«А действительно, чего? — спросил сам себя Чубаристов. — Неужели из-за…»

Додумывать было стыдно. Чубаристову самому не верилось, что пришел он сюда из-за Лины.

Когда-то, почти год назад, он переспал с Линой. Всего раз. Впрочем, этого было достаточно. Романы Чубаристова с женщинами всегда были коротки. Редко-редко он спал с ними дважды. На следующий день не вспоминал. Большинство женщин после близости с ним какое-то время преследовали его, канючили, плакались, но он грубил им, и они отставали. Лина не плакалась. И он не забыл о ней.

В редкие минуты ипохондрии Чубаристов любил думать о том, что, когда состарится, когда никому уже будет не нужен, он позовет Лину. И будет с ней счастлив до конца дней.

Он догадывался, что это из-за него Лина вышла замуж за Клавдиного соседа Илью, очкарика и хиляка. Клавдия их сосватала. Догадывался, что из-за него, из-за Чубаристова, Лина все-таки с Ильей развелась.

Но ему было на это в высшей степени наплевать. Так ему казалось до сегодняшнего дня.

А сегодня…

— У меня мало времени, — сказала хозяйка, усаживаясь на диван.

— На работу пошла? — спросил Чубаристов.

Он никогда не интересовался, на что живет вдова. Подозревал, что муженек кое-что оставил ей.

— Я с работы и не уходила.

— Странно…

Эта мысль не приходила Виктору в голову. Да и не могла прийти. Когда бы он ни приехал к вдове, она была дома.

— Слушай, Порфирий Петрович, ты явился меня за тунеядство арестовывать? Не получится. Во-первых, не уверена, что в уголовном кодексе осталась такая статья, во-вторых, трахаться с тобой — это тяжкий труд, а в-третьих, ты мне надоел, Малюта Скуратов…

Никогда у Чубаристова не появлялось желания ударить эту женщину. Она могла издеваться над ним самым изощренным образом — он терпел. Да что там! Он даже радовался, ловил за ее издевками скрытое неравнодушие к себе. На лице у него появлялась заискивающая улыбочка, и он сам подставлялся под удары.

— Малюта Скуратов? — не понял он.

— Ах да, прости. Этого в милицейском ликбезе не проходят. Это для вас слишком сложно. Ну хоть про Берию слышал?

— Я не Берия.

— Извини опять. Я тебе польстила. Ты — хуже.

Чубаристов хохотнул. Это было нервное. Ему все казалось, что сейчас из-за ограды появятся взрослые люди и скажут: «Уходи! Ты плохой мальчик».

А потом милиционер даст пинка.

Виктор боялся вдовы.

И ждал. Он знал, что, вылив на него ушат тонких и грубых издевательств, вдова смолкнет. И тогда настанет страшный и желанный момент. Власть незаметно перейдет к нему — да какая!

— Слушай, а тебя мать в детстве долго сама мыла?

— Почему? — опять не понял Чубаристов.

— Ты какой-то немужественный. Это случается с мальчиками, которые растут без отцов. Знаешь, мать лет до семнадцати моет его в ванне. У него уже все волосами поросло, ему стыдно, но ведь матери не откажешь…

Чубаристов застыл. Она почти угадала. Мать мыла его, правда, не до семнадцати, но уж до четырнадцати — точно. Ванна наполнялась водой на одну помывку. «Титан» приходилось топить дровами. Экономили. После матери и двух сестер наступала очередь Виктора. Он лез в остывшую, мутноватую, с клочьями серой пены воду, и тут входила мать…

— Не надо, — сказал Чубаристов тихо. — Мать не трогай.

— Я не мать, а тебя, — улыбнулась вдова. — Скажи честно, тебе сначала было стыдно, а потом мучительно нравилось, да?

— Не надо.

— А что так? Стыдно? Тебе стыдно?! — обрадовалась вдова. — Витенька, — «сладким» голосом передразнивала она его мать, — тебе не надо стесняться мамочку. Я же тебя родила, я все твои писечки-попочки видела…

Чубаристов встал.

«Так тебе и надо, придурок, так тебе и надо!» — подумал он.

— Витенька, а ты писечку свою не трогаешь? Никогда этого не делай, ручки отсохнут. Ну, ударь, ударь…

Виктор шагнул к ней. Она не отпрянула. Она улыбнулась.

«Ах, вот как мы сегодня? — мелькнуло горячечно. — Мы сегодня так?!»

Он схватил ее за волосы и запрокинул лицо.

Она не сопротивлялась. Он пригнул ее голову вниз, прижал к своей промежности. Она со стоном вздохнула, расцепила руками молнию и впилась губами в его плоть.

Перемена власти произошла моментально.

Теперь уже он был властителем. Жестоким и изощренным. А она со сладостными стонами исполняла любые его, даже самые отвратительные прихоти.

Его фантазия вдруг начала работать в каком-то неведомом извращенном поле. А она, словно проникая в его мысли, опережала эти фантазии.

Бурное начало сменилось длительным, томительно-жутким продолжением. Она начала мастурбировать, показывая ему бесстыдно, как это делается, раскрываясь вся.

— Смотри, — поворачивала его голову к зеркалу, — смотри…

Это был красный морок. Это был черный туман.

Чубаристов ударил ее. Ударил сильно.

Но она только завыла от наслаждения.

— Еще! Еще!

И впилась зубами в его тело.

Когда волна накрыла его с головой, он решил, что сейчас умрет. Сердце остановилось. Он открывал рот, а вдохнуть не мог. Потом свалился на пол и забился в конвульсиях. Кажется, она тоже билась и что-то кричала.

Потом в ушах был звон, словно рядом взорвалась шутиха.

— Закроешь дверь за собой, — сказала она, скрываясь в ванной.

Он на кисельных ногах доплелся до двери. Сердцебиение еще не восстановилось, дыхание было судорожным, но мысль была четкой:

«У-у! Сука…»

Они влетели в подъезд, едва не сбив с ног соседского пацана, волокущего на спине велосипед. Велосипедный звонок жалобно звякнул, ударившись о стену.

Бабулька, стерегущая входящих на своем балконе, не успела и рта раскрыть.

Запыхавшийся Порогин мчался следом за Дежкиной, сжимая в руке ее сумку, и едва-едва поспевал.

Он и не подозревал, что наставница умеет так хорошо бегать.

Пять минут назад они поймали такси, точнее сказать, остановили его грудью — Дежкина вылетела на проезжую часть и встала как вкопанная перед несущейся на нее машиной — водитель едва успел затормозить.

Пока он орал, брызгая слюной и в ярости сжимая пудовые кулаки, Клавдия плюхнулась на заднее сиденье и назвала адрес.

У нее был такой вид, что матерый шоферюга осекся, машина взревела и помчалась на красный свет.

Игорь с замиранием сердца следил за светофорами, а на поворотах цеплялся за дверную ручку.

Наконец, взвизгнув тормозами, такси затормозило у подъезда, и Дежкина, не глядя высыпав в ладонь водителя деньги из кошелька, вывалилась из машины.

Дверь квартиры открыл Федор Иванович.

Он поглядел на Клавдию как очумелый и выпалил:

— Ну, что?!

И Клавдия эти же слова в тон ему:

— Ну, что?!

Они уставились друг на друга, одновременно осознав, что никаких новостей нет и задавать вопросы бессмысленно.

Клавдия привалилась к дверному косяку, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги.

Игорь Порогин топтался на лестничной площадке, не решаясь войти.

— Здравствуйте, Федор Иванович, — робко произнес он.

Дежкин не сразу узнал Порогина, потом кивнул и поплелся в глубину квартиры.

Игорь осторожно взял Клавдию под локоть и усадил на стульчик в прихожей.

— Воды, — попросила Дежкина.

На висках ее блестели мелкие капельки пота.

Игорь метнулся в кухню и до краев наполнил граненый стакан.

Клавдия пила огромными глотками, захлебываясь и роняя капли на воротник.

Порогин придерживал стакан в ее трясущихся руках.

— Почему ты молчишь? — отчаянно крикнула она в пространство, отдавая стакан Игорю. — Федя, почему ты молчишь?!

— А что прикажешь говорить? — донеслось из спальни.

— Сейчас же подойди ко мне!

— Не ори на меня, — послышалось шарканье шлепанцев, и в коридоре показался Дежкин.

Игорь только теперь разглядел, что лицо его было сплошь покрыто кровоподтеками, а лоб рассекала длинная рваная царапина.

— Кто это вас, Федор Иванович? — не удержался от вопроса Порогин.