Опять они с Пал Палычем переглянулись, недоумевая, как быть. Майя Петровна просила не говорить Томину о своем бдении над ним. Однако он в два счета и сам выяснит. Если захочет, если не забудет за рабочей маетой. Лучше бы забыл. Потому что он и Майя Петровна (по фамилии все еще Багрова), да Катя (в душе навсегда Багрова), да еще таинственный Загорский — что из этого всего может получиться?

Утренний выгул Графа Пал Палыч с Колькой поделили поровну — через день. Сегодня пораньше пришлось проснуться Знаменскому-старшему. Щенок крутился и поскуливал — подперло.

В квартире он уже почти приучился терпеть, но по выходе из дому надо было проявлять проворство, чтобы успеть отбежать с ним от подъезда. Иначе он прочно и очень надолго утверждался на месте, похоже, сам дивясь, откуда что берется.

Миску он вылизывал так, что муха не подлетала. Обувь грыз исключительно старую — вкуснее. От попыток завоевать диван отказался без больших баталий. Много спал, невероятно быстро рос. Резвился умеренно.

— Мам, он у нас не меланхолик? — спросил как-то Колька, когда Граф отверг его приглашение проснуться и поиграть.

— Нет, Коля, он немножко флегматик и себе на уме. Но умишко еще детский. Крупные собаки поздно взрослеют.

Гулять с ним было тоже нехлопотно. Посторонних он игнорировал, к кошкам относился уважительно; только продуктовые сумки начисто лишали его равновесия. Пока не иссякнет бурный щенячий аппетит, с этим предстояло бороться. И еще присматривать, чтобы не сожрал какую-нибудь дрянь с земли.

— Граф, домой!.. Ты глуховат или у хозяина дикция плохая? Пошли-пошли, мне трудного свидетеля допрашивать.

Да, свидетель был трудноват и сложен. Явился пунктуально, но с неудовольствием. Молча протянул повестку.

Знаменский уважительно встал, протянул руку. Пожатие — первый внутренний зондаж, для партнера абсолютно неприметный. Он считает — просто поздоровался; не подозревает, что его ладонь проявила безразличие, симпатию, пренебрежение, страх, доверие, то есть любое преобладающее в нем теперь настроение. Чтобы четко воспринять сигнал, встречная ладонь, естественно, должна обладать натренированной чуткостью. У психологов, врачей, сотрудников следственного аппарата она вырабатывается даже и бессознательно. (У мошенников, кстати, тоже).

Рука Власова выдала неуверенность, нервозность.

— Извините, что опять беспокоим, — радушно начал Пал Палыч, — но дело теперь поручено мне, и есть детали, которые…

Власов не дослушал.

— Я же пришел.

Знаменский усадил его, принялся заполнять бланк, попутно «ставя диагноз».

«Неглуп. Самолюбив, даже с примесью высокомерия. Замкнут. Упрям. Лицо красивым не назовешь, но интересное. Лишь неподвижность черт его портит».

— Об ответственности за дачу ложных показаний вам говорили, прошу расписаться, что помните. Ну вот, с формальностями покончено, Игорь Сергеевич. Теперь несколько вопросов.

— Спрашивайте.

— Прежде всего спасибо, что помогли задержать хулигана.

— Я не задерживал. Задержала ватага молодежи, — отмел Власов похвалу.

— Им тоже спасибо, но без ваших показаний арест Платонова был бы почти…

Снова не дослушал:

— А за что арестован? За то, что слегка стукнул?

— Игорь Сергеевич, у Платонова кулаки пудовые. От его «слегка» у парнишки сотрясение мозга.

Власов скептически хмыкнул:

— Неудачно упал.

— Возможно… Скажите, с того места, где вы стояли, было отчетливо видно происходящее?

— Да.

— Можете назвать примерно расстояние?

— Шагов семь.

— Расскажите, пожалуйста, все по порядку, не упуская мелочей.

— Собственно, я уже рассказывал, записывали. В вашей папке наверняка содержатся мои… мемуары.

— Вы правы. Но то был рассказ другому следователю. Я обязан сам услышать.

— И записать другим почерком. Что ж, извольте.

Но он некоторое время молчал, глядя в окно, и обращенный к Знаменскому профиль выражал какую-то непонятную тому отрешенность.

— Этот… Платонов? Он купил после меня пачку сигарет. Подошел к девушке… Она ждала, наверное, долго. Это чувствовалось. Бесцельно ходила из стороны в сторону, скучала… В общем, неудивительно, что Платонов подошел. Красивая девушка… Одна.

«Почему он так тяжело говорит? Простенькая недавняя история, а он нагружает ее психологией».

— Но, Игорь Сергеевич, ведь девушка ждала не Платонова.

— На ней не написано. Просто, может, кого-нибудь.

— Она производила такое впечатление?

Власов поколебался.

— Нет-нет, утверждать не берусь. Но отрицать тоже.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Ну… пошел типичный для таких случаев треп.

— Вам было слышно?

Власов обернулся.

— Какие-то банальные фразы. Сами знаете, как бывает — начинается полушуткой; а потом уже обидно отъезжать ни с чем.

— Дословно не помните?

— Н-нет.

— Понимаете, мне важно, Игорь Сергеевич, как держался Платонов. Только развязно или нахраписто и нагло. И что девушка — давала она резкий отпор или как-то так… двусмысленно. Существо дела не меняется, но ситуация перед дракой… понимаете?

— Да, разумеется.

Пал Палыч поймал его взгляд и не отпускал, стремясь через этот «канал связи» привести его в нужное состояние.

— Я взываю к вашей памяти. Вы ведь все видели и слышали. Слова, интонации, жесты — где-то они отложились, надо только вытащить на поверхность. Постарайтесь сосредоточиться, Игорь Сергеевич. Представьте себе снова: тепло… ранний вечер… табачный ларек… красивая девушка скучает…

— Все очень похоже… — отрывисто и одышливо продолжил Власов за Пал Палычем, — слишком похоже… Теплый ветер порывами, и пахнет сирень… Деревья шелестят.

«Сирень?!.. Ладно, потом».

— К девушке подходит парень… установлено, что он был навеселе… голова немножко хмельная…

— Да, — согласился Власов, — голова хмельная. — И взволнованно заспешил, будто сам с собой: — Он говорит: «Как жаль, что вы ждете не меня». Она отворачивается. Ветер кидает ей волосы в лицо. Она говорит: «Отстаньте» или «Оставьте»… Но всерьез или только для виду — это невозможно понять. Поэтому он не отстает. Он говорит… пошлости, конечно, но она ему страшно нравится… Синие глаза, синее платье и рыжие волосы на ветру… — Вдруг он умолк резко, с разбегу.

«Ой-ой. Что на него накатило? Чердак в порядке, а понес несуразицу».

— Игорь Сергеевич, вы не жалуетесь на зрение?

— Нет, — сквозь зубы.

— Какого цвета папка?

— Коричневая.

— Эта?

— Серая. Я не дальтоник.

— Извините, заподозрил. Потому что на девушке была черная юбка. И белый свитер. И… разве она рыжая?

— Нет, обыкновенная блондинка. — Он хрустнул пальцами. — Из меня, как видите, никудышный свидетель.

— Да, что-то вы начали фантазировать. А мне нужно только то, что вы действительно видели и помните.

Перспектива продолжения допроса вызвала у Власова отвращение.

— Надо пойти лечь, — соврал он. — Что-то скверно…

— Позвонить в медпункт?

— Нет, это бывает… Я приду завтра или послезавтра… Можно?

— Послезавтра в то же время, — назначил Пал Палыч.

Подписал пропуск. Загадочный свидетель ушел. Знаменский посидел в раздумье. Затем, полистав справочник, снял телефонную трубку.)

— Гидрометцентр? Здравствуйте, следователь Знаменский с Петровки, 38… Да, пожалуйста. Вопрос такой: какова была сила ветра в Москве вечером девятого апреля?.. Да, сего года. Жду… Да? Практически безветрие. Спасибо.

«А если он малость „того“? Шелестят у него деревья и пахнет сиренью. До сирени и сейчас-то далеко».

Бестолково потерянный час дорогого времени. Больше Знаменскому даже думать о Власове было некогда.

При всем сочувствии к его горю, отец потерпевшего был Пал Палычу неинтересен. Желто-седые виски, ранние морщины, неотмываемые рабочие руки, громкий голос (от привычки перекрывать шум в цеху) — типичная незапоминающаяся внешность. Но не во внешности заключалась неинтересность, а в кондовой «правильности» Ивана Федотыча. Он был честнейшим, добросовестным и ограниченным человеком. Из породы почитающих себя всегда правыми моралистов и зануд.