В 1450 г. Рогир ван дер Вейден ездил в Рим поклониться римским святыням. Кроме Рима он побывал и в крупнейших художественных центрах тогдашней Италии — Флоренции и Ферраре. С этой поездкой связывают начало проникновения в Италию изобразительной традиции Северной Европы, оказавшей немалое влияние на искусство итальянского Возрождения.

Гуго ван дер Гус провёл почти всю жизнь в своём родном Генте и уже при жизни пользовался всеевропейской известностью. Выдающийся немецкий художник Альбрехт Дюрер назвал ван дер Гуса крупнейшим нидерландским живописцем и поставил сто в один ряд с Яном ван Эйком и Рогиром ван дер Вейденом. Добившись признания современников и разбогатев, ван дер Гус, неожиданно для своих сограждан, ушёл в монастырь (около 1475 г.), где и провёл остаток жизни. Последние годы художника были омрачены тяжёлой душевной болезнью: его мучили приступы отчаяния, к тому же он испытывал безумную зависть к Яну ван Эйку, которого ему так и не удалось превзойти в живописи.

Алтарь Портинари Гуго ван дер Гуса — едва ли не первое в истории искусства Северной Европы произведение, в котором художник, тщательно продумав соотношения фигур, подчинил их общей композиционной схеме. Но Гуго ван дер Гус в отличие от итальянских мастеров руководствовался здесь не столько законами перспективы, сколько логикой сюжета: там, где итальянцы строили пространство как архитекторы, он действовал как режиссёр. В его картине линии перспективы сходятся не где-то за горизонтом, а в самом центре композиции: он совпадает с фигуркой Младенца Христа.

Этот алтарь создан художником между 1473 и 1475 гг. для Томмазо ди Фолко Портинари, купца-флорентийца, который в те годы жил в Брюгге и занимал ту же должность, что и его предшественник Джованни Арнольфини, т. е. был торговым представителем банка Медичи. Алтарь сразу же после окончания работы над ним отправили в Италию, на родину заказчика. Долгое время это творение Гуго ван дер Гуса находилось во флорентийской церкви Санта Мария Новелла.

Как и большинство произведений такого рода, Алтарь Портинари представляет собой довольно большой (его размеры в раскрытом виде 249х574 см) триптих; при этом все изображения подразделяются на два цикла, соответствующие основным положениям алтаря: с закрытыми и раскрытыми боковыми створками.

На внешних сторонах боковых створок алтаря, согласно установившейся традиции, изображена сцена Благовещения.

Центральную часть алтаря и внутренние поверхности его боковых створок занимает сцена Рождества. Перед Младенцем Христом прислонили колена Мария, Иосиф и ангелы; на боковых створках алтаря к ним присоединяются донаторы — вся семья Портинари: сам Томмазо, его жена Мария Маддалена, дочь Маргарита и двое сыновей. Рядом стоят их святые покровители (чьи имена носят члены этого семейства). Каждого святого можно узнать по его обычным атрибутам: Святой Антоний держит в руках колокольчик и дорожный посох, Святой Фома — копьё, Святая Мария Магдалина — алебастровый сосуд с благовониями, у ног Святой Маргариты — поверженный дракон. Из-под навеса на Младенца смотрят вол и осёл. Возле нижнего края картины помещён сноп колосьев — в знак того, что Христос, родившийся в Вифлееме (в переводе с арамейского — «дом хлеба»), сделался для верующих Хлебом Вечной Жизни.

Фоном на левой боковой створке служит суровый гористый пейзаж — там, ведя в поводу осла, бредут Мария и Иосиф. Этот мотив «удвоения» персонажей напоминает зрителю о том, что предшествовало сцене, изображенной в центральной части композиции, и как был труден путь, которым шёл к Рождеству весь Древний мир. На правой створке в круг поклонения Младенцу включаются пастухи. Двое из них, приблизившись, опускаются на колени, лица у них серьёзные и одухотворённые. Чуть правее, по петляющей среди холмов дороге, неспешно движется нарядная кавалькада. Передний путник в одежде пажа спрашивает дорогу у одного из пробегающих мимо пастухов. Три приближающихся величавых всадника — волхвы, восточные мудрецы, узнавшие о рождении Христа и принёсшие Ему дары.

Всё изображённое художником несёт в себе удвоенный смысл: небесная реальность просвечивает сквозь реальность земную. Новорождённый лежит на охапке соломы, брошенной на ровную и пустую поверхность пола, — маленький, беспомощный, обнажённый, но Его крошечная фигурка является центром композиции, целью, к которой в буквальном смысле устремляется весь мир картины. Свободное пространство, оставленное вокруг Младенца, усугубляет Его одиночество, но оно же заставляет задуматься о Его величии. Соломинки, служащие Ему постелью, золотясь, превращаются в подобие сияния. Все фигуры располагаются вокруг Младенца полукольцом, которое «размыкается» нижним краем картины. Но, по замыслу художника, этот круг должен быть завершён молящимися перед алтарём прихожанами. Они, таким образом, присоединятся к изображенным на картине ангелам, людям, животным.

Для Яна ван Эйка повседневность и чудо, земля и небо пребывали в нерасторжимом единстве. Гуго ван дер Гус лишён этого счастливого знания: у него эти два мира словно разделены невидимой стеной. Безнадёжность человека, оставленного Богом, сильнее всего выражена в картине «Успение Богоматери», относящейся, видимо, к позднему периоду творчества художника. Вокруг смертного ложа Марии столпились апостолы. Горе потери не объединяет, а разобщает их. В комнату умирающей окружённый ярким свечением входит Христос, готовый принять душу Своей Матери. Но только один из апостолов, сидящий у изголовья справа, видит Его, остальные же слепы и глухи. У подножия смертного ложа сидит Иаков Старший (по преданию, внешне похожий на Иисуса), и его отчуждённое печальное лицо кажется скорбным негативом просветлённого лика Христа.