— Так, — проговорила Клавдия. — Что еще?

— Ничего больше, — пробормотала Варвара, пряча глаза.

Следователь вновь схватилась за телефонную трубку.

— Ой, не звони, милая, не звони! Все скажу! К едрене фене — что он мне, отец родной? Денег он мне дал. У меня пенсия маленькая, еле бабушке на хлебушек хватает. Он говорит: «Хочешь денежку, бабка Варвара?» Хочу, говорю, как не хотеть. «Подойдет к тебе женщина — ето, значит, он мне говорит — подойдет такая интересная из себя, видная, а ты ее к дверце-то и проведи. А за ето тебе моя благодарность…

— Все? — спросила Клавдия.

Варвара, как видно, хотела соврать, но побоялась и сказала:

— Телефончик он мне свой оставил. Чтоб звонила, ежели чего. Я и позвонила…

— Вот как? Когда?

— А когда ты дверь взламывать хотела. Я тебя из окна видела и приятелей твоих. Вы ходили по ексченджям етим, где доллары меняют, а потом дверь ломать хотела. Я ему и позвонила.

— Телефон, — Клавдия требовательно протянула руку.

— Ой, не звони, милая, все тебе сказала как на духу, вот те крест!

— Я говорю: дайте мне этот номер телефона, — настаивала Дежкина.

— Номер? — спросила Варвара. — Счас, милая, сию минуточку!

Она принялась рыться в старенькой шкатулке, вынимая на свет божий полинявшие врачебные рецепты, желтые от времени фотографии, мотки ниток и еще много чего.

Она внимательно осматривала каждую бумажку, и по мере того как опустошалась шкатулка, сморщенное личико ее принимало все более и более обескураженное выражение.

— Ну! — поторопила ее Клавдия.

— Вот те крест, милая… — растерянно пробормотала старушка. — Где-то здесь он был, телефон етот… а где, не знаю.

— Может, вы его наизусть помните? — предположила Клавдия. Кажется, еще одна ниточка ускользнула из ее рук.

— Ой, милая… для тебя б выучила, — ответила Варвара, — но память у бабки дырявая, не вспомню…

— А имя?

— Которое?

— Ну, имя человека, которому вы звонили.

Старушка наморщила лоб, пытаясь восстановить в памяти имя.

— То ли Василь Васильич… То ли Петр Петрович… — а точно не скажу.

Клавдия тяжело вздохнула.

— А приметы? Может, вы запомнили, какой он из себя?

— Из себя видный, — вспомнила Варвара. — Пинджак на ем новый и ботинки лаковые. Одно слово: красавец мужчина.

— А лет ему сколько?

— Сколько годков-то? Молодой! То ли пятьдесят, а то ли тридцать, рази поймешь! Шрамик у него на брови, вот тута… такой беленький.

— Шрам? — оживилась Клавдия. — Точно помните?

— Как не помнить, — обиделась старушка, — помню. Был шрам. Вот сюда загинался, — она пальцем провела от брови к виску. — Сказал бабке, что он из важного учреждения, а из какого, не знаю…

— Интересные дела, — заметила Клавдия.

— Ты на меня, милая, не серчай, я бабка старая, много чего не понимаю. Теперича вижу, что ты женщина хорошая, а етот Василь Васильич… или как там его… больно мне подозрительным сразу показался. Чуяла моя душа — подозрительный человек. Ежели б знала, ни за что бы ему не стала помогать и даже копеечку от него не взяла бы.

— Понятно, — сказала Клавдия. — Вот вам, бабушка, мой номер телефона. Смотрите не потеряйте. Если объявится этот ваш Василий Васильевич, сразу звоните. Договорились?

— Договорились, милая, как не договориться, — пролепетала старушка, провожая незваную гостью к входной двери, — сразу позвоню. А ты на меня не серчай, ежели я чего не так…

Она плотно прикрыла за Клавдией дверь, повертела в руках бумажку с номером телефона и быстренько шмыгнула в комнату.

Из-под перины она извлекла промасленный старый конверт, а из конверта — листок с другим телефонным номером, под которым размашистым почерком было написано: Сергей Сергеевич.

Варвара поглядела на листок, приложила к нему второй, который оставила Клавдия, а потом изорвала оба в мелкие клочки и отправила в унитаз.

Она долго и с удовольствием наблюдала, как вода вертит и уносит с собой обрывки бумаги.

Теперь ее совесть была чиста.

Номера телефона Сергея Сергеевича у нее с этой минуты и в самом деле не было.

Дождь перестал.

По небу косяками шли низкие облака.

Порывистый ветер трепал полы пальто. Клавдия зябко поеживалась, удаляясь от дома Варвары.

Лена… Маленькая моя девочка.

Почему-то сейчас, думая о дочери, Клавдия представляла ее не подростком с подкрученной электрощипцами челкой, а крохотным младенцем, спящим у нее на руках.

Лена была поздним ребенком — так считала Клавдия, хотя родила ее еще до тридцати.

Она помнила день, когда вернулась из женской консультации и сказала опешившему мужу:

— Надо же… у нас опять будет ребенок!

Федор Иванович так и замер от этой новости.

Если честно, второго они не хотели.

Очень уж с Максимом намучились.

В детстве сын был болезненным, хилым и необыкновенно капризным существом.

Клавдия с содроганием вспоминала ночные бдения у кроватки, бесконечные укачивания, походы к врачу-педиатру, лечебные процедуры.

Если Дежкину спрашивали, не собирается ли она завести еще одного ребенка, она отмахивалась обеими руками.

Сама мысль о том, что придется вторично нарушить едва-едва установившийся жизненный уклад, вновь на долгое время покинуть работу, была для нее немыслима.

Не то чтобы Клавдия не любила детей, просто она считала, что не может позволить себе такую роскошь — заниматься только ими.

Ведь зарплаты Федора Ивановича едва хватало на питание, а ведь надо было покупать одежду, платить за утлую комнатку в коммуналке и тратиться еще на массу всевозможных необходимых вещей.

Поэтому Дежкина вышла из декретного отпуска на месяц раньше срока, отдав Максима на попечение свекрови, и занялась карьерой.

Карьера в ее понимании означала зарплату выше черты бедности.

Вот почему известие о новой беременности повергло супружескую чету Дежкиных в замешательство.

Клавдия с тоской оглядывала крошечную комнатку с единственным узким окном с видом на стену противоположного дома.

Максим подрос, ему нужна была нормальная кроватка. А где же еще расположить младенческую люльку, манежик и прочее? Где сушить пеленки?

Федор Иванович лежал на тахте, отвернувшись к стенке, и молчал.

Что и говорить, положение было не из легких.

— Если хочешь, Федя, я могу сходить к врачу, — робко предложила Клавдия. Они легли спать, но не спали, а лежали, глядя в потолок, по которому скользили ночные тени.

— Какой смысл? Ты уже была там, — не понял ее Федор Иванович.

— Нет, я о другом. Мне секретарша из прокуратуры рассказывала, в четвертой поликлинике ЭТО делают. Надо только принести справку, что жилищные условия не позволяют.

Она замолчала, ощущая сосущую пустоту под ложечкой.

Клавдия боялась признаться даже самой себе, что теперь уже не сможет отречься от зародившейся внутри нее новой жизни.

И больше всего на свете сейчас боялась, что муж не поддержит ее.

Федор Иванович тяжело ворочался, потом, приподнявшись на локте, заглянул ей в лицо.

Таким его она никогда не видела.

У Федора тряслись губы, а брови сурово сдвинулись на переносице.

— Ты что такое говоришь, а? Ты что говоришь? — шепотом, чтобы не разбудить спящего Максимку, выпалил он и задохнулся от негодования. — Клава! Ты — моя жена… и чтоб такое… Как ты могла?

Он резко отвернулся к стене.

Клавдия ощутила, как счастливое тепло обволакивает все ее тело.

Она приблизилась к его плечу и нежно прикоснулась губами.

Он все понял без слов.

Чуть больше чем через полгода появилась на свет Леночка, и все оказалось так, как представляла себе Клавдия: и теснота в комнате, и бессонные ночи, и пеленки над головой, — но почему-то теперь все это было в радость.

А потом Федор Иванович получил от завода новую квартиру, и первое время Клавдия никак не могла привыкнуть к этому трехкомнатному простору и лучше всего себя чувствовала на кухне, которая своей площадью напоминала ей бывшее жилище.