— Я никогда не был мазохистом, Паркер, потому садисты меня не возбуждают, — ответил Снейп.

— Но раньше я тебя, помнится, возбуждала.

— Это было почти двадцать лет назад, тогда меня возбуждало все, и даже ты.

— Ты меня никогда не любил, — не вопрос, а утверждение.

— Верно. Да ты и не заблуждалась на этот счет.

— И ты использовал связь со мной, чтобы утвердиться в глаза Господина и иметь возможность эффективно шпионить для твоего сумасшедшего старика.

— Тоже верно, — кивнул Снейп. — Ты выдала меня, когда поняла это?

— Нет, — она улыбнулась. — Это я понимала с самого начала, — она приблизилась к нему вплотную. — Я всегда знала, что ты шпион, Северус. Но я не выдавала тебя. Долго. Знаешь, почему? — она не дождалась ответа и ответила сама: — Потому что я любила тебя… Но когда я поняла, что ты без ума от этой вульгарной грязнокровки… — она зашипела сквозь зубы, и Снейпу показалось, что сквозь маску холодной леди и сосредоточенной убийцы проглянула злая и очень несчастная девчонка, какой она была всегда. — Вот тогда я и выдала тебя, Северус. Если бы не эта дурацкая история с малышом Поттером… — она замолчала и вдруг безо всякого перехода спросила: — Девочка, которая живет с тобой — моя дочь?

Он непроизвольно вздрогнул.

— Откуда ты знаешь?..

— За тобой шпионили, Снейп, — лениво объяснила она. — Это же понятно. Не очень-то разумно с твоей стороны — оставить девочку себе, с учетом того, что твоя жизнь никогда не была особенно спокойной. Ты не подумал, насколько ты будешь уязвим с ней?

Северус не ответил. Пожалуй, ответ занял бы слишком много времени… и еще ему не хотелось раскрывать перед мисс Паркер эти стороны своей натуры. Не мог же он рассказать ей, что он почувствовал, когда увидел девочку. Свою дочь. Он не мог быть до конца уверен, что Сольвейг — его дочь; шайка Упивающихся Смертью отличалась очень свободными, мягко говоря, нравами, и вряд ли он был единственным у мисс Паркер. Но когда он увидел ее, когда взял ее на руки… Паркер не хотела ни видеть, и слышать ребенка; она вообще не хотела ребенка, но ей пришлось рожать, потому что она обнаружила беременность слишком поздно. По ее настоянию Снейп отдал девочку в детский дом, но постоянно навещал, а когда Темный Лорд сгинул, и опасная жизнь шпиона осталась в прошлом, он забрал девочку к себе, в Дом Снейпов. Возможно, если бы не Сольвейг, он бы просто вскорости спился.

Со временем он убедился, что Сольвейг может быть только его дочерью. От матери она взяла немного — лишь темные, льдисто-синие глаза. Впрочем, они могли быть и «косой наследственностью», подарком от другого человека, которого Снейп мысленно продолжал называть братом и который умер для рода Снейпов, хотя и продолжал жить для всего остального мира, называясь по-другому. Этот человек уже не был ему братом. Некоторые заклятия неизбывны.

И еще она, слава Богу, не унаследовала его нос. Но вот все остальное — угрюмый взгляд, замкнутость, скверный характер, непослушные жесткие волосы, которые имели привычку засаливаться сваливаться в неряшливые патлы через несколько часов после того, как их вымыли и причесали, и еще ужасную манеру влюбляться в совершенно неподходящих людей — все это было, без сомнения, его кошмарное наследство. Она была его дочерью; она вообще была.

Наверное, его подстегнула мысль о Сольвейг. Вольдеморт был почти прав на его счет — Северус хотел жить, но, на самом деле, только потому, что ему было для кого.

Он немного умел колдовать без палочки, поэтому ночью сумел открыть дверь. Место, где он находился, напоминало старый заброшенный дом, и Снейп надеялся, что сумеет выбраться из него.

Наверное, на дом были наложены какие-то чары. Почти всю ночь Снейп бродил по коридорам, крался по лестницам, и временами он даже видел выход, и ему казалось, что он вот-вот сможет до него добраться… но лестница уводила в сторону, коридор петлял, и он вновь и вновь возвращался к своей «камере». Было от чего впасть в отчаяние.

Наутро мисс Паркер нашла его у двери.

— Ты пытался сбежать, — констатировала она. — Дурак.

И она убедительно доказала ему, что он был неправ.

— Конь на Д-пять.

Драко лениво вытянул руку и переставил коня куда было сказано. И рассеянно уставился на доску.

— А почему, если ты можешь сидеть на чем-нибудь, ты не можешь прикасаться к предметам?

— Я бы не сказал, что я действительно сижу, — ответил Рон. — Скорее, это то, как ты это видишь. Тебе кажется, что я сижу… или лежу, а на самом деле я как бы…

— Висишь, — подсказал Драко.

— Вроде того, — согласился Рон. — Это иллюзия, я бы так сказал. То, что ты меня видишь — это тоже ведь иллюзия. Я, в принципе, могу взять фигурку, — он обхватил пальцами ферзя, — но поднять не могу. Ты будешь ходить или нет?

Драко раздраженно передвинул королевскую пешку и уставился на пальцы Рона. Мысли в усталой голове плыли медленно-медленно. «Интересно, а почему я не замечал раньше, какие у него красивые пальцы?

Длинные, прямые, как будто выточенные из дерева… Обидно, что он умер…»

— Ну и о чем ты думаешь?

Драко вздрогнул и обругал себя. «Черт, он же слышит мои мысли!»

— Какой смысл в этом ходе, Малфой? — раздраженно спросил Рон. — Ты открыл короля, молодец, ничего не скажешь.

— Послушай, чистая душа, ты чего злишься? — вскинул бровь Драко. — Обратно в рай не примут, смотри, — он опустил голову на руки. — Я не могу думать сейчас, Уизли, давай доиграем завтра.

— С тобой играть неинтересно, ты ходишь не думая, — ответил Рон.

— Это с тобой играть неинтересно, ты всегда выигрываешь, — огрызнулся Драко. — Ты что, и у Грейнджер выигрывал?

— Да, — усмехнулся Рон. — Это было единственное, в чем я ее превосходил.

— Ну почему ж… — возразил Драко. — Еще ты никогда не был таким заносчивым всезнайкой.

— Гермиона вовсе не заносчивая всезнайка, — ответил Рон. — Если уж кто и заносчивый…

— Ладно, ладно… — отмахнулся Драко. — Я понял…

— Тогда расскажи мне, — сказал Рон, и Драко поднял на него изумленный взгляд. — Ну, про письмо…

Сегодня утром за завтраком белая полярная сова принесла Драко письмо. Сову он знал. В прошлом году она иногда, по ночам, в тех редких случаях, когда он оставался ночевать у себя в спальне, стучалась в окно, чтобы передать ему коротенькую записочку. Записочки эти, написанные полудетским корявым почерком, обычно сообщали что-нибудь вроде: «Я не вижу тебя всего два часа, а мне уже тоскливо. Ты точно не сможешь придти сегодня?». Или «Я очень, очень, очень хочу тебя видеть. Пожалуйста, приходи».

Или «Я люблю тебя. Спокойной ночи». А еще эта сова уже седьмой год подряд приносила за завтраком почту для Гарри Поттера.