— Здесь будет наш клуб. Выделить по пять человек от каждой батареи, и чтобы к вечеру все было готово. Проведем встречу с гражданским населением. Ясно?

— Будет исполнено, товарищ полковник, — за всех ответил майор Черняев, совсем еще молодой человек с добрым, умным лицом и острым взглядом, который говорил о том, что ему немало пришлось пережить за эти три года.

Он был любимцем командира полка. Так же, как и Ларионов, командир второго дивизиона Черняев — «старичок», то есть давно служащий в полку и хорошо знающий его традиции. Конечно, самое главное — это умелый и дерзкий бой. Но ведь и после боя жизнь полка не прекращается. Отлично проведенный марш, образцовое размещение людей, строевая выправка, умение блеснуть своими артистическими силами — гармонистами, певцами, танцорами — все это важно, и всем этим отличался второй дивизион.

Было раннее утро, когда колонна артиллеристов въехала в городок. Женщины и дети, разбуженные лязганьем железа и шумом моторов, выбегали на улицы и, увидев родные лица, спешили к бойцам.

Черняев находился в том легком, беззаботном настроении, которое бывает после удачного боя. Стоянка в шахтерском городке была очень заманчива. Весьма кстати набраться новых сил. Сейчас Черняеву казалось, что все разделяют его настроение — и командир полка, и бойцы, и молодая женщина, посадившая на плечи мальчугана, который смотрел на Черняева широко раскрытыми глазами, и старушка, крепко обнявшая его.

И от всего этого и от прозрачного осеннего утра на душе было легко и по-праздничному прибранно.

Начались хлопоты по устройству. Мыли, чистили и скребли дома и бараки. Работа ладилась. К вечеру Черняев заглянул в свою комнату. Койка была аккуратно постлана, над ней висели оленьи рога. На столе стопочка книг. На распялке новый китель.

«Молодец, Лешка!» — мысленно похвалил Черняев своего ординарца. Час спустя, приодевшись, он отправился в клуб.

Огромный сарай был убран вереском. На стенах висели портреты героев. На скамьях, наспех сколоченных за сегодняшний день, разместились артиллеристы и их гости. Черняева выбрали в президиум, и оттуда он внимательно рассматривал знакомые и незнакомые лица.

Во втором ряду сидела девушка лет девятнадцати и, не отрываясь, наблюдала за командиром полка. Черняев заметил ее неудобную позу. Руки она сжала ладонь в ладонь, а голову откинула назад.

Когда командир полка предоставил слово Черняеву, девушка сразу же перевела взгляд, но не изменила своей напряженной позы, и Черняеву самому как-то стало неудобно. Он споткнулся на первом же слове и решил больше не смотреть в зал. Но и не глядя на девушку, он чувствовал ее взгляд, и это мешало ему говорить уверенно. Он быстро закончил выступление и, очень недовольный собой, сел. Раздались аплодисменты. Черняев искоса взглянул на девушку во втором ряду, — она тоже аплодировала.

Но едва только полковник объявил: «Ответное слово имеет товарищ Комарова», — как девушка снова стиснула руки ладонь в ладонь и откинула голову назад.

Комарова, пожилая женщина с нездоровым, отечным лицом, вышла на трибуну и, не глядя ни на кого, тихо сказала:

— Вот я и снова стала «товарищ Комарова», — и заплакала.

Ларионов, волнуясь, подал ей стакан воды. Черняев встал, чтобы помочь, но, сам того не желая, смотрел не на Комарову, а на девушку, сидевшую во втором ряду.

Начался концерт полковой самодеятельности. Несмотря на то что концерт шел с большим успехом и лучшими исполнителями были люди его дивизиона, Черняев хмурился. Настроение, с которым он пришел сюда, испортилось. Он ругал себя за неудачное выступление, за то, что не сумел помочь Комаровой, а главное, за то, что не мог снова вернуть прежнее настроение.

После концерта убрали скамейки и освободили место для танцев. К Черняеву подошел его ординарец.

— Товарищ майор, — сказал он тихо, — беленькую зовут Валей. Она из Стрельны, окончила семилетку. При немцах работала судомойкой.

— Чистый вздор! — сказал Черняев раздраженно. Лешка опешил. И в это время оркестр заиграл вальс.

«Кто его просил собирать сведения? Зачем это?» — мысленно негодовал Черняев.

— Я ухожу, — сказал он своему заместителю, капитану Болышеву. — Голова разболелась от духоты. — Он повернулся и почти столкнулся с Валей. — Хотите танцевать вальс? — спросил Черняев громко, словно отдавал приказание.

Валя кивнула головой, Черняев нахмурился и осторожно взял ее за талию.

Они танцевали молча. Но Валя, казалось, не замечала, что Черняев молчит, и улыбалась так, словно он ей рассказывал что-то очень интересное.

— Вас зовут Валей? — спросил наконец Черняев.

— Почему вы знаете?

Черняев вздохнул:

— Да уж знаю. Вы меня извините, Валя, я, кажется, наступил вам на ногу.

Она ничего не ответила и снова улыбнулась, и эта улыбка сказала Черняеву: «Нет, нет, все хорошо, я очень счастлива».

Кончился вальс, и сразу же к ним подошел командир полка. Полковник всегда был любезен с девушками.

«Конечно, сейчас он пригласит ее танцевать», — с непонятной для самого себя неприязнью подумал Черняев. Действительно, командир полка поклонился Вале, и та, улыбнувшись, положила руку на его плечо.

— Вы бы шли домой, товарищ майор, — услышал Черняев голос Болышева. — Если нездоровится, надо отдохнуть, а за порядок не беспокойтесь.

— Отлично, — сказал Черняев, — отлично…

Дома он захлопнул окно и, еще раз сказав «отлично», лег на свою койку и закурил папиросу.

Черняев очень устал за день, и сон почти сразу же подхватил его. Все события дня: марш, устройство на новом месте, неудачное выступление, концерт самодеятельности — все это закружилось вместе и поплыло.

«Надо потушить папиросу», — сквозь сон подумал Черняев. Светловолосая девушка положила ему руку на плечо.

«Я знаю, — сказал Черняев, — вас зовут Валя, мне Лешка сказал».

Она улыбнулась…

Утром командир полка вызвал к себе Черняева.

— Делаю вам замечание, майор.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

— «Слушаюсь, слушаюсь», — сказал Ларионов раздраженно. — Как, по-вашему, ваших дам я должен развлекать?

— Товарищ полковник… — начал Черняев, но Ларионов перебил его:

— Почему вчера раньше всех ушли из клуба?

— Нездоровилось, товарищ полковник.

— И бросили свою даму?

— Товарищ полковник, когда я уходил, вы же танцевали с ней.

— Надо было обождать, — упрямо сказал Ларионов.

— Зачем, товарищ полковник? — спросил Черняев, осмелев.

— Затем, чтобы девушка не могла подумать, что майору Черняеву с ней скучно. Ясно?

— Она этого не подумала, — сказал Черняев.

Ларионов взглянул на него с удивлением.

— У меня все, — сказал он. — Можете идти.

В полку был хозяйственный день, старшие офицеры были свободны. Черняев после обхода батареи отправился осматривать местность. Перейдя узкоколейку и миновав редкий сосновый лесок, он вышел к побережью.

Ветер шумел по высоким дюнам, и длинные изгороди вереска то пригибались, то снова выпрямлялись, встречая осень. Но этот холодный берег не показался Черняеву тоскливым. Ему нравились уверенные его черты, и медленный шорох моря, и вечное мужество вереска.

На обратном пути он заметил Лешку, который сидел на камне и в раздумье жевал какую-то травинку.

— Я вас ожидаю, товарищ майор, — сказал Лешка, быстро покончив с травинкой.

Домой они возвращались вместе. Миновали лесок, и Лешка сказал, понизив голос:

— Смотрите, товарищ майор, снова та белень… — Он оборвал себя и, взглянув на Черняева, добавил равнодушно: — Та девушка, с которой вчера командир полка танцевал.

Невдалеке от них Валя и три незнакомые Черняеву девушки-эстонки несли небольшую железную чушку. Они остановились отдохнуть и осторожно поставили свою ношу на землю.

«Узнает она меня или не узнает?» — спрашивал себя Черняев.

— Здравствуйте, Валя, — сказал он и козырнул.