— М-м…

— Теперь — лишь одна комната. Последний бастион, который и обороняем вдвоем с Настей.

— Ей можно доверять?

— О, абсолютно! Настя прекрасного происхождения. Ее отец был денщиком у атамана Дутова. Единственная родная душа. А у вас — семья, родители?

— Никого. От прошлого — только пепел.

— Бедный! Еще чашечку?.. И возьмите печенья.

Печенья Приезжий взял, но занимало его другое:

— Антонина Валериановна, давно вы это… по золоту?

— После третьего мужа остались кое-какие знакомые, вот и занялась. Вы удивлены? Но не носки же мне вязать, как вы полагаете? — задорно тряхнула она головой.

— Да, видно, не по вашей части… Честное слово, жаль, что поздно родился. С какой женщиной я мог быть знаком!

— Без лести, Вольдемар, без лести! — погрозила Прахова пухлым пальцем, весьма, впрочем, довольная. — Что было, то прошло… Ах, Боже мой, как давно я в последний раз была в Париже!.. Но я еще там поживу! — как бы с угрозой кому-то повысила она голос. — Погуляю по Елисейским полям, подышу парижским воздухом!

Приезжий опешил. Или старуха «того»? Она в Париже — бред собачий. Ему вспомнился Чистодел, грязная пивная. Пора бы тут закругляться, если Прахова действительно собирается взять товар.

Хозяйка будто угадала его мысли:

— Вы молоды и наивны, Вольдемар. Вы видели только то, что видели, и ничего другого. Думаете, то, что сейчас, — навеки? А?

— Как-то не задумывался…

Где тут задумаешься? Взял товар — отдал товар — деньги хозяину — парное себе — в любой миг жди напасти — готовься бежать или драться насмерть. Навеки — не навеки? Велика разница!

— Напрасно не задумывались, голубчик. Я еще увижу — а вы тем более, — как весь этот сумасшедший дом развалится. И тогда мы окажемся на свободе и на высоте — те, у кого что-то есть!

«Ну, понесло старуху!»

Приезжий счел, что раскусил ее вполне — «парижская матрасница». Но отчасти Прахова выступала и «купчихой»: вольные расходы нет-нет да и вынуждали расстаться с увесистым мешочком — но уже в иных сферах, в элитарном обществе, куда ни Чистодела, ни какого-нибудь Мишу Токарева и в подъезд-то не пустили бы.

И она же, использовав древние знакомства, некогда пристроила Миркина для «стажировки» в Столешников.

Горевала Прахова и досадовала, что с арестом Бориса жизнь ее поскучнеет, нечем станет занять мысли и воображение. И вот — приход Вольдемара. Возрождение и — не исключено — даже новые горизонты!

Отсюда и желание сразу показать себя, и подчеркнутое радушие, и стремление приручить звероватого незнакомца.

Однако он напрасно опасался, что старуху «понесло». Изложив свое политическое кредо, она решительно поднялась:

— Ну-с, приступим к делу. Металл с собой?

— Да.

— Положение ваше, конечно, затруднительно. Но вы милый мальчик, и грех наживаться на чужой беде. На первый раз рассчитаюсь, как платила Борису. Давайте.

Приезжий снял кожаный пояс-мешок:

— Два кэгэ триста.

— Знаю. Деньги были приготовлены.

Она отперла шкатулку на рояле, вынула пачку крупных купюр, получила в обмен пояс и унесла за ширму. Приезжий быстро пересчитал деньги: к положенной сумме приплюсовывался парное Миркина и парное Чистодела. Недурно.

За ширмой слышалась возня: хозяйка, надо полагать, проверяла вес и припрятывала шлих.

Приезжему уже не терпелось уйти.

— Пора расставаться, Антонина Валериановна, — сказал он, едва завидя ее.

— Опять вы торопитесь, Вольдемар. Вы еще должны мне рассказать, на чем, современно выражаясь, погорели.

— Погорел?.. — свел он брови. — Я пока ни на чем не горел.

— Да? А почему же я вас сразу раскусила, как вы думаете? Милиция подробно описала мне вашу внешность.

— А, черт!..

— Имейте в виду, вас ищут. Вас и того, который якобы должен Борису десять рублей.

— Не сказали, за что?

— Такие вещи полагается знать самому, дорогой, — справедливо возразила Прахова.

Приезжий встревоженно закружил мимо кресел на лапах и резных комодов.

— Надо смываться. Может быть, что за домом следят?

— Явных признаков нет. Сюда вы проскочили благополучно, иначе они бы давно явились. Но береженого Бог бережет. Настя!.. Взгляни, милая, нет ли вокруг шпиков.

Та взяла на кухне мусорное ведро и вышла.

— Думаете, она справится?

— Ах, молодой человек, мы с Настей прожили долгую жизнь, чего только не бывало! И пока справлялись.

Помолчали.

— Да вы не нервничайте. Если они тут, вы уйдете, как Александр Федорович.

— Какой Александр Федорович?

— Да Керенский же. Господи! — с неудовольствием пояснила хозяйка молодому невежде.

— А как он ушел?

— В дамском платье. Надо знать родную историю! …Да, так что там у вас стряслось? Раз вы пришли сюда, я должна знать.

— Ну сделал я заход на экспертизу по делу Миркина, пугнул, чтоб молчала… а то, мол, придушу любимого племянника.

— Какая кровожадность! — оживилась Прахова. — И что же?

— Такая гадина попалась: да-да, говорит, конечно, а сама, выходит, побежала жаловаться!

— M-м… нехорошо. Но что вас, собственно, толкнуло?

— Борис взвешивал дома металл?

— Как же иначе?

— Тогда на весах найдут шлих.

— Ай-я-яй!

— Я хотел предотвратить.

— Как жаль, что сорвалось! Задумано было талантливо. Н-да, боюсь, Борису придется туго. Впрочем, он довольно хитер.

— Продать может?

— Меня нет. Я его воспитала, как родного, вывела в люди. Он мне всем обязан. А вот вашего посредника… Он ведь теперь никому не нужен, только помеха, а?..

— Если выберусь цел, я о нем подумаю. — Приезжий посмотрел в глаза старухе: они тоже горели молодо и зло.

С немалыми предосторожностями и уловками добрался Приезжий до пивной. По всем приметам позади было чисто.

В помещении, хорошо видном сквозь широкое окно, уже составляли один на другой столики, и лишь барабанщик ютился еще в уголке, сморенный ожиданием и несчетными пенными кружками, влитыми в утлую свою утробу.

Растворившись в тени газетного киоска, Приезжий выждал, пока того выдворили на улицу. В растерянности он топтался у дверей, памятуя, что велено отсюда не отлучаться. Однако пиво не греет, а лужи на глазах затягивало ледком, и спустя минут двенадцать Чистодел закоченел настолько, что презрел начальственное приказание. Он зарысил сначала вправо, но от угла повернул в противоположном направлении — в теплые недра метро.

Приезжий незримо сопровождал его, молясь своему охотничьему богу, чтобы не оказалось иных сопровождающих. Нет, никого не интересовал продрогший вечерний прохожий, нырнувший в вестибюль под светящейся буквой «М».

Здесь Приезжий взял Чистодела за локоть и повлек в безлюдный затишливый уголок.

— Да куда ж вы делись?! Я всякое терпение потерял! Чуть не околел на морозе! Остался, как вошь без хозяина!.. — запричитал, заобижался, закапризничал Чистодел.

Приезжий дал ему выговориться, отогреться и обрести способность порадоваться возвращению бесстрашного, отчаянного, мудрого товарища. Несколько ласковых фраз уверили Чистодела, что Приезжий никак не мог явиться раньше, выше головы занятый множеством хлопот.

— Но дело выгорело — купца я нашел.

Барабанщик преисполнился восхищения:

— Да как же вам пофартило?

— Секрет фирмы. А мужик что надо, возьмет товар, как у Миркина брал.

— Кто ж он? — жадно спросил Чистодел.

— Экий шустрый! Много будешь знать — скоро состаришься. Пошли, примем на прощанье, грамм по триста — и в разные стороны.

С физиономии барабанщика сползло радостное выражение.

— Стало быть, меня побоку? — возмутился он. — Так, да? То был Чистодел лучший друг, а теперь под зад коленом?

— Закон жизни, дорогой. Связь закоротилась, лишние руки кому нужны?

— А мой парное? Я тут с вами бегал, сколько страху натерпелся. Это все за спасибо?!

— Парное за мной. Доеду до места — вышлю. Тебе ведь до востребования? Координаты помню.