Дни будут солнечными, и я буду думать — это хорошо, значит, тебе тепло и сухо сегодня. А сам спущусь в подземелья и засяду в их холодной сырости, потому что я не заслужил тепла и света.

Дни будут дождливыми и пасмурными, и я буду думать — это плохо, значит, тебе сыро и холодно сегодня. Я буду смотреть на капли дождя, стекающие, как слезы, по оконному стеклу, я выберусь из дома под холодные струи и буду бродить и бродить под ними… я не заслужил домашнего тепла.

Будет снег, и он заметет твои следы, скроет от тех, кто захочет убить тебя.

Будет мороз, и твое тонкое тело будет содрогаться под его ударами… Боже, Боже, кто-нибудь, обогрейте моего любимого, я готов мерзнуть, пусть ему будет тепло, я готов голодать, пусть только он будет сыт…

— Гарри? — Гермиона коснулась его руки. — Все в порядке?

— Нет, — ответил Гарри, отодвигая от себя тарелку. Гермиона прикусила губу, взволновано глядя на друга. Он мог бы прочесть сейчас ее мысли — вне всякого сомнения, Гермиона подготавливала фразу вроде: «Ты не поможешь ему, если умрешь от голода». Только никак не могла придумать, как ее облечь в более мягкую форму.

— Ты не хочешь есть? — спросила она наконец.

— Нет, — Гарри встал. Гермиона схватила его за руку, как будто он собрался бежать.

— Гарри, ты не мог бы нам помочь?

— Нам?

— Мне и Сольвейг. Мы готовим Поисковое Зелье, но нам не все понятно…

— Тебе не все понятно? — приподнял брови Гарри. — Брось, не принижайся. И потом, я не могу, у меня есть дело.

— Какое?

— Я пойду в Запретный лес, искать Драко, — просто ответил он.

— Гарри, — прошептала Гермиона, — тебе же нельзя…

— Что поделаешь… — философски вздохнул он.

— Гарри! — она вцепилась в его руку так, словно он, по меньшей мере, собирался сей же час выйти на поединок с Вольдемортом. — Когда мы сделаем зелье… у вас с Драко кровь наверняка еще соединена тем зельем, что вам давал Снейп в прошлом году, когда ты воскрешал Драко… ты бы мог его найти…

— Гермиона, — Гарри наклонился к ней, чувствуя, как в груди закипает бешеная ярость. — Ты хоть понимаешь, что мы сидим тут, за столом, а он бродит в лесу, совсем один? Ты хоть соображаешь, что это…

— Гарри… — тихо перебила Гермиона, и голос ее был таким странным, и такой особенной стала наступившая вдруг тишина, что Гарри смолк и обернулся.

В дверях, уцепившись одной когтистой лапой за дверной косяк, словно в бесплодной попытке вспомнить, как это — быть прямоходящим, — стояло жуткое существо в серо-зеленой шкуре-чешуе. Ощеренная зубами безгубая пасть, узкие щелки ноздрей, острые когти, скособоченное, горбатое тело… Он был там, под этой жуткой оболочкой, и его серые глаза смотрели на Гарри с гротескной маски полузверя-полурептилии, но и тоска в них была животной.

— Мамочки… — громко сказал кто-то за столом Хаффлпаффа. Преподаватели, зашуршав мантиями, начали подниматься со своих мест.

— Ну, чего ты?.. — раздался голос за спиной Гарри. Обернувшись, Гарри первые секунды тупо размышлял, почему этого человека, чье присутствие казалось так уместно, быть здесь не должно. А он прижал палец к губам и кивнул на Гермиону. — Тише. Ей незачем знать.

— Ты… — одними губами вымолвил Гарри.

— Я, я, — Рон раздраженно тряхнул головой. — Нечего на меня пялиться. Иди к нему, — он кивнул на Драко. — Ты же знаешь, что нужно делать. Все как в сказках. Поцелуй и признание в вечной любви, и чудовище превратится в прекрасного принца. Иди же!

Гарри поднялся из-за стола, чувствуя, как подгибаются колени. Словно еще одно испытание. Еще один Тремудрый турнир. И самый дорогой приз на свете.

Неужели возможно, чтобы у нас все было хорошо?

Чудовище следило за его приближением затравленным взглядом зверя, но не делало ни малейшей попытки сбежать, словно что-то держало его здесь, как цепь. А кругом жужжали мухи, которых здесь быть никак не должно было…

— Привет, — позвал Гарри и протянул руку, чтобы коснуться жуткой морды. Страх в глазах стал почти непереносимым, но оно не отстранилось. Он. Драко. — Привет, — повторил Гарри, лаская кончиками пальцев холодную, неприятную на ощупь кожу и приподнимая голову чудовища — Драко, — чтобы она оказалась вровень с его собственной. — Ты почему сбежал? Тебя никто не обидит. Я не позволю. Ты теперь со мной будешь. Всегда. И я тебя не отпущу. И сбежать тебе не позволю. Я тебя люблю, очень-очень. Прости, что раньше не сказал. Но я тебя буду любить, даже если ты теперь всегда такой будешь, даже если ты на меня бросаться будешь. Мы будем жить вместе. Если ты не захочешь, чтобы я видел тебя таким, я буду отпускать тебя. Только не убегай от меня больше, хорошо? Не оставляй меня.

Что-то сильно мешало говорить, сдавливая грудь, и глаза стали видеть просто невозможно плохо. Еще хуже, чем вообще без очков. Зато теперь он видел только серые глаза прямо перед собой, и это позволяло думать, что перед ним — действительно Драко. Говорить больше было нечего, и Гарри, наклонившись и подавшись вперед, прижался губами ко рту своего возлюбленного.

Он сам не знал, чего ждал — может быть, ярких сияющих лучей, или загадочного мерцания, словом, чего-то эффектного, что непременно должно сопровождать такое превращение.

Еще он ждал другой крайности — что ничего не произойдет, что любимые глаза так и будут смотреть на него с нечеловеческой морды. И к этому он был готов, и уже намечал себе картину их дальнейшей жизни — непременно в домике с видом на лес, чтобы Драко не было тоскливо, и как можно дальше от людей…

Он никак не ожидал, что Драко, обнаженный, тонкий, в царапинах и синяках, осядет на пол у его ног.

Минуту Гарри приходил в себя, не испытывая ни радости, ни облегчения — вообще ничего. Потом поспешно рванул робу с плеч и поднял Драко на ноги, заворачивая его в мягкую черную ткань. Драко дрожал.

— Замерз? — тихо спросил Гарри. Тот кивнул. Гарри вздохнул и обнял его.

— Ну, вот, — сказали за спиной. — Мне, кажется, пора.

Гарри обернулся. Рон смотрел на них с очень довольным видом, словно то, что они вот так стояли рядом, обнявшись, было целиком и полностью его рук дело. Гарри почувствовал срочную необходимость что-то сказать, что-то спросить — как, откуда? — но его друг улыбнулся ему знакомой, чуть застенчивой и немного виноватой улыбкой, словно говоря: «Прости, некогда», и Гарри не спросил ничего.

— Спасибо, — прозвучал хриплый голос. Это вызвало новую волну вопросов, но для них сейчас было не место и не время, и потому Гарри молча наблюдал сквозь дрожащую пелену, как призрак скользнул прочь и оказался за спиной Гермионы, которая смотрела на Драко и Гарри огромными от слез глазами. Он наклонился к лохматой голове девушке и нежно коснулся губами уха. А может, и не коснулся, может, что-то шепнул… Она вздрогнула, оглянулась в ужасе и волнении, но он уже исчез, и только горсть солнечных зайчиков, щедро рассыпавшаяся по полу, столу и лицам, могла бы навести на мысль, что здесь только что был ангел.

Драко прижимался к Гарри, греясь в кольце его рук, и постепенно до него начало доходить, что они стоят, обнявшись, на виду у всего Хогвартса. Драко улыбнулся Гарри в шею. Пусть смотрят.

Реакция аудитории была на удивление однородной — может быть, потому, что любовная история этой пары стала для обитателей Хогвартса родной и близкой, как для маггловской домохозяйки — любимый сериал. Все представительницы женского пола, включая суровую МакГонагалл, рыдали, и даже Сольвейг — как заметил Драко, чуть приподняв голову с гарриного плеча, — как-то слишком сильно сжала челюсти, словно опасаясь, что если она откроет рот хотя бы чтобы улыбнуться, произойдет что-то ужасное.