Чем плох был мальчишка Бэддок? Грегори, правда, не увлекался собственным полом, но Малькольм явно принадлежал к числу тех людей, чья сексапильность действует на всех, без различия полов и сексуальной ориентации. Но Малфою надо было порвать с ним! Вне всякого сомнения, именно Малфой был виновен в том, что случилось ночью.

Грегори поморщился — не самое приятное воспоминание. Ночью все подземелье проснулось от пронзительного девичьего визга. Не прошло и трех минут, как ученики — заспанные, в халатах и пижамах, — столпились в гостиной.

— Что случилось? Кто кричал? — раздавалось со всех сторон. Минутой спустя в гостиную ворвалась Забини — растрепанная, глаза — по галлеону каждый.

— Там Малькольм… Бэддок… — выдохнула она. Слизеринцы гурьбой вывались в коридор.

Далеко идти не пришлось — вскоре они нашли его. Мальчишка лежал на полу, в луже собственной крови.

Кошмарная картина… Горло разорвано, вокруг раны — черная кайма, лицо — тоже иссиня-черное. Грегори вспомнил, что такой эффект дает яд.

Сквозь толпу протолкнулся Малфой. Несколько секунд просто смотрел на тело, потом опустился на колени.

И вдруг завыл. Да так страшно, что сердце зашлось. Если бы Грегори не знал наверняка, какой великолепный актер Драко Малфой — непременно бы поверил, что тот убит горем.

И, кстати, рожа у Малфоя была нормальной — такой, как раньше. А сегодня вот он снова сидит в комнате и, наверное, уже рычал на Поттера из-за запертой двери.

Началось все три дня назад — ночью он очнулся в Запретном лесу весь в пятнах засохшей крови. В этот же день в Хогвартс пришло известие, что в Хогсмиде убит человек — разорвано горло, в крови — неизвестный яд.

Позавчера ночью он проснулся у себя в комнате снова в крови. Днем Сольвейг, через дверь рассказывавшая ему последние новости, сообщила, что Хагрид нашел в лесу мертвого кентавра. Разорвано горло, яд в крови…

Вчера ночью его разбудил крик. Он едва сообразил скинуть вымазанные в крови рубашку и штаны и переодеться в чистое, прежде, чем выскочить следом за всеми прочими слизеринцами.

Там был Малькольм. Его маленький Малькольм, его сладкий мальчик, сломанной куклой раскинувшийся на холодном каменном полу. Тонкие руки разметались в стороны, хрупкая шея — сплошная кровавая рана.

Драко тихо заплакал, скорчившись на кровати. Точнее, попытался — но в дневном состоянии у него не было слез. Звери не плачут.

— Надо будет заказать шкурки бумсланга, — сказала Сольвейг, заходя в кабинет Трансфигурации. — Северус голову оторвет, когда увидит, что ничего не осталось. Грейнджер?

Гермиона стояла у окна, склонив голову, и смотрела вниз. Подойдя к ней, Сольвейг увидела перед входом в школу карету, задрапированную черным. Перед ней стояли два человека — мужчина с седыми волосами и маленькая женщина с покрытой черным шарфом головой. Сверху было видно, что она что-то прижимает к лицу, а плечи ее трясутся. Как раз в тот момент, когда Сольвейг подошла к окну, из дверей вынесли носилки, закрытые белым покрывалом. Женщина затряслась еще сильнее и прижалась головой к плечу мужчины.

— Он был их единственный сын, представляешь? — тихо произнесла Гермиона. — Ей было двадцать девять, а ему сорок, когда он родился. Поздний ребенок…

— Откуда ты знаешь? — спросила Сольвейг. Гермиона передернула плечами.

— Сведения о всех студентах школы есть в Летописи Хогвартса — она хранится в Зале Почета, старостам можно ее читать. Ты никогда туда не заглядывала?

Сольвейг покачала головой.

— Так что ты говорила про шкурку? — Гермиона отвернулась от окна. — Ты что, собралась класть в поисковое зелье шкурку бумсланга?

— Ты думаешь, что ты одна умная, что ли? — фыркнула Сольвейг. — Разумеется, нет. Просто в шкафчике с ингредиентами ее нет. Наверное, опять кто-то подворовывает.

— Я брала шкурку, но я спросила у Гарри, — сказала Гермиона. — Мне было нужно для анимагического проекта.

— И как? — спросила Сольвейг. Гермиона прошлась по комнате, засунув руки в карманы робы.

— А никак! — сказала она наконец. — Удивлена?

— Нет, — ровно ответила Сольвейг. — Никто не утверждает, что ты должна уметь все.

— Ну да, — Гермиона скривилась. — Лучшая ученица школы — это отнюдь не подразумевает экстраординарных способностей.

— Еще ты не умеешь летать, Грейнджер, — жестко сказала Сольвейг. — Потому что и полет, и анимагия — это талант. Ты не можешь научиться этому только потому, что ты умная.

— И получается, что я хуже Питера Петтигрю, — сжав зубы, бросила Гермиона.

— Вовсе нет. Просто ты не анимаг. Не из-за чего расстраиваться, Грейнджер.

— Получается, что я вообще ничего не умею! — Гермиона остановилась прямо перед Сольвейг, глядя на слизеринку снизу вверх. — У меня вообще нет никакого таланта, так?

— Вовсе нет, — слегка улыбаясь, ответила Сольвейг.

— Тогда назови мне!

— Ну… ты классно целуешься… — Сольвейг приподняла бровь.

— Очень смешно! — выплюнула Гермиона и отвернулась.

— Я тебе уже говорила, — терпеливо произнесла Сольвейг. — Ты пишешь стихи. Замечательные…

— Ты не литературный критик.

— Смею надеяться, у меня есть некоторый вкус.

— У меня уже начало получаться! — в отчаянии вскричала Гермиона. — Я начала ощущать… обоняние обострилось и слух… и ничего…

— Получаться начало, потому что ты использовала правильные заклинания и отлично сваренные зелья, — ответила Сольвейг. — Ты чувствовала, каким животным ты становишься?

— Нет…

— Грейнджер, сердце мое! Ты же сделала открытие и сама этого не понимаешь!

— Какое? — удивилась Гермиона.

— А такое. Существует мнение, что анимагия — это такой же подвид магии, как и трансфигурация, например. А ты доказала, что человек, не имеющий животного внутри себя, неспособен стать анимагом! Как бы умен он ни был. Заклинаний и зелий недостаточно. Петтигрю был по сути своей крысой, потому у него и получилось.

— А разве это не логично? — удивилась Гермиона. — Я всегда полагала, что это известный факт. Я думала, я способна…

— Это не известный факт. Это предположение, вокруг которого спорят. Ну, Грейнджер! — рассердилась Сольвейг. — Ты что, научных газет не читаешь?

— Каких научных газет?

— Знаешь, ты меня просто поражаешь, Грейнджер. При всем твоем уме, до сих пор считать, что магическая пресса ограничивается «Пророком» и «Ведьмополитеном»…

— Когда ты, наконец, перестанешь называть меня «Грейнджер»? — раздраженно спросила Гермиона. Сольвейг улыбнулась.

— А что, уже пора?

— Я давно зову тебя Сольвейг, — буркнула Гермиона. — А ты все еще притворяешься, что ты — Малфой…

— Ты думаешь, это прерогатива Малфоя — называть тебя Грейнджер? — насмешливо спросила Сольвейг. — Уверяю тебя, ни один из мне знакомых слизеринцев не относится к тебе настолько нежно, чтобы звать по имени. Но если ты предпочитаешь «мисс Грейнджер»…

— Сольвейг, не беси меня!

— Как скажешь… Гермиона… — Сольвейг закусила губу, поглядывая на Гермиону с нежным лукавством в глазах.

— Это было трудно? — силясь сохранить сердитое выражение лица, спросила Гермиона.

— Почти так же, как тебе — звать меня Сольвейг, — ответила слизеринка. — Я была хорошей девочкой, Гермиона, что мне полагается теперь?

— Сохранить жизнь, — буркнула Гермиона. Сольвейг рассмеялась и обняла гриффидорку за талию.

— Ты невыносимо сурова, Грейнджер…

— Ты опять…

— Я опять…

Гарри, распахнувший дверь в кабинет Трансфигурации минутой спустя, изумленно охнул и резко развернулся на сто восемьдесят градусов.

— Эээ… Гермиона… — позвал он. За спиной ойкнули, а следом за этим раздался другой звук — раздосадованный хмык.

— Это месть небес за Люпина и Блэка, — сообщила Сольвейг в никуда. — Поттер, чего это тебя так развернуло-то? Мы же одеты…

Гарри осторожно повернулся.

— Извините, что помешал…

— Ничего, — отмахнулась Гермиона, поправляя прическу. — Что-то стряслось?