— Кретин! — Гарри захлопнул дверь и припечатал ее ударом кулака. Дверь возмущенно заскрипела. — «Что?»

Надо было еще сказать — переведи, пожалуйста!

Он рухнул на кровать, зарываясь носом в подушки, на которых лежал Драко. От шелка пахло тропическими фруктами.

Дай мне хотя бы крохотную возможность понять тебя. Объясни, чего ты от меня хочешь. Как с тобой сложно, Малфой… Впрочем, я, кажется, уже говорил это…

Интересно, приходило ли кому-нибудь в голову выяснить, сколько времени можно находится рядом с самым красивым, самым сексуальным, самым раскованным парнем в мире, ни разу не трахнувшись? Сколько хватит терпения смотреть, как он изящно и чувственно облизывает пальцы, вымазанные в креме от пирожного, как он неторопливо ласкает языком белую плоть эскимо с подтеками растаявшего шоколада, как он небрежно стряхивает пепел с сигареты и слегка брезгливо отпинывает подкатившийся к ногам детский мячик, как усаживается на мотоцикл, чуть выпятив туго обтянутую джинсами попку и перебрасывая длинную ногу через заднее сиденье — как долго можно это терпеть, ловя себя на желании быть мороженным или мотоциклом, сходя с ума от невозможности самому слизать с его пальцев нежный белый крем? Не потому, что кругом полно людей — плевать на людей! А потому, что в тот момент, когда он прикоснется к тонкому запястью, окольцованному рисунком татуировки, спокойный и даже расслабленный взгляд этих невозможно красивых глаз сменится на твердость зимнего льда.

Да, он повел себя глупо, но это не причина так жестоко наказывать его. Впрочем, Драко, кажется, не подозревал, что наказывает Гарри — возможно, что в своей извращенной малфоевской манере он даже желал Гарри добра… если это было наказание, то Гарри отбыл его сполна, и даже заслужил прощение. Но прощения не было — а значит, не было и наказания.

Одно короткое слово… Даже не самостоятельное слово, а какое-то дурацкое местоимение — так, вроде? Не очень-то он разбирался в частях речи… Почему ты не учил французский, Гарри? Почему ты ничего не знаешь, кроме этого дурацкого «парле ву франсе»?

Ох, да черт с ним, с французским! Что бы там ни сказал Драко, это могло означать только одно — поцелуй меня. Даже если та фраза не имела с этой ничего общего! Ты, чертов кретин, должен был всего лишь поцеловать его! И тогда сейчас ты бы не смотрел глазами побитой собаки, как он ест свое проклятое мороженое и одновременно строит глазки тому белобрысому стриженому субъекту, смахивающему на нациста.

И вы бы не жили в отдельных номерах. Вы бы остановились в одном номере, и занимались бы любовью до полного изнеможения, а потом лежали бы обнявшись, несмотря на жару и на то, что кожа горит там, где соприкасается с чужой.

Белобрысый «нацист» встал со своего места и подошел к их столику. Похоже, заигрывания Драко возымели эффект, абсолютно противоположный ожидаемому — челюсти австрийца были крепко сжаты, взгляд не предвещал ничего хорошего. Нависнув над Малфоем, он что-то сказал по-немецки. Лицо Драко исказила злая усмешка, и он ответил. Австриец потемнел лицом, бросил что-то, судя по всему, очень обидное, и ушел.

Драко рассмеялся.

— Люблю бесить натуралов, — весело сказал он. — Более-менее нормальные просто смущаются, а вот гомофобы — те бесятся!

— Есть языки, которых ты не знаешь? — с деланным равнодушием спросил Гарри. Он, вообще-то, терпеть не мог немецкий язык, но Драко, говорящий по-немецки, оказывается, волновал его ничуть не меньше, чем франко- или англо-говорящий Драко. Воображение немедленно нарисовало прекрасную и мучительную картину: Драко в военной форме нацисткой Германии, с плетью в руке ведущий допрос, и сам Гарри, храбрый английский военнопленный, закованный в наручники, не желающий отвечать на вопросы… Похоже, эти образы грозили вырасти в очередную тему для еженощных теперь фантазий.

— Японский и китайский, — предмет его фантазий смотрел на Гарри с таким выражением лица, будто мог читать его мысли. — На самом деле, Поттер, еще я знаю итальянский. Немецкий и итальянский я учил специально, французский для меня почти родной, — он облизал пальцы, и Гарри жарко залился краской. — Я весь теперь в этом чертовом мороженном. Поттер, у тебя такой вид, словно тебя сейчас хватит тепловой удар. Заказать тебе чего-нибудь холодненького?

— Спасибо за заботу, — неужели это в его голосе только что прозвучал такой абсолютно малфоевский сарказм?

— Ты в последнее время стал совершенно невыносим, Поттер, — заметил Драко. — Постоянно в дурном настроении. Ты мне не нравишься.

«Трахни меня, и все пройдет», — подумал Гарри, стараясь не поднимать на Малфоя глаза.

Ни черта, конечно, не пройдет. Знаем. Кушали.

— Малфой, какого черта мы сидим тут в такую кошмарную жару?

— Ты сам не захотел идти купаться, — пожал плечами Драко. — Ксав был не против встретиться на пляже.

Но ты же не захотел. Пришлось назначить ему встречу здесь.

Ксавье был, наверное, единственным волшебником в мире, имевшим мобильный телефон. Во всяком случае, единственным чистокровным уж точно. Вот уже почти две недели Гарри и Драко колесили по Австрии, гоняясь за ним. В вестибюле первого же австрийского отеля, где они остановились, Драко шепнул Гарри на ухо:

— Поттер, мне нужно позвонить на этот… дебильный телефон… или как его?

— Дебильный? — удивился Гарри. — Как это?

— О Господи, ну, может, не дебильный! Но похоже. Маленький такой, который носят с собой.

Следующие пять минут степенные постояльцы пристойного австрийского отеля с плохо скрываемым неудовольствием наблюдали следующую картину: черноволосый молодой человек в потрепанной и запыленной одежде почти катался по полу в припадке хохота, а его спутник, красивый блондин, выглядевший, впрочем, ничуть не менее потрепанным, стоял над ним и что-то злобно шипел на английском.

Отсмеявшись, Гарри отвел Драко к телефону и под слегка удивленным взглядом портье объяснил, как пользоваться этой штукой. Драко дозвонился не сразу; дозвонившись, полминуты беседовал о чем-то по-французски, а, повесив трубку, неуверенно произнес:

— Он где-то в Зальцбурге, но очень расстроен. Черт его знает, что там у него… Очередная любовная драма. Ксав без этого не может. Любовь, он говорит, непременно должна быть несчастной, а если она счастливая, то это либо незаконный трах, либо законный брак.

— Ты, похоже, с ним согласен, да? — сухо спросил Гарри.

— С некоторых пор — нет, — ответил Драко.

В Зальцбурге они Ксавье не нашли. Драко, впрочем, не сильно расстроился. Они погуляли по городу, купили новых шмоток по случаю наступившей жары и еще потому, что, как сказал Драко, «нельзя же столько времени ходить в одном и том же!»

— Если бы у меня был такой гардероб, как у тебя, я бы каждое утро мучился головной болью, что мне надеть, — сказал ему на это Гарри. Драко пренебрежительно фыркнул.

— Если бы у меня был такой, с позволения сказать, гардероб, как у тебя, Поттер, я бы умер от стыда при виде своего отражения в зеркале.

Новый наряд Драко состоял из светло-синих легких брюк (не очень-то практичный цвет для езды на мотоцикле, но, как сказал Драко, в Австрии все чистое, даже дороги), белой рубашке, на которой не было ни единой пуговицы — ее концы полагалось завязывать узлом на животе, и пестрого шейного платка, который просто сводил Гарри с ума. Кажется, Драко делал все возможное, чтобы выглядеть как можно более соблазнительно.

Сам Гарри экипировался бежевыми брюками и белой майкой без рукавов. Когда он вышел в этом наряде из примерочной, Драко скользнул взглядом по его обнаженным плечам и тут же отвернулся.

— Если появишься в таком виде в Хогвартсе, Поттер, девочки порвут тебя на сувениры.

Почему-то это прозвучало как оскорбление.

Из Зальцбурга Драко вновь позвонил Ксавье и выяснил, что тот в Вене. Немедленно поехали в Вену и, естественно, никого там не застали.