После всего этого еще один сюрприз: недалеко от нас из года в год отдыхает знаменитый кукольник с женой, тоже кукольницей. Ольга Сергеевна просила, и они дали согласие выступить у нас.

Семь часов утра. В палату входит Аглая Петровна. В руках у нее стаканчики с термометрами. Обычно ребят не добудишься. Но сегодня все проснулись до времени.

— Поезд из Сочи приходит в десять тридцать, — вслух рассуждает Юра, — с вокзала на вокзал, допустим, еще час. В три часа она будет здесь.

— Я пойду встречать! Я пойду встречать, пойду встречать, встречать! — кричит Гриша Чернущенко.

Костя Иванов еще дремлет, но когда Аглая Петровна подходит к нему, он сразу же открывает глаза:

— Когда приходит сочинский?

— Мальчики, — говорит Аглая Петровна. — Температуру надо измерять молча.

Но только у Сенечки Мартьянова хватает выдержки не разговаривать.

В палате девочек те же разговоры. Но к расписанию поездов здесь относятся менее доверчиво. Считается, что поезд может и опоздать.

— А может, Галя вообще сегодня не приедет? — говорит Вера, всегда склонная к самым мрачным предчувствиям.

— Как это так «вообще»?

— Очень просто, заночует в городе — и все.

— Ну вот, Верка всегда так! Вера, ты почему такая?

— Да я ничего, — оправдывается Вера. — Я просто так подумала…

— Девочки, — говорит Аглая Петровна. — Температуру надо измерять молча.

Что касается меня, то я больше всего беспокоился о погоде. Но эта осень была особенная, тихая и солнечная. Мы весь день проводили в саду, под большим навесом. А на воздухе время летит…

Но сегодня и завтрак, и обход врача, и уроки, и обед — все тянется необыкновенно долго. Мне иногда кажется, что до трех стрелка вообще не доползет.

Три часа. Забираю с собой всю свою костыльную команду и отправляюсь к назначенному месту. Юра молча смотрит мне вслед. Я чувствую его взгляд, оборачиваюсь, машу рукой: будь спокоен, друже!

Пять минут четвертого. У входа в санаторий, возле калитки с надписью «Вход посторонним строго воспрещается». Гали еще нет.

— А может быть, она опоздала на поезд? — говорит Вера. Все на нее набрасываются. Вот всегда портит настроение!

Я своих сомнений вслух не высказываю, но мой страх растет с каждой минутой. А вдруг она в самом деле не приедет сегодня? Ну что ж, значит приедет завтра. Но как же это так, завтра!..

Три часа пятнадцать минут. «Кончено», — думаю я и стараюсь больше не смотреть на дорогу. Но как раз в эту минуту Гриша Чернущенко кричит во весь голос:

— Галя!

Это она. Нас отделяет мгновение. Она тоже увидела нас и бежит к нам навстречу. «Какой я счастливый человек, — думаю я. — Все сбывается, как я хочу».

И первые ее слова после разлуки обращены ко мне. Ведь она не знала, что врачи разрешили мне встать.

— Галя, Галя, Галя!.. — без конца кричит Гриша Чернущенко.

Вера вместо подготовленного приветствия прижалась к Галиной руке, и от нее, конечно, ничего путного не добьешься. Впрочем, и я только сейчас вспомнил о своих обязанностях.

— Гриша, быстро, налево — кругом, доложишь Юре: все в порядке.

Мой связной отрывается от Гали и скачет в «центр». Вера и Олег продолжают обниматься с Галей. Набегают взрослые: наша воспитательница и Галина подруга — Зоя Владимировна, дежурный врач Елена Николаевна, санитары Миша и Коля, подавальщица Катя, ей уже сорок лет, но все называют ее просто Катей.

Все были так увлечены встречей, что не сразу заметили Галиного спутника, который подошел не спеша и теперь молча рассматривал нас. Мне показалось, что и Галя на какую-то минуту забыла о нем, а потом спохватилась и стала нас знакомить:

— Вот этот мальчик почти три года пролежал в гипсе, а теперь поправился. А это Олег — наш горновой, а это Верочка…

Только теперь вспомнила Вера, что ей поручено приветствие:

— Дорогая наша вожатая! Мы, пионеры…

— Ну, будет, будет, верю… — засмеялась Галя.

Тем временем я пытался получше разглядеть Галиного спутника. Где-то я его уже встречал. Не в первый раз видел я эти широченные плечи, и эту могучую грудь, и эту литую шею. Второго человека с такими плечами, с такой грудью, с такой шеей не могло быть. И потом — характерная стрижка под машинку и только над самым лбом топорщится небольшой хохолок.

Загар у него был какой-то особенный, цвета старой бронзы. Галя — та вся почернела, и эта чернота странно ее молодила. А он стоял рядом с ней как бронзовая колонна.

Когда Галя всех нас представила, колонна подняла свои великолепные бронзовые руки, соединив их ладонь в ладонь, и покачала ими в воздухе:

— Вяльцев, Сергей.

Ну, конечно, конечно, это был он, Вяльцев Сергей, — знаменитый штангист, третье место по штанге.

— Идемте, ребята, — сказала Галя. — Вера, Олег, Зоя, Катя, Миша, Коля, Сережа, Елена Николаевна! Нет, стойте… Слышите?

«Светит месяц, светит ясный», — играли Муся и Ира.

— Сережа, слышишь? — спросила Галя и своей маленькой ручкой дотронулась до бронзы. — Ведь это они для меня! Ну что ж мы стоим, идемте!

Галя открыла калитку, и мы наконец двинулись. Колонна двинулась вместе с нами, бережно неся свое большое тело.

«Зачем он здесь? — спрашивал я себя. — Для чего это нужно Гале? Лечебная физкультура у нас в режиме, но он-то к этому никакого отношения не имеет. Продемонстрировать нам свои спортивные достижения? Но где же тогда его штанга?»

Все эти навязчивые вопросы отнимали от меня какую-то частицу радости, а я ничего не хотел терять. В конце концов, не все ли мне равно, почему он здесь? Но и против своей воли я продолжал наблюдать за ним.

— Славно, ах как славно играют… — повторяла Галя. — Хорошо, Сережа, верно?

— Ну ясно!

Но мне показалось, что он не очень-то прислушивался к нашим мандолинам. Галя обо всем его спрашивала: «Как наш сад? Густой, верно? Замечательный, да? Ребята нас встретили, это — огромное внимание, приятно, верно? Правильно я говорю?» Ей все время хотелось знать его мнение. По любому поводу. Он отвечал: «Ну ясно, угу, еще бы, спрашиваешь…» И чаще всего: «Ну ясно!»

— Познакомься, Сережа, это Гриша Чернущенко, его привезли к нам прямо из цыганского табора! А это наши музыкантши — Муся и Ира, а вот Костя — замечательный скульптор…

Раньше ее восторги были куда умереннее — это я сразу заметил. Она же ведь и раньше знала, что Муся и Ира учатся музыке, а Лиза вяжет, а я увлекаюсь кораблями, а Костя — лепкой. Все это было чудом только для посторонних: больной мальчик, годами прикованный к постели, снаряжает «в плавание» целый крейсер из картона и фольги. Всем подряд пятерки ставил только новый преподаватель. Галя же справедливо считала, что каждое чудо можно еще улучшить.

Сейчас, обнимая нас и расхваливая, она еле сдерживала слезы. Я это сам видел. Может быть, виновата разлука? Но ведь в прошлом году Галя тоже уезжала на месяц.

— Сережа, познакомься, это Юра — председатель отряда и моя правая рука.

Она еще что-то хотела прибавить, но слезы выступили у нее на глазах. Вероятно, Юра тоже это заметил.

— А у нас за это время прибыль! — быстро сказал он. — Новый мальчик, Дима Эсмус.

Пока Галя разговаривала с новеньким, я продолжал наблюдать за Сергеем Вяльцевым. Ему было ужасно скучно, а скрывать свои чувства он, по-видимому, не умел. Он стоял, подпирая навес, и ковырял спичкой в зубах. Все были заняты Галей, никто не обращал на него никакого внимания. А ведь он — наш гость…

Я подошел к нему и спросил:

— Хотите сыграть в шахматы или шашки?

— В настольные игры не играю, пацан.

— Вы тоже в Сочи загорали? — спросил я.

— Догадливый пацан!

В это время его окликнула Галя:

— Сережа, смотри, какие замечательные подарки!

— Пошли, пацан, посмотрим, — сказал он довольно уныло.

Вручение подарков было в разгаре. На Гале красовалась тюбетейка, вышитая бисером, два ожерелья из ракушек; смеясь, она протянула Вяльцеву правую руку в Лизиной рукавичке.

— Дикарка, — сказал он. — Ясно.