— Значит, легкая у вас рука. — Клавдия вложила в папку чистый лист бумаги и прихватила его железными скобами. — А Меньшикова случайно снимать не собираетесь в ближайшее время?

— А что, уже пора? Сильно достает?

— Да нет… из всех последних начальников он, пожалуй, самый терпимый.

— Клавдия Васильевна, мне тут одна мыслишка в голову залетела… — Подколзин вольготно развалился в кресле, закинул ногу за ногу и потянулся за сигаретами: — Можно?

— Можно, — разрешила Дежкина и, дернув за веревочку, чуть приоткрыла форточку.

— Так вот, мыслишка офигительная. — Михаил щелкнул зажигалкой, прикурил и с удовольствием затянулся. — А что, если нам сделать документальную ленту о работе простого и скромного следователя городской прокуратуры? Предположим, в течение года день за днем хроникально описывать все события и не давать никаких комментариев, пусть зритель сам во всем разберется и сделает для себя выводы. Интересная ведь штуковина получится, а?

— Вы на что намекаете? — смутилась Клавдия.

— На кого, — поправил ее Подколзин. — На вас конечно же. Я уже и название подходящее придумал; «Госпожа следователь». Так что вы об этом думаете?

— Право, не знаю… Вы, наверное, шутите?

— Я серьезен как никогда! Клавдия Васильевна, вы даже представить себе не можете, какие перспективы откроются перед вами, когда фильм прокатят по всей стране! Вы превратитесь в настоящую «звезду», будете разъезжать по кинофестивалям, получать престижные премии! Ведь женщина-следователь — это нонсенс, это что-то пикантное, щекочущее нервы. Гарантирую, что ни один прокурор не сможет плохого слова вам сказать! Ни Меньшиков, ни любой другой, занявший его место. Вы станете достопримечательностью прокуратуры, к вам будут водить экскурсии!

— Расфантазировались вы, Мишенька. — Дежкина совсем не разделяла оптимистического настроя Подколзина. — Мне кажется, все будет иначе. Я не актриса и не знаю, куда деться от стыда и скованности, когда меня фотографируют. Что уж говорить о кинокамере…

— А вот и ошибаетесь, — возразил оператор. — Сколько раз непрофессионалы вчистую переигрывали дипломированных актеров. Вспомнить хотя бы…

— Да и в работе моей нет ничего интересного, — мягким движением руки прервала его Клавдия. — Нет ни погонь, ни перестрелок, ни перевернутых автомобилей. Сплошная рутина, кипы исписанных страниц, протоколы допросов, подшитые к делу заключения экспертов, справки разные… Скучно это, Мишенька. Безумно скучно. И коллеги будут смеяться, подтрунивать надо мной. А прокурор вообще взбесится.

— Ну вот… Вы сразу начинаете думать о самом худшем, — укоризненно сказал Подколзин. — И откуда у вас такая неуверенность?

— За все долгие годы, что я здесь работаю, мне не доверили ни одного мало-мальски стоящего дела. — Клавдия пыталась заставить себя замолчать, но горькие слова сами вырывались из нее. — Я привыкла быть на вторых, третьих, четвертых ролях. И не хочу прыгать выше головы, это бессмысленно. Думаете, я всегда была такой? После университета я готова была горы свернуть, но жизнь пообломала, поставила на свое место. Сиди, Дежкина, не рыпайся, расследуй кражу нижнего белья у гражданки Сидоровой из тридцать третьей квартиры. Нет-нет, я не жалуюсь на судьбу. Мне очень нравится моя работа, я никогда не смогу бросить ее или найти замену. Просто бывают моменты, когда я немножко жалею, что не родилась мужчиной. Поверьте, мужчинам здесь гораздо легче, они сильны физически, умеют драться, им не нужно изо дня в день доказывать, что они чего-то стоят.

— Сколько вам лет?

Обычно после такого вопроса Дежкина краснела и отшучивалась, но сейчас ответила сразу, не испытав при этом никакой неловкости:

— Сорок два…

— Странно.

— Что вам странно?

— Никогда бы не подумал. Вы смотритесь максимум на тридцать.

— Глупый комплимент.

— Ну хорошо-хорошо, на тридцать два. А вот сознание у вас семидесятилетней старухи — жизнь прожита, не к чему стремиться… позади все самое хорошее и светлое, впереди же — темнота. Меняться нужно, Клавдия Васильевна, совершенствоваться, не останавливаться в развитии, наконец, аутотренингом заниматься.

— Каким еще аутотренингом?

— Объясняю. Просыпаетесь утром и сразу к зеркалу. Смотрите на себя долго и внимательно, мысленно повторяя: «Я самая красивая и талантливая, я самая умная, я лучше всех».

— Вряд ли поможет.

— Обязательно поможет. Вы только один разочек попробуйте.

Дежкина не стала рассказывать Подколзину о том, что минимум дважды в день, залезая под душ, она невольно рассматривает себя со всех сторон в зеркалах, прилепленных Федором на стены, что, сколько бы она ни повторяла магических заклинаний типа «я самая-самая», результат всегда останется нулевым. Стоит только выйти из ванной комнаты и окунуться в повседневные заботы, как она опять начинает ощущать себя маленькой беспомощной серой мышкой.

— Как ваше отчество? — Клавдия склонилась над папкой, и лицо ее сразу приняло деловое и сосредоточенное выражение.

— Борисович. — Подколзин придвинулся вместе с креслом поближе к следовательскому столу. — А может, не надо?

— Надо, Мишенька, — не поднимая глаз, уверенно произнесла Дежкина. — В каком году вы родились?

— В шестьдесят пятом, одиннадцатого сентября. Клавдия Васильевна, это обязательно? — занервничал Подколзин. — У меня работа, постоянные разъезды…

— От вас требуется написать заявление на имя прокурора, — Дежкина положила перед ним листок. — Не бойтесь, вас не затаскают по кабинетам и судам. Заявление — это простая формальность, без него я не имею права открыть уголовное дело.

— Все равно же никого не найдете.

— Но я должна хотя бы попытаться. Лжемилиционеры — единственная зацепочка, за которую можно ухватиться. Узнай я, кто приказал им совершить на вас нападение и…

— Легко сказать, — хмыкнул Подколзин. — Наверняка их уже давным-давно в Москве нет.

— А мы составим фотороботы и разошлем по всей стране. Вы лица хорошо запомнили?

— Еще бы.

— Тогда пишите.

— А что писать-то? У меня, вообще-то, с этим проблемы. В школе за сочинение выше тройки с минусом не получал.

— Про митинг можно не упоминать, — задумавшись на мгновение, сказала Клавдия. — Начните с того самого момента, когда в вашу дверь позвонили…

— Не позвонили, а постучали. Громко.

— Пишите-пишите… Укажите точное время. Не забудьте про милицейскую форму и удостоверения.

— А куда и чем били, тоже указывать? — Подколзин старательно водил шариковой ручкой по бумаге.

— Обязательно.

— А про то, что один из них шепелявил?

— Шепелявил?.. — Дежкина тотчас отчетливо вспомнила голос парня из старенького «Жигуленка», который сидел слева от нее. — Тот тоже шепелявил. Похоже, что мои похитители и ваши налетчики — одни и те же люди.

— Вот и чудненько! — оживился Михаил. — Давайте заведем дело о вашем вероломном похищении, а я пойду домой.

— Нельзя, — покачала головой Клавдия.

— Это еще почему?

— Следователь не имеет права заводить уголовное дело, по которому он сам проходит как потерпевший или даже свидетель.

— Так попросите кого-нибудь из своих коллег.

— Мне не хотелось бы посвящать в свои проблемы посторонних.

— Неужели никому не доверяете? — Михаил понизил голос да шепота.

— Дело не в этом… — не очень уверенно ответила Клавдия.

— Даже этому своему? — Подколзин кивнул на чубаристовский стол. — Сами же говорили, что ближе него…

— Витя слишком загружен, он просто не потянет еще одно дело. И потом, я не об этом.

— Понятненько, — вздохнул оператор. — Значит, мне одному придется отдуваться за нас двоих. Эх, где наша не пропадала? — И он, что-то тихо бормоча себе под нос, застрочил с невероятной быстротой. Видно, его наконец посетило писательское вдохновение.

— Клавочка Васильевна! — В дверном проеме появилась Лина Волконская. Ее взгляд стремительно пробежал по кабинету и замер на пустующем кресле Чубаристова. — А я к вам. Можно?