— И это правильно…

Клавдия совсем не собиралась произносить и эту дурацкую фразу. Опять же, само вырвалось. Как так получалось, она не могла понять. От волнения, наверное.

Но, к ее удивлению, Горбачев не обиделся, а, наоборот, засмеялся:

— Что, въелось в сознание?

— Въелось, Михал Сергеич, — честно призналась Дежкина.

— Простите, но мне ваше лицо знакомо. Мы где-нибудь раньше виделись?

— Вряд ли… — смутилась Клавдия. — Вообще-то я следователь.

— Преступников ловите?

— Стараемся… А вы на съемки?

— Да, прямой эфир, — и он, понизив голос до шепота, доверительно сообщил: — Волнуюсь страшно. Давненько перед людьми не выступал.

— Главное — хорошо начать, — почему-то делая ударение на персом слоге, сказала Дежкина, — а там процесс пойдет как по маслу. Удачи вам! А еще… огромное спасибо…

— За что?

— Не знаю… Просто спасибо. Я давно хотела вам это сказать, да все как-то случая не представлялось.

В этот момент снова объявился мужичок в кепке, который уладил все формальности и, не переставая извиняться, пригласил Горбачева проследовать за ним в студию.

Михаил Сергеевич протянул Клавдии теплую ладонь и растроганно проговорил:

— Ну, до свидания. Приятно сознавать, что тебя еще не забыли… — Он уже почти дошел до охранника, но вдруг остановился. — Простите, вас как зовут?

— Клавдия Васильевна Дежкина.

— Клавдия Васильевна, не хотите в моей команде поработать? — спросил Президент СССР, сложив руки на животе.

— Я? Ой, что вы… Да и потом, дел много… — залилась румянцем Клавдия.

— А мне такие люди нужны, — улыбнулся Горбачев. — Знаете что, если вы про рейтинг, то наплюйте.

— Нет, меня рейтинги не волнуют, — снова покраснела Клавдия.

— Тогда знаете, как поступим. Вот вам мой телефон. Надумаете — вдруг — позвоните. Договорились? Это прямой. Без секретарей.

— Спасибо.

В бюро пропусков Дежкиной посоветовали позвонить в творческую группу, в которой числился Подколзин, и продиктовали номер. Клавдия так и сделала, воспользовавшись одним из местных телефонов, прикрепленных прямо к зеркальной стене. И ей повезло. Трубку поднял сам Михаил.

Сказать, что Подколзин обрадовался, услышав голос Дежкиной, было бы большим преувеличением, но через несколько минут он спустился в холл и оформил на ее имя пропуск.

— Вот теперь совсем другое дело, — небрежно козырнув, крякнул постовой. — Теперь не придерешься.

— К чему такие строгости? — недоуменно спросила Клавдия Михаила, когда они шли к лифтам вдоль нескончаемого ряда коммерческих палаток. — Неужели я похожа на террористку? И Горбачева не пропускали… В голове не укладывается. Но самое смешное — кому нужно, тот ведь все равно пройдет и ни один постовой не заметит.

— Вы с самого рождения живете в этой стране и еще сохранили способность удивляться. Я вам завидую… — мрачно ухмыльнулся Подколзин. — Зачем вы пришли? От вас одни неприятности.

— Почему вы решили, что от меня?

— Не знаю… Но странное совпадение — как только я связался с вами, началась какая-то чертовщина. Сначала чуть не убили на митинге, затем в мою квартиру ворвались люди в милицейской форме, один из них рубанул меня дубинкой по лицу. Вот, видите? — он приподнял темные очки, скрывавшие растекшийся под его левым глазом лиловый «фингал». — А теперь еще и телефон отключили, вторые сутки не работает. Так что держитесь от меня подальше.

— Не думала, что вы такой суеверный.

— Со мной ни разу не происходило столько злоключений! Порознь — пожалуй, но чтобы все сразу!

Они с трудом втиснулись в битком набитый лифт. Клавдия оказалась прижатой к дверям, а Подколзина отнесло к дальней стенке. Хорошо, что, достигнув точки кипения, разговор прервался.

«Это какой-то растревоженный муравейник… — Задрав голову, Дежкина смотрела на мигающее табло, быстро отсчитывавшее пройденные этажи. Сотни возбужденных, несущихся непонятно куда людей. Кем они работают? Чем они занимаются? Такое впечатление, что целыми днями бегают по лестницам и длиннющим коридорам в поисках выхода».

Едва они выбрались из этой «консервной банки» и смогли наконец глубоко вздохнуть, как Подколзин вновь нажал кнопку вызова лифта.

— Пиво забыл купить. Я же говорил, вы приносите одни несчастья. Ну чего вам от меня надо? Приехали проведать? Так вот я — жив-здоров!

Иногда мужики бывают занудливее баб, и Михаил не был исключением. Что-то вбил себе в башку и теперь нудит, нудит, нудит…

— Не сердитесь на меня, Мишенька, — примирительно сказала Дежкина. — За последние два дня неприятности посещали не только вас. Вчера утром, на троллейбусной остановке, меня похитили двое неизвестных, затолкнули в «Жигуленок», накинули на голову мешок…

— Зачем?

— Еще совсем недавно я никак не могла этого понять, но теперь знаю точно — они что-то искали. Искали, но не нашли.

— Я-то здесь при чем? — настороженно спросил Подколзин.

— А прошлым вечером моего мужа избили до бессознательного состояния, чудом домой добрался. И опять — какие-то незнакомые люди, Федя никогда их прежде не встречал.

— Просто так избили?

— Просто так никогда ничего не делается, Мишенька. Помните из школьной программы: «Причины и следствия»? Глупо предполагать, что Бобров и Соколов наведались к вам просто так, без особой причины, тем более что… — тут Клавдия выдержала небольшую паузу, — в штате работников отделения милиции такие фамилии не значатся.

Подколзин ошарашенно глянул на Дежкину, темные стекла его щегольских очков начали стремительно запотевать.

— Что все это значит? — только и смог выдохнуть он.

— Ах, Мишенька, я была бы сейчас самым счастливым человеком на земле, если бы могла ответить на ваш вопрос, — развела руками Дежкина.

— Но они предъявили мне свои удостоверения… — растерянно произнес Михаил. — Удостоверения настоящие. И гербовые печати, и сами «корочки». И вообще, эти парни вели себя по-ментовски, никогда бы не подумал, что… — он замолчал, что-то вспоминая. — Нет, пивом не обойтись. Нужно что-нибудь покрепче…

Они сидели за круглым столиком небольшого уютного бара. Здесь было малолюдно, из магнитофонных колонок доносилась лирическая музычка, пахло дорогими сигаретами. Словом, приятная обстановка, располагающая к доверительной беседе.

— …И мне пришло в голову, Мишенька, что, быть может, имеет смысл связаться с другими операторами, которые снимали тот митинг. — Клавдия Васильевна потягивала апельсиновый сок. — У вас есть такая возможность?

— Возможность есть, — кивнул Подколзин, глотнув джин-тоника.

— У меня чувство такое, Мишенька, что все началось в тот самый день, в ту самую минуту, когда мы с вами очутились в центре толпы…

— Что началось?

— Вы называете это «чертовщиной». Что-то тогда произошло, что-то случилось, и мы стали невольными свидетелями… — В голосе Клавдии не было уверенности, она просто размышляла и ждала при этом поддержки и понимания от Михаила.

— Свидетелями чего? — продолжал выяснять Подколзин. Постепенно до него начинало доходить, что Дежкина, в общем-то, движется в правильном направлении.

— Вот это мы и могли бы выяснить, если бы у нас была та видеозапись, — горячо зашептала Клавдия. — В ней-то все и дело! Что-то вы там такое, Мишенька, успели заснять, а иначе зачем кому-то нужно было выслеживать вас, устраивать маскарад с переодеванием. Все это делалось ради того, чтобы изъять видеокассету.

— Да ничего там особенного не было, — сказал Подколзин. — Вы же сами все видели — митинг как митинг, безумные старики и старухи, красные знамена… Все, как обычно, ничего сенсационного. Между нами говоря, дрянной репортаж… Материал слабый и безликий, ни один канал бы не купил.

— А если это «что-то» осталось за пределами нашего внимания? Что, если мы этого просто не заметили? Или заметили, но не придали значения?

— Ну, не знаю… — пожал плечами Михаил. — Я сколько раз просматривал пленку, но ничего такого не обнаружил.