— Эээ… да. Драко исчез.

Гермиона оставила прическу; руки Сольвейг, заправляющие майку в джинсы, замерли.

— Как исчез? — спросила она. — Подожди, а ты где был?

— Я сидел под дверью, — ответил Гарри. — Он меня не пустил утром, и я сделал вид, что ушел, а сам остался сидеть снаружи, ждал, пока он выйдет. Он все не выходил и не выходил… а потом раздался звон, как будто разбили стекло, и я вошел в комнату…

— Минутку, — снова перебила Сольвейг. — Ты же только что сказал, что он тебя не пускал. Значит, дверь была заперта. Как ты ухитрился войти?

— О Боже, Паркер! — не выдержал Гарри. — Разумеется, я знал, как открыть дверь! Мне Драко еще в прошлом году сказал пароль и не менял его с тех пор.

— Так какого черта ты сидел под дверью? — изумленно спросила Сольвейг.

— Но он же не хотел меня видеть!

— Поттер, во имя всех существующих и несуществующих богов! — от избытка чувств Сольвейг даже пробежалась по комнате, заламывая руки. — Ты дурак и не лечишься! Ну, хорошо, — она остановился перед гриффиндорцем. — Ты вошел, и что?

— Его не было, — растеряно отозвался Гарри. — Там был жуткий беспорядок, окно открыто… не понимаю, как он до него вообще достал.

— Эй… э-эй… звереныш…

Зверь шарахается и в страхе вжимается в древесный ствол. Нежный смех рассыпается бисером.

— Что ты дергаешься, тварюшка моя? Я тебя погладить хочу…

Снова смех, но теперь в нем явственно звучит издевательство.

— Хоро-о-ош, хоро-о-ош… Ты сам-то себе нравишься? А не трогай чужого, братишка, не имей такой привычки…

Тонкая рука тянется к загривку зверя, и он бессильно рычит, исходя гневом и сознавая, что ничего не может сделать этому существу.

— Пошел прочь! — взмах белой руки. — Чтобы я тебя не видела! Ну, живо! Бегай, дружочек, по полям, по лесам. Ночью ты будешь приходить в себя и лежать, голый, среди деревьев. Умирать от голода, холода, страха, тоски… О, не один зверь в лесу не тронет твою ядовитую плоть. Но… как знать? На нее могут позариться люди… У них ведь нет нюха, — смех сливается с рычанием зверя. — Днем ты, конечно, найдешь их и растерзаешь. Но ночью… Я надеюсь, ты будешь вспоминать меня, богатенький, удачливый мальчик.

Серебряный принц. Не забывай меня. Прочь!

И, подгоняемый безумным, древним страхом, зверь бежит в лес.

Гарри присел на поваленное бревно и стиснул руки. Гермиона погладила его по плечу.

— Не надо падать духом.

В ответ Гарри дернулся, стряхивая руку девушки. Тяжело вздохнув, Гермиона подошла к Сольвейг, до странности тихой и задумчивой с тех пор, как они вошли в комнату Малфоя, и девушка подобрала что-то с кровати Драко.

К поискам их не допустили. Как-то сразу стало ясно, что искать Драко надо на территории Запретного леса, и учеников решили не подвергать опасности. Мольбами, уговорами, криками Гарри удалось добиться того, чтобы им позволили дожидаться поисковых групп на опушке леса.

Джинни поплотнее обхватила плечи руками и присела рядом с Гарри.

— Скоро ночь, — сообщил Шеймус. — Наверное, они прекратят поиски…

Из темноты вынырнул один факел, затем второй, и Януш прошел мимо ребят, метнув короткий взгляд на Шеймуса. Тот вздернул подбородок, нарочно глядя в другую сторону. Мина подошла прямо к Гарри.

— Ничего, — сказала она раньше, чем Гарри успел спросить. — Никаких следов.

Гарри опустил голову на руки. Мина слегка погладила его затылок.

— Это не твоя вина…

— Моя, — глухо возразил Гарри. — Мина, оставь меня, пожалуйста…

— Гарри, — она присела на корточки и взяла его сжатые ладони в свои. — Гарри, послушай меня. Это не твоя вина. И все это скажут. Мне тоже очень жаль, что так вышло. Но ты не можешь умереть здесь, на опушке леса, только потому, что он оттуда уже не вернется!

— Он вернется, — возразил Гарри. — И я буду его ждать.

— Гарри…

— Мина, все кончено! — яростно произнес Гарри, вскочив на ноги. — Как ты не понимаешь? Я люблю его! И я виноват, потому что думал иначе, потому что мучил его, мучил тебя, и вот так все вышло. Если бы не я, Драко не обидел бы Малькольма, и Малькольм не поступил бы так…

— Ничего не кончено! — закричала Мина, вцепившись ему в плечи. — Я люблю тебя! Как ты можешь?

— Ууу… — протянул Шеймус себе под нос. — М-да… мексиканские страсти…

— Мина, уйди, ради Бога! — Гарри рванулся из ее рук. — Ты меня любишь? Ты мне лжешь постоянно! Зачем ты врала про Шеймуса? Что ты сделала в том отеле, что Драко подумал, будто мы занимались любовью?

Зачем ты шарилась в моих вещах? Зачем ты заперла меня в Тайной Комнате?

— Я? — изумленно произнесла Мина, отступив на шаг. Обвела взглядом присутствующих, словно в поисках поддержки, или призывая их в свидетели нелепости обвинений, и повернулась к Гарри, скрестив руки на груди. — У тебя паранойя.

— А ты мне сейчас все толком объяснишь, да? — Гарри прищурился. — Идиотом меня считаешь?

— Теперь да, — девушка развернулась и гордо зашагала в сторону драконария.

— Поттер, если тебе это польстит, я не считаю тебя идиотом, — сказала Сольвейг, улыбаясь. — Теперь.

— Джин, стой, — Шеймус поймал девушку за руку. — Ты куда?

— За ней, — Джинни кивнула в сторону удаляющейся Мины.

— Не надо, — покачал головой Шеймус. — Это может быть опасно.

Из темноты вынырнул еще один факел, на этот раз — в руках Хагрида. Гарри стремительно повернулся к нему, но великан покачал головой.

— Ничего.

Свет факелов гнал его в лес, все дальше и дальше. Он не боялся людей, нет, он помнил, что они ничего ему не сделают, помнил, что он и сам был среди них… Он не хотел их крови, но он не хотел и их жалости.

Одна тоска рвала его сердце, и когда, наконец, свет факелов исчез из вида, она вырвалась из горла горестным воем.

Время отметило полночь, и одни сутки стали другими. Он лежал лицом в сырой подлесок, вдыхая его холодный мокрый запах, мечтая только, чтобы холод пробрался внутрь его тела и убил его. Но тело, привыкшее к теплу, комфорту и ласкам, все решило за него, оттолкнувшись его руками от земли, поднявшись на ноги и сделав первый шаг в никуда.

Он брел наугад, надеясь найти выход из леса, но брел лишь затем, чтобы дойти до озера и утопиться. Но человек не знал, куда идти, а зверь спал до утра. Холод пробрался в самое нутро, сковывая руки и ноги, ветки хлестали по лицу. Наконец он не выдержал и снова лег.

Наступил предрассветный час, было темно, тихо и душно. В этот час человек, проснувшись, глядит во тьму широко раскрытыми глазами, чувствуя, как гложет сердце беспричинный и неодолимый страх, более древний, чем весь человеческий род; в этот час молчат птицы, неподвижны деревья, и каждое живое существо с нетерпением ждет первых солнечных лучей, которые подтвердят, что мир еще не подошел к концу.

Он лежал ничком и молился, чтобы сердце его остановилось. Он не почувствовал прикосновения, потому что тот, чья рука могла бы коснуться его плеча, был мертв, но он услышал голос, звучащий только для него:

— Малфой, послушай меня.

Он не отозвался ни жестом, ни словом, ни мыслью, но не слышать не мог.

— Ты должен меня слушать, Драко. Когда наступит рассвет, я уже не смогу говорить с тобой. Я не могу говорить с тобой, когда ты зверь. Поэтому ты должен слушать меня сейчас и запоминать то, что я тебе скажу. Когда настанет утро, ты вернешься в Хогвартс. Ты войдешь в Большой зал, у всех на виду. Я буду ждать тебя там. Это твой единственный шанс, Драко. Послушай меня. Слышишь? Малфой, ты должен слушать меня…

Утро было серым, тоскливым и безрадостным.

Утро было солнечным, ярким и сияющим. Словно декорация в самодеятельном театре. Улыбающиеся, свежие, воскресные лица обитателей Хогвартса напоминали маски.