Не подслушивать! Эту заповедь внушил Владику его отец. Подслушивают либо по пустому любопытству, либо из нечестного расчета…

В соседней комнате разговаривали мама и ее подруга Зинаида Ивановна. Владик старался не слушать. Любопытничают малыши, а ему уже исполнилось двенадцать. К тому же надо собраться к завтрашнему туристскому походу. Школьный год закончен. Пионервожатая назначила сбор на ранний час. Весь день ребята проведут за городом, домой вернутся только к вечеру. Велено хорошо выспаться.

Ботинки свиной кожи на гвоздях, новые, еще ни разу не ношенные, чулки до колен, ковбойка, курточка на молнии и палка с наконечником. Славная экипировка!

Он давно мечтал о часах, и, будь отец дома, а не в командировке, у Владика хоть на один день были бы часы. Настоящий хронометр! Но отец приедет не раньше завтрашнего утра, поезд приходит около десяти — и, как всегда, — с вокзала на работу. Владик в это время будет уже далеко.

Перочинный нож, банка консервов в НЗ, лупа… Это, конечно, не часы, но предмет важный.

И все же, как он ни был занят сборами, голоса из соседней комнаты доносились сюда, и Владик невольно слышал обрывки разговора.

— Тише, тише, — просила мама, — Владик рядом.

Зинаида Ивановна тоже пробовала говорить шепотом, но это у нее не получалось. Отец называл ее голос иерихонской трубой. Вообще он к ней несерьезно относился. Мама называла свою подругу Зизи. Отец, смеясь сказал, что больше подходит «дзинь-дзинь» (Владик быстро перевел для себя: «Звонок»), Мама обиделась и сказала, что Зизи единственный человек, с которым она может поговорить откровенно и который ее понимает. Отец в ответ только приподнял левую бровь. И то же движение попробовал повторить сейчас Владик: у Виктора Сергеевича это получалось необыкновенно красиво.

Разговор в соседней комнате разгорался. Мамины вздохи, гудение Звонка, шуршание газеты.

С газеты все и началось. Что-то там напечатано и кому-то не то надо, не то не надо сообщать. «Какое мне дело, — думал Владик. — У них своя газета, у меня своя». Но тут Звонок громко сказала:

— Не вижу резона телеграфировать. Сейчас уже девять. Через два часа уходит поезд.

— Может быть, позвонить по телефону?

— Зачем? Быстрее быстрого поезд не дойдет…

«Ох, дамы, дамы, что-то вы опять напутали», — тихо сказал Владик и, покачав головой, взглянул на большую фотографию отца. В белых июньских сумерках Виктор Сергеевич мягко улыбался, поддерживая насмешливый тон Владика.

Владик быстро разделся и лег в постель. Несколько минут прошло в тишине. «Да, что-то напутали, — сонно думал Владик. — И, наверное, подвели отца».

В это время дверь в комнату тихо отворилась, вошла мать и стала у его постели. Ясно, что проверяет, спит он или не спит. «Если хочешь, чтоб с тобой поступали честно, будь честен сам». Эти слова отца Владик хорошо запомнил.

— Зизи, на минуту. Хочешь взглянуть?

Вошла Зинаида Ивановна и тоже вздохнула:

— Прелесть! Копия Виктора Сергеевича…

Затем обе ушли, закрыли дверь, и между ними начался разговор, который быстро все перевернул.

Мама. Может быть, все-таки позвонить Вите в гостиницу?

Звонок. Я свое мнение сказала. Дорогая, практически нет никакого смысла.

Мама. Но имела же я право посоветоваться с тобой! Как с близкой…

Звонок. Я была уверена, что ты этого захочешь.

Мама. Ты тоже… прочла в газете?

Звонок. Разумеется: «В результате несчастного случая…» Я целый день не отходила от телефона.

Мама. Целый день прошел! Виктор может неправильно меня понять.

Звонок. Никогда! Он так тебя уважает и ценит.

Мама. Все-таки это его сын!

Звонок. У тебя доброе сердце. Поверь мне, что я скорблю вместе с тобой. Но когда ты говоришь «сын», то… Боже мой, что связывало Виктора Сергеевича с этим «сыном»… общие гены, гены и ничего больше.

Мама. Брат Владика!

Звонок. Владик как не знал ни о чем, так ни о чем и не узнает. Разве у тебя есть сомнения по этому поводу?

Мама. Конечно нет! И Виктор, и я всегда хотели, чтобы Владик воспитывался нормально. Чтобы его ничто не травмировало. Но ты не представляешь себе, как я переживаю. Читаю газету и глазам не верю: «В результате несчастного случая». Ужас! И потом… Завтра в десять похороны… Ты меня понимаешь?

Звонок. Понимаю. Но ведь ты не виновата, что все так случилось. И не надо столько значения придавать обрядности. Оба вы столько в свое время перестрадали. Вспомни!

Мама. Да, да…

Звонок. Надеюсь, что Виктор Сергеевич остался хозяином своего слова?

Мама. Как ты можешь в этом сомневаться!

Звонок. Ради бога, успокойся! Заклинаю тебя, ты должна успокоиться!..

(И все время, пока они говорили, шуршала газета и мать плачущим голосом повторяла: «В результате несчастного случая, какой ужас!»)

Владик все слышал. В разговоре мамы со Звонком было много странного. Какие-то неизвестные ему слова и фразы: «гены», «обрядность», «хозяин своего слова», «заклинаю тебя», но главное он понял: у него был брат, и этот брат умер… в результате несчастного случая.

От Владика все скрыли. Почему? Этот брат не мамин сын? Ну и что? Владик знал, что так бывает. У его школьного товарища, Игоря Ивановского, родители разошлись, отец вторично женился, и у Игоря теперь маленький брат, Владик знал, что Игорь любит брата (кажется, его зовут Павлушей), играет с ним и называет «ежиком». Тот действительно фырчит, как ежик.

Владик резко отбросил одеяло, вскочил и как был, в одной рубашке, подбежал к двери в соседнюю комнату. Еще секунда, и он бы открыл дверь…

Но чего он добьется? Поднимется страшный шум, проснутся соседи, мама будет громко плакать. Ничего нельзя будет толком узнать, и он же еще окажется виноватым…

Владик снова взглянул на фотографию отца и, встретившись с его обычным, немного усталым, немного насмешливым, но добрым и ласковым взглядом, почувствовал, что отец его одобряет: как ни велико, как ни ошеломляюще неожиданное известие, нельзя действовать сгоряча, неосмотрительно.

Чуть слышно ступая босыми ногами, он вернулся и лег. Надо ждать приезда отца. С ним он может поговорить серьезно, по-мужски. Отец все ему объяснит. И Владика перестанет знобить, и он уснет под теплой отцовской рукой. Ему так хотелось почувствовать эту дружескую руку, что, казалось, отец уже здесь, рядом. Но в ту же минуту, когда Владик согрелся и стал засыпать, он проснулся. Как он может спать, когда случилось такое несчастье! Конечно, он еще мал, чтобы рассуждать о смерти, — так сказал отец, когда умер доктор Вишняков, лечивший Владика «с пеленок». Но ведь Владик и не пытается рассуждать о смерти, он только вспоминает, как были тогда огорчены и отец, и мать. Они сами говорили, что «ходят как потерянные». Потом, когда вместо доктора Вишнякова пришел другой доктор, молодой, красивый, загорелый, Владику самому стало необыкновенно грустно и больно. Какую же боль предстоит испытать отцу!

В соседней комнате продолжали разговаривать, но Владик больше ничего не хотел слушать. Телеграммы, телефоны, снова эти гены, и ни одного слова о том, как больно будет отцу. Похороны, обрядность… Он зарылся головой в подушку. Пусть шепчутся о чем угодно!..

Но они обманывают отца! Сами же говорят, что знали, с утра знали, а отцу не сообщили, и он не будет завтра на похоронах. А ведь это — Владик знал — «последний долг». Когда доктора Вишнякова похоронили, то родители были довольны, что выполнили «последний долг». Мать хвалила речь отца на похоронах и говорила, что она была лучше всех других речей. Таков обычай — говорить речи на похоронах…

Отца обманывают! Он сейчас в Москве, на вокзале, настроение у него хорошее, как всегда, когда он выигрывал дело. Владик знал, что отец ездит в Москву по делам своего учреждения. «Выигрывать дела»— это обязанность главного юрисконсульта. Другие юрисконсульты из других учреждений, случается, проигрывают дела, но отец всегда выигрывает, потому что лучше всех законы знает, за это его так и ценят… Вот он подходит к вагону, ставит чемодан на платформу и предъявляет билет проводнику. В чемодане у него подарки маме и Владику.