком и принялся за вкусный ужин. Через некоторое время вернулся Тутайн. Отхлебнул из моего бокала. И сказал, что мне здесь не следует наедаться. Он, дескать, уже позаботился, чтобы мы в эту ночь не умерли с голоду. Он торопился. Мы покинули «Бочку Венеры». Отрыгивая углекислый газ, содержавшийся в вине, я подумал: «Может, имелся в виду чан Пандоры^{224}; в любом случае, что-то неприличное».

Мы свернули направо, за угол. Пройдя десять или двадцать шагов, Тутайн раздвинул еще один бамбуковый занавес и постучал в запертую дверь, которая скрывалась за ним. Нам открыли. Мы очутились в комнате, о назначении которой я догадался бы сразу, если бы кое-что в ней не отклонялось от привычного. Приглушенный свет был не соблазнительным, а просто приятным. Кровать — или ложе любви — стояла без всякого вызова, застеленная темным, с цветными квадратами, покрывалом. На голых серовато-белых унылых стенах висели картины и разные предметы. Латунное распятие; пустая, оплетенная лыком винная бутыль; железная кастрюля; старый стеклянный фонарь с наполовину сгоревшей свечой. Будто повешенная — большая матерчатая кукла в богатом цветастом платье. Импортированная из Англии, Германии или Японии лошадь-качалка: обтянутая телячьей шкурой и такая большая, что на ней не отказался бы покататься и взрослый. Стеклянные глаза этой красивой игрушки горели жарко и бездонно, как смерть. Посреди комнаты — круглый стол, накрытый по-простому: три тарелки, три стакана, вино, фрукты и хлеб. Но удивительней всего была сама хозяйка: слишком маленького роста, как мне показалось. Босоногая. Платье из добротной материи оставляло свободными руки и шею… Я протянул ей обе руки в дурацком порыве симпатии, внезапно охватившем меня. Потом — потому что мне померещилось, что ожидание принесет утрату — привлек ее ближе к свету, желая рассмотреть лицо. Передо мной был ребенок — двенадцати, или тринадцати, или четырнадцати лет. Молодые груди под платьем не просматривались. Мои руки испуганно вернулись ко мне. Тутайн подошел, приобнял девочку за плечи, погладил пряди ее черных волос. Девочка тихо сказала:

— Он красивый и наверняка молодой, этот мужчина.

— Аниас, — радостно и даже восторженно воскликнул Тутайн, — такую характеристику она могла бы дать и архангелу! Ты вправе гордиться… — Его веселость внезапно погасла. Он добавил, мрачно уставясь в пол:

— А это, значит, Буяна.

Я думал, он скажет еще что-то, но он просто подошел к столу, налил себе вина и залпом выпил. Девочка взобралась на лошадь-качалку и, приподнимаясь и опускаясь в седле, привела коня в движение. Я взял стул и сел. Неожиданно девочка прервала игру, бесшумно скользнула ко мне и приблизила свое темное лицо к моему. Ее полные губы, готовые к поцелую, от моего рта отделяло расстояние в ширину пальца. Но поскольку я, непонятно почему, пренебрег предложенным плодом, поцелуем, девочка отошла от меня, повернулась к Тутайну и спросила:

— Что мне теперь делать?

— Покажи свои ножки, — сказал он спокойно.

Она уселась рядом со мной на стул, а ноги положила на стол. Ступни этого ребенка были как у египетских статуй. Несказанно соразмерные. Но пальцы и подошвы покрыты пылью.

— Ступни Буяны безупречны, — сказал Тутайн торжественно.

— Мне раздеться? — спросила девочка.

— Позже, — неуверенно ответил Тутайн и продолжил: — Убери ноги со стола и позаботься об ужине.

Но ребенок оставил ноги на прежнем месте, и Тутайн сам принялся вынимать из картонной коробки всякую снедь. Увидев некоторые лакомства, которые Тутайн выставлял на стол, девочка погружала в них большой палец ноги, потом подносила его ко рту и тщательно облизывала. Эти движения напомнили мне о пантере^{225}… Потом ноги исчезли со стола. Девочка запустила обе руки в салат, состоящий из телятины и апельсинов, и начала есть, слизывая еду с пальцев, как прежде вылизывала ступни. Тутайн между тем покончил с приготовлениями. Мы уселись, и началось пиршество: я, правда, не очень усердствовал, потому что неотрывно смотрел на рот девочки, который с неописуемым удовольствием, с неподражаемой грацией и всевозможными вывертами поглощал даже самые рискованные куски. Тутайн пил очень много вина. Девочка же отхлебывала из своего бокала умеренно.

Ужин еще не закончился, когда в дверь постучали. Я испугался. Тутайн сердито крикнул: «Занято!»

Девочка поднялась. И сказала:

— Сегодня четверг, мой господин. Это Андрес.

Она поспешила к двери, отодвинула засов и впустила молодого человека. Увидев меня, он с достоинством поклонился. Я удивился, заметив, что рука у него начала подрагивать.

— Нехорошо, что вы не вспомнили обо мне, — упрекнул он Тутайна. — Я постучал, потому что сегодня четверг, а не для того, чтобы помешать вам.

— Если вы окажете нам честь и поужинаете с нами, я вам все объясню, — сказал Тутайн, — и вы будете удовлетворены.

Андрес отер губы. Он ничего не ответил; но сел за стол. Буяна поначалу ела стоя. Потом она отошла и присела на край кровати.

Тутайн объяснял чужаку, кто я такой, как попал сюда и что я — он, дескать, за это ручается — ни в коей мере не помешаю столь приятному посетителю… Любезные слова моего друга показались мне оправленными в свинец. Ведь Тутайн наверняка совершенно забыл о господине Андресе и, сверх того, — об особом значении четверга.

Я чувствовал стыд, как подросток, который в присутствии товарищей вляпался, ничего не подозревая, в кучу дерьма.

— Этот господин уже завершил свое дело? — раздраженно спросил господин Андрес.

— Пожалуйста, поешьте хоть немного и глотните вина, — добродушно сказал Тутайн. — Мы сейчас же уйдем и оставим вас наедине с Буяной.

— Можете не торопиться, — ответил тот. — Я здесь лишний, если оказался вторым, поэтому роль уходящего больше пристала мне.

Брови Тутайна поползли вверх.

— Вы никакой не второй, и мой друг для вас не опасен!

Так вышло, что мы, все трое, поднялись одновременно. Тутайн сказал мне:

— Давай сходим на часок в «Бочку Венеры». Потом вернемся и найдем здесь отличного товарища, уже помирившегося с нами.

Но тут вмешалась Буяна. Спрыгнув с кровати, она подскочила к Андресу, взяла его под руку и одновременно сунула ноги в туфли.

— Я прогуляюсь с Андресом, — сказала решительно. И, бросившись на шею молодому человеку, наградила его страстным поцелуем.

Господин Андрес… Андрес Наранхо^{226}, так звучало полное имя… состроил мрачную гримасу, но было очевидно, что сердце его смеется и ликует.

— Я скоро вернусь! — бросила девочка.

И они поспешно ушли.

Тутайн издал стон, снова уселся на стул. Он начал длинное объяснение. Он сказал:

— Ты наверняка понял, какие намерения были у господина Андреса Наранхо: понял и то, что настаивать на такого рода требованиях в комнате проститутки совершенно нормально.

— Но ведь она ребенок, — пробормотал я, ощущая на языке смешанный привкус страха, гадливости и любопытства. Однако такое возбуждение нервов, отнюдь не сильное, тотчас улеглось. Я слишком устал, чтобы странное могло вызвать у меня какие-то иные эмоции, кроме чувства пресыщенности.

— О Буяне позже, — сказал Тутайн. — Что же касается Андреса, то я действительно о нем забыл. Я должен был раньше подумать, как избавиться от него… от его обременительного присутствия. Он молод, это ты сам заметил. Он приятный, даже умный человек. Но вместе с тем — доведенная до совершенства, регулярно работающая машина.

— Мне не показалось, что он заслуживает таких комплиментов, — ввернул я. Я уже не старался быть по отношению к Тутайну особо предупредительным.