Он вежливо приподнял шляпу и сказал:

— Неважная погодка, не так ли?

Клавдия удивленно уставилась в его улыбающееся лицо.

— А?.. — рассеянно спросила она.

— Я говорю, не самое лучшее время для моциона на свежем воздухе. Здесь поблизости есть отличный ресторанчик. Позвольте пригласить вас…

— Благодарю, — покачала головой Дежкина, желая закруглить этот несвоевременный разговор.

— «Благодарю, да» или «благодарю, нет»? — не унимался прохожий, поблескивая линзами.

— Благодарю, нет, — произнесла Клавдия.

— Будьте благоразумны, — настаивал незнакомец. — Зимние дожди сулят простуду, а то и кое-что похуже. Не разумнее ли скоротать время в теплой дружеской компании за бокалом доброго винца и отличной закуской?

— Отвали, козел! — прошипела Дежкина с таким видом, что очкастый, не ожидавший подобного, отпрыгнул в сторону.

— Прошу прощения… Извините, — пролепетал он и помчался прочь, даже не пытаясь перепрыгивать через лужи.

Клавдию только на мгновение уколол стыд — слишком по-хамски обошлась с незнакомцем, — но, едва он удалился, она тут же забыла о нем.

Ожидание затягивалось, и Дежкина то и дело нервно поглядывала на часы.

«Она приедет, — убеждала себя Клавдия, чувствуя, что с каждой минутой уверенность эта ослабевает, — она должна приехать… у нее нет выхода…»

Однако площадь по-прежнему была пуста.

Немногим более часа назад Дежкина отправилась к Лизе Кройторовой в Институт химии.

Лиза, долговязая и длинноносая, была девицей сорока с лишним лет, которую Клавдия некогда избавила от домогательств ухажера-шантажиста.

Ухажер был профессиональным альфонсом. Безошибочным чутьем угадав в перезрелой и некрасивой Лизе тоскующую по мужской ласке душу, он умудрился за какие-то пару месяцев высосать из нее все сбережения и едва не лишил небольшой квартирки на Чистых прудах.

К счастью, Клавдия вовремя вмешалась, и Кройторова осталась при своем скромном, хотя и подчистую разоренном жилище, а вот ухажер — с носом.

Какое-то время, донельзя раздосадованный, что верная добыча ускользнула из рук, он даже пытался угрожать Дежкиной, караулил у подъезда, однако как-то раз напоролся на Федора Ивановича и с той поры исчез.

Федор Иванович с удовольствием сообщил жене, что альфонс отведал его коронный удар правой.

Лиза трудилась в институтской лаборатории. Ее ежедневные обязанности заключались в бесконечном промывании больших и малых пробирок, колбочек, мензурок и содержании в сохранности значительного арсенала всевозможных растворов, порошков и газообразных веществ.

Клавдия нашла Кройторову в крошечной подсобке. Не сняв с рук толстых резиновых перчаток, она сосредоточенно накладывала на губы слой коричневой помады и любовалась эффектом в разбитом настенном зеркальце.

— Лизонька, — торопливо произнесла Дежкина, — как хорошо, что я тебя застала. Пробегала мимо, надо срочно позвонить, и, как назло, ни одного действующего таксофона во всей округе.

— О чем речь, Клавдия Васильевна! — обрадовалась, что может ей помочь, Кройторова. — Нам вчера новый аппарат поставили, очень хорошо слышно. Я как раз вам хотела позвонить, узнать, как дела.

— «Хорошо идут дела, голова еще цела!» — процитировала Клавдия строку из полузабытого детского стихотворения. — Рада тебя видеть.

— А уж я-то! — отозвалась Лиза. — Хорошо выглядите. А я?

— У тебя новая помада, — отвечала Дежкина. — Ты решила сменить стиль?

— Замуж выхожу, — гордо сообщила лаборантка.

— Неужели?

— За профессора. Он мне уже предложение сделал.

— Поздравляю.

— Только он лысый и у него трое детей. Это ничего? — в последних словах Кройторовой сквозило волнение.

— Главное, чтоб любили друг друга…

— Я тоже так думаю, — со вздохом облегчения произнесла Лиза. — Мужчину надо ценить не за внешность, а за ум. А он у меня, знаете, какой умный — аж страшно. Я ему про этого… рассказала.

— Зачем? — удивилась Клавдия.

— Проверить, по-настоящему ли он меня любит или же просто так.

— Проверила?

— Ага. По-настоящему. Он меня простил.

— Ясно, — сказала Дежкина. — Где телефон?

— Что это с вами, Клавдия Васильевна? — воскликнула Лиза. — Вот же он, перед вами.

Телефонный аппарат и вправду стоял на самом видном месте, на столе, в окружении пузатых сосудов с маслянисто поблескивающей жидкостью.

Клавдия заглянула в записную книжку и набрала номер.

— Алле? — лениво ответил женский голос.

— Это следователь Дежкина… помните, мы с вами встречались?

— Так. Ну и?..

— Нам необходимо повидаться.

— Вам необходимо? — уточнил голос, нажимая на слово «вам».

— Нам обеим. Это в ваших интересах.

— В моих интересах — никогда больше не видеть вас и не слышать.

— Боюсь, это не избавит вас от серьезных неприятностей.

— Угрожаете?

— Предупреждаю.

— О’кей, — произнесла собеседница после длительной паузы. Клавдии даже показалось, что, прикрыв трубку ладонью, она успела посоветоваться с кем-то, — о’кей, через час я заеду в офис фирмы. Туда, где мы встречались в прошлый раз. Вас это устроит?

— Вполне.

Клавдия опустила трубку и вздрогнула, потому что Кройторова внезапно взвизгнула над самым ее ухом.

— Что? — вскрикнула она, а Лиза в это время подхватила на лету падающую колбу, которую Клавдия чуть не столкнула локтем со стола.

— Клавдия Васильевна, — простонала Лиза, — осторожнее! Это же кошмар что такое!

— Извини, Лизонька, — растерянно пробормотала Дежкина.

— Да что там «извини»! Мне-то что… А вот вы бы! Это же одна из самых сильнодействующих кислот. Одна капля дерево насквозь прожигает.

— Вот как? — заинтересовалась Клавдия…

…Вшшших! Дежкина, задумавшись, не успела отскочить в сторону.

Тяжелым веером брызг ее обдала с ног до головы подъехавшая машина.

Она стояла под зонтом, с плаща стекала грязная вода.

Ираида Петровна между тем как ни в чем не бывало выскользнула из салона машины и с удовлетворением оглядела мокрую Дежкину.

— Извиняюсь, — пропела она.

И непонятно было: то ли за грязный плащ прощения просит, то ли за почти часовое опоздание.

Мерзнувшая на ветру со своим летним товаром тучная мороженщица обратила внимание на странного прихрамывающего типа, вынырнувшего из подземного перехода и направившегося в сторону здания Министерства обороны. Под мышкой он сжимал большой рулон бумаги и древко со скрученным флажком, а в руках держал авоську с трехлитровой бутылью, наполненной прозрачной жидкостью.

Мороженщица проводила взглядом сутулую спину и, притопывая на холоде, осипшим голосом принялась нахваливать сливочное эскимо в шоколаде.

Федор Иванович неторопливо обогнул безликое белое здание, получившее в народе прозвище «Пентагон», и поднялся по ступеням на уложенную плитами площадку перед входом.

Оглядевшись, он выбрал точку, с которой бы его было достаточно хорошо видно из окон здания и проезжающих мимо машин.

Вынув из внутреннего кармана пальто армейскую старую фляжку, он отвинтил колпачок и сделал несколько больших глотков; поморщился и занюхал водку рукавом.

Затем он освободил бутыль из авоськи и снял пластмассовую крышку.

Убедился, на месте ли зажигалка.

Приготовления были окончены.

«Ну что, — сказал он сам себе, — поехали, что ли?»

На глазах у обомлевшего прохожего Федор Иванович поднял над головой банку с прозрачной жидкостью и опрокинул ее на себя.

В воздухе запахло бензином.

— Ничего себе… — вымолвил прохожий.

Сжимая в одной руке зажигалку, другой Федор Иванович развернул и прижал к груди самодельный плакат с пламенеющими словами: «ВЕРНИТЕ МНЕ МОЮ ДОЧЬ!»

Вокруг стали собираться зеваки.

За окнами здания замелькали перепуганные лица, какой-то интендантский чин выглянул из входных дверей, но приближаться не стал и вновь скрылся.