Компьютер сканировал фотоизображения, и первые результаты настораживали.

— Кто эти люди? — не выдержала молчания Вера.

— Хотел бы я это знать…

— Они перешли тебе дорогу?

— Пока нет. И не советовал бы им это делать.

— Пожалуй, и я бы тебе не посоветовала. — Вера откинулась на спинку стула и строго посмотрела в глаза собеседнику. — Они тебе очень нужны?

— Мне нужно знать, что это за компания.

— Я не могу тебе назвать имена этих троих, — она указала пальцем на группу преследователей на заднем плане.

— Не можешь? — переспросил Чубаристов. Кажется, он начал понимать что к чему. — Ты хочешь сказать…

— Да, — коротко кивнула Вера, — это наши сотрудники.

— Все трое?

— Все четверо. Ара Гургенович Карапетян — тоже.

Виктор поглядел на лицо кавказца.

Кто бы мог подумать, что и он — фээсбэшник.

— А что, на Карапетяна не распространяется секретность? — спросил Виктор.

— Теперь — нет. — Вера отключила компьютер и, возвратив Чубаристову фотографию, поднялась с места. — Ара Карапетян погиб в автокатастрофе четыре дня тому назад.

Виктор даже присвистнул от неожиданности.

Интуиция не подвела. Дело-то, оказывается, и впрямь было нешуточное.

Интересно, с чего это наша смирная и тихая Клавдия Васильевна заинтересовалась эфэсбэшными сотрудниками?

Надо бы ее от этого отвадить, а то, не ровен час, вляпается в какую-нибудь историю.

— Ну-с, — сказала Вера, резко оборачиваясь, — теперь, надеюсь, твоя душенька довольна?

— Расцеловал бы тебя, да, боюсь, не позволишь.

— Правильно делаешь, что боишься.

— С меня — коробка конфет. И шоколадка для сына. Кстати, сколько ему?

— Четвертый год.

— На кого похож?

— На отца, — коротко ответила Вера. — Ну, мне пора. Прощай.

Она пожала ему руку и деловой походкой пошла прочь.

Она изо всех сил старалась держать спину прямо.

Она сказала правду: ее подрастающий мальчуган был вылитый отец. Вылитый Виктор Сергеевич Чубаристов.

Дежкина воткнула в розетку штепсель кипятильника (пирожки-то она еще прошлым вечером испекла, а сама попробовать до сих пор не удосужилась) и посмотрела на часы. Подколзин опаздывал, что, впрочем, неудивительно. Телевизионщики — народ крайне непунктуальный.

За окном накрапывал мерзкий дождик. Автомобильные покрышки с шумом врезались в холодные лужи. На улице не протолкнуться: полчища суетливых людей снуют туда-сюда, туда-сюда. Куда они спешат? Почему не работают?

Клавдия Васильевна никогда не понимала, каким образом можно, ничего не делая, загребать деньги лопатой, да еще какие деньги! Тут крутишься-вертишься целый день, возвращаешься домой измочаленная, муж ворчит, дети от рук отбились, а в день зарплаты подходишь к окошечку кассы, расписываешься в ведомости и видишь эти смешные цифирки…

А если податься в коммерцию, открыть какую-нибудь фирму и продавать-покупать, продавать-покупать? Все равно что — хоть презервативы вьетнамские, хоть «Педигри Пал» чукотский, лишь бы прибыль шла.

«Так ведь не получится, — мысленно говорила Дежкина. — У кого угодно получится, а у меня — нет. Нынешнему поколению с пеленок вдалбливаются экономические правила, законы рынка, а на чем воспитывалась я? На Павлике Морозове, на равенстве и братстве, на плановом хозяйстве. Это неизлечимо и невытравливаемо…»

Пирожки получились чуточку пресными. Клавдия без всякой охоты пожевала один, остальные оставила друзьям-соратникам, они люди неприхотливые, слопают за милую душу и пальчики оближут.

Дежкина вдруг почувствовала какую-то неловкость, она не привыкла сидеть сложа руки, не привыкла распивать чаи в одиночестве. Надо бы просмотреть материалы других дел, но в голове лихой каруселью постоянно крутятся события последних дней — митинг, давка, наглое похищение, обыск, таинственная записка, странная старуха, разговор с неизвестным в «обменном пункте», нападение на Михаила несуществующих милиционеров, избиение Федора, «Хрюкалона» в кармане плаща и убегающий от погони мужик, тот самый, что сидел рядом с главарем кавказских сепаратистов. Иногда Клавдии Васильевне даже начинало казаться, что эти отдельные эпизоды никак не связываются друг с другом, что это просто цепь несуразных совпадений — в жизни и не такое бывает.

«Что означает бессмысленный набор букв — Хрюкалона? — в который уж раз задавала себе этот вопрос Дежкина. — Похоже на что-то свинское. Действительно, меня преследует сплошное свинство. Но какое отношение к этим домашним животным имеет генерал Гагуев? То, что он — свинья, давно всем понятно, секрета тут нет. И чтобы рассказать об этом людям, совсем не обязательно рисковать собственной жизнью и подбрасывать дурацкие шоколадные обертки, достаточно лишь открыть первую попавшуюся в руки газету. Нет, с Хрюкалоной все гораздо сложнее. Быть может, разгадка совсем проста и прячется где-то близко, но для меня она абсолютно недосягаема. Я не знаю условий игры, я непосвященная…»

Позвонили с вахты, сказали, что какой-то мужчина рвется на прием к Дежкиной, что он якобы забыл дома паспорт. Конечно же это Мишенька. Кто же еще такой рассеянный? Клавдия Васильевна упросила дежурного пропустить Подколзина под ее персональную ответственность.

— Вспомнил, что паспорт на холодильнике остался, только десять минут назад, — едва переступив порог кабинета, начал оправдываться Михаил. — Не возвращаться же, правильно? Я рубашку вчера замочит, а паспорт на холодильник выложил…

— Не сжигайте себя, ничего страшного не произошло, — успокоила его Дежкина. — В уголовном кодексе нет статьи, по которой можно было бы привлечь вас за рассеянность. С кем не бывает.

Клавдия и не предполагала, что она так обрадуется приходу Подколзина. В Михаиле удивительно совмещались истинно русская леность, какая-то милая расхлябанность, наплевательство на все и вся и что-то по-настоящему мужицкое, упрямое, нахрапистое. Он был уверен в самом себе: в своих силах, в своей красоте, в своем профессиональном умении и не скрывал этого. С первой минуты знакомства с телевизионным оператором Дежкина почувствовала, что такие пороки, как зависть и подлость, отсутствуют в нем напрочь. Или это только первые впечатления? Жизнь покажет… Во всяком случае, Клавдия не отказалась бы поближе подружиться с Михаилом, он был ей интересен. Нет, не в том смысле, в каком вы подумали, Боже упаси! Он был ей интересен в чисто человеческом плане.

— Уютно у вас здесь, — сложив руки на коленях, Подколзин осматривался по сторонам. — И пахнет чем-то приятным.

— Жасминовым чаем, — улыбнулась Дежкина, подвигая к нему пакет с пирожками. — Угощайтесь, Мишанчик. Вы же любите, когда есть что-нибудь вкусненькое под рукой.

— И все-таки меня не покидает странное ощущение, будто я арестован и вот-вот окажусь за решеткой, — признался оператор. — Ощущение чего-то неотвратимого, неизбежного. После всех этих книжек и фильмов слово «прокуратура» теперь ассоциируется с ярким светом в глаза, с бесконечными допросами, с решетками, с одиночными камерами, с шизофреничными следователями, с продажными охранниками.

— Здесь нет камер, а решетки на окнах для того, чтобы горы не влезли. — Клавдия Васильевна открыла верхний ящик стола и извлекла из него пустую картонную папку с выразительной надписью на обложке: «ДЕЛО №». — А насчет ощущения, это вы правы. Помню, когда я только сюда пришла, мне тоже слегка не по себе было. Но не прошло и дня, как освоилась.

— А у меня это не получается. — Подколзин надкусил пирожок, и глаза его блаженно закатились. (Еще одна положительная черта — он никогда не скрывает своих эмоций. Нравится — так нравится. Не нравится — так и скажет, без всяких там сю-сю, му-му.)

— Вы здесь не в первый раз? — Дежкина вывела на папке черным фломастером цифру 117.

— Обижаете… На всех предыдущих прокуроров собственной рукой фокус наводил. Кстати, вскоре после этого их обязательно вытуривали.