— Почему в кабинете посторонние? — строго обратился он к Клавдии Васильевне.

— Мишенька не посторонний, — от такого напора Дежкина невольно скуксилась. — Он тот самый оператор с телевидения, про которого я тебе рассказывала, помнишь?

— Накурили тут! — Виктор уже не знал, к чему придраться. — Дышать нечем. Совсем рядом есть специально отведенное место для курения.

— А действительно, пойдемте на лестницу, — предчувствуя нежелательную ссору, предложила Лина.

— Почему нет? — с готовностью откликнулся Михаил.

— Мишенька, вы далеко не уходите! — взмолилась Клавдия. — Нам еще фотороботы составлять.

— Клоун, — именно так Виктор отозвался о Подколзине, когда Лина и Михаил ушли. Впрочем, мысли о поражении на любовном фронте занимали его недолго. Буквально через несколько секунд Чубаристов снова был подтянут, сосредоточен и свеж. — Значит, так… Все, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами, ясно?

— Ясно. — Сердце Клавдии Васильевны сжалось в нехорошем предчувствии. — Ты выяснил?

— Да. Эти ребята были специальными агентами и выполняли секретное задание.

— А в чем оно заключалось?

— Повторяю: задание — секретное, мне ничего о нем не известно.

— На кого они работали?

— Не знаю.

— В таком случае с чего ты взял, что они были спецагентами, а не случайными прохожими?

— Я откопал их рожи в картотеке МВД.

Жила-была лиса. Любила она греться на солнышке на уютной зеленой полянке, но очень не любила, когда в эти моменты рядом появлялся кто-то еще.

Всех гнала лиса прочь от своей полянки.

Вот такая она была вредная.

И вот однажды лежит лиса на солнышке, потягивается от удовольствия — и вдруг видит, что рядом из кустов чей-то хвост выглядывает.

«Это еще что такое? — подумала лиса. — Кто посмел забрести на мою полянку и греться рядышком со мной на моем солнышке?»

Вслух же она сказала:

— Ну-ка уходи прочь, кто бы ты ни был, а то хуже будет!

А хвост как лежал, так и лежит себе.

Разозлилась тогда лиса, прямо белая стала от злости и как ухватит зубами этот хвост!

И тут же взвыла от боли.

Хвост-то оказался ее собственный.

Эту немудреную сказку читала детям на ночь перед сном Клавдия, когда они еще были маленькими. Сначала Максиму, а потом, через несколько лет и Ленке.

Ленка очень смеялась над злоключениями вредной лисы, прямо-таки покатывалась от хохота, и Клавдия смеялась вместе с ней.

Мораль сказки: глупость сама себя наказывает.

После разговора с Чубаристовым Дежкина отчего-то вспомнила про лису, ухватившую себя за хвост.

Теперь, выходит, этой лисой была она сама.

Таинственная четверка из толпы на демонстрации оказалась из одного с нею ведомства.

Да-а, за то, что следователь открыла дело на собственных коллег, начальство по головке не погладит.

Клавдия представила себе пухлое лицо Меньшикова, покрывающееся густой краской, и его узкие от гнева глазки.

«Вы соображаете, что делаете, — скажет горпрокурор с улыбкой, напоминающей оскал, — что вы себе позволяете, в конце концов? Я вынужден принять меры!»

Конечно, ее ожидают серьезные неприятности.

Есть обвиняемые, но нет сколько-нибудь убедительного компромата.

Есть дело, но нет состава преступления.

Сплошные догадки и ничем не подкрепленные версии.

Обвинить сослуживцев в том, что носились друг за другом на демонстрации оппозиционных сил… Или же в том, что средь бела дня устроили ей обыск, натянув на голову мешок? (Кстати, надо еще доказать, что это их рук дело.) Или в том, что арендовали на вечер помещение общества вакцинации домашних животных «Дружок» и потребовали какой-то загадочный ключ…

Как ни поверни, ерунда получается.

Клавдия в досаде закусила губу и принялась перечитывать показания оператора Подколзина.

За этим занятием и застал ее Игорь Порогин.

Он был в новеньком, с иголочки черном костюме, накрахмаленной белоснежной рубашке и сиял, как майское солнышко.

— Здрасьте, Клавдия Васильевна! — бодро воскликнул он с порога, затем с размаху уселся на стул и закинул ногу за ногу. — Как наши дела-делишки?

Дежкина удивленно поглядела на бывшего помощника.

— Что стряслось, Игорек? У тебя сегодня именины?

— Лучше, Клавдия Васильевна, лучше! Берите выше! Именины каждый год случаются, а такое, как у меня теперь, раз в сто лет.

— Вот как? — Дежкина отложила в сторону листок с показаниями Подколзина и приготовилась слушать.

— Ах, Клавдия Васильевна, вы даже не представляете, как все здорово складывается, — ликовал Порогин. От избытка чувств он вскочил с места, прошелся крест-накрест по кабинету, а затем вновь плюхнулся на жалобно скрипнувший стул. — Кажется, меня повысят в должности… и в звании. Сам Меньшиков намекнул!

— Вот как?

— Ладно, не буду вас томить. Помните, я на днях рассказывал об одном пацанчике… дворнике… который в квартире оружейный склад устроил?

— Ганиев, кажется, — кивнула Дежкина, — как же, помню.

— Так вот, нашел я на него, голубчика, управу. Это будет самое громкое дело последнего времени. Мне уже и корреспондент из газеты звонил — по наводке Анатолия Ивановича, между прочим.

— Корреспондент? — удивилась Клавдия. — Меньшиков рекомендовал тебя корреспонденту?

Игорь потупил глаза и заулыбался, изображая смущение, однако лицо его против воли торжествовало.

— Завтра приедет фотограф, будет для статьи снимок делать, — сообщил он.

— Ого, я вижу, ты у нас становишься знаменитостью. В добрый путь! Только как же тебе удалось взять его с поличным, этого Ганиева? Ты же говорил, что с точки зрения закона там не подкопаться…

— Фирма веников не вяжет! — гордо откликнулся Порогин. — Я этого пацанчика, как теленка, вокруг пальца обвел. У меня теперь в деле и свидетельские показания понятых, и фотоматериалы, и пистолет с его отпечатками пальцев. Все, как в лучших домах Лондона!

— Что-то я не понимаю, — нахмурилась Клавдия. В интонациях ее воспитанника прозвучала какая-то новая, нехорошая нота. — Ты же говорил, что он осторожничал, держал свой арсенал в разобранном виде…

— Верно. Но я его умыл.

— Каким же образом?

— Что вы, Клавдия Васильевна, — засмеялся Игорь, — я такую штуку провернул… Сам не ожидал, что получится. Я его взял да напоил.

— В смысле?

— В самом прямом. Пол-литра водки, душевный разговор — и рыбка в сети.

— Он что, признался? — спросила Дежкина.

— Признается, куда денется. Под тяжестью улик, так сказать. Пока что заливает про какого-то Александра Александровича, который и есть хозяин оружия. Но мы эти байки знаем.

— Стоп-стоп, — остановила его Клавдия. — Если он не признался, ты его не поймал. И при чем тут поллитровка?

— А вот при чем, — разоткровенничался Игорь. — У меня все заранее распланировано было. Опербригада, понятые… Я к этому Ганиеву будто бы на огонек заскочил: посидеть, погуторить на разные темы. И накачал его так, что бедняга ни бе ни ме не мог произнести. Тут-то мы его и сцапали.

— А основания?

— Понимаете, Клавдия Васильевна… в том-то и фокус. Не знал я, на чем его подловить. Ну не было зацепок, хоть убейся, — развел руками Порогин. — А мне Виктор Сергеевич прошлый раз сказал: «Если нет зацепок, сумей подставить… а там, глядишь, и зацепки отыщутся!»

— Так ты… — начала Дежкина и осеклась.

— Да. Представьте себе — да! Я сам собрал пистолет и вручил его Ганиеву. А в этот момент — помятые, фотосъемка… Короче, попался дружок как миленький.

— Что ж, — Клавдия поднялась и начала рыться в тумбочке. Она выудила на свет Божий пустую банку, звякнула кипятильником, а стакан вдруг с размаху швырнула на пол.

Порогин так и подпрыгнул от неожиданности.

Никогда он еще не видел на добродушном лице Дежкиной такого гневного выражения.