Спина Бастианы словно окаменела.

– То-то и оно, то-то и оно, – кивнул Квентин и вышел из палаты.

Энжел Сувари нагнал сержанта Уиллиса уже у двери в отдел по борьбе со сверхъестественными преступлениями. Несколько ранее, в кабинете премьер-лейтенанта Квентину пришлось делать доклад о проведенном расследовании в присутствии Бастианы, Эры Штефан и Энжела, которого жрица Расты привела с собой, видимо не оставляя мысли о его виновности до самого последнего момента.

– На пару слов, сержант, – сказал Энжел.

Квентин обернулся.

– Дело закрыто, госпожа Штефан претензий к Луизе и ее матери не имеет, вы же слышали, она сама так сказала, – его голос прозвучал, пожалуй, слишком громко. – Чего ж вы теперь от меня еще хотите?

Энжел, проследив за взглядом Квентина, развернулся и увидел тех, ради кого сержант повысил голос: Эра и Бастиана как раз направлялись вместе к лестнице. Эра что-то говорила Бастиане, и той, кажется, не слишком приятно было ее слушать, но слова Квентина заставили жрицу Расты вдруг замолчать на полуслове и слегка ускорить шаг. Бастиана чуть заметно кивнула сержанту и тоже пошла быстрее, догоняя Эру.

– Я просто хотел вас поблагодарить, – сказал Энжел.

– За что? Все, что я сделал – это моя работа, – сказал Квентин.

– За хорошо проделанную работу тоже надо благодарить, – сказал Энжел. – Впрочем, я не об этом. Я хотел вас поблагодарить за то, что вы своими действиями не позволили богам вмешаться в жизнь моего брата и Бастианы. Люди должны в таких делах разбираться самостоятельно.

– Вы это сейчас о чем? – не понял Квентин. – Причем тут боги?

– А вас не удивила легкость, с которой маленькая девочка смогла украсть подсвечники из храма? – спросил Энжел.

– С их системой охраны, а, вернее сказать, с полным ее отсутствием, это было совсем не сложно. Справилась, как вы сами сказали, даже маленькая девочка. Кроме того, вы зря думаете, что раз Луизе десять лет, то она просто ребенок. Я с оборотнями возился побольше вашего, Энжел, и могу вам сказать, что их года человеческим не соответствуют. Взрослеют они раньше, Луизу вполне можно сравнить с пятнадцатилетними. Разве что физиология запаздывает.

– А вы знаете, что семьдесят лет назад одному любителю легкой наживы пришла в голову мысль опустошить в Храме Плодородия ящик для пожертвований? Нет? Знаете, что с ним случилось? Едва он коснулся ящика, как тут же ослеп. И зрение вернулось к нему только тогда, когда он признался во всех своих преступлениях и раскаялся. И тот случай не был уникальным; хорошенько порывшись в хрониках, вы убедитесь, что боги никогда не оставляли безнаказанными тех, кто позарился на их имущество.

– Помнится, мне ваш отец рассказывал про похищение статуи Гламуры и про кражу чарки Недоперепила, – сказал Квентин. – Кажется, тогда богам не пришлось вмешиваться, нет? Да и вы сами, сколько раз вы избежали наказания за кражу лунного пирога?

– Похищение лунного пирога – это особая история, – покачал головой Энжел. – А что касается тех случаев, о которых вы говорили, то похититель статуи до того, как ее увидел, был вполне адекватным молодым человеком, а после того, как статую у него забрали, двух слов связать не мог, только агукал и пузыри пускал. А похититель чаши, чтобы вы знали, утратил способность пьянеть. Мог бочку вина выпить – и ни в одном глазу. Каково, а?

– Тоже мне наказание, – усмехнулся Квентин. – Впрочем, каждому – свое. Но какое это отношение имеет к нашему случаю?

– А такое, что не желай Раста, чтобы Луиза взяла подсвечники, она бы их не взяла. И не желай Гламура, чтобы Луиза стащила духи, она бы их не стащила. А что касается Луни, вы всерьез думаете, что та не знала о том, что прячут у нее в храме?

– То есть, вы намекаете, что три старшие богини помогали девочке в осуществлении ее планов? – кажется, скепсиса в голосе Квентина было столько, что ни для чего другого места там уже не оставалось.

– Скажем так – не мешали. Что в сложившейся ситуации вполне можно приравнять к покровительству.

– Предположим, что так, – сказал Квентин.

«Что я несу, какое тут может быть «предположим»? Он же меня попросту мистифицирует, дурит мне голову для каких-то своих целей».

– Предположим, что так, – повторил Квентин. – Но зачем? Зачем богиням покровительствовать краже?

– Ну, насчет Луни сказать ничего толком не могу, – ответил Энжел. – Может быть, она не вмешивалась из расположения к девочке, которая росла в ее доме. С Гламурой – тут проще: она это сделала ради любви.

– А Раста – потому, что эта кража привела бы к рождению ребенка, – кивнул Квентин. – Конечно-конечно...

– Ну, я думаю, у Великой Матери был еще один расчет, – сказал Энжел. – Как вы думаете, что стало бы с девочкой, проведи она ритуал Зарождения?

– Ничего хорошего, – ответил Квентин, нахмурившись. – Даже неактивные подсвечники серьезно подорвали здоровье Луизы; что было бы, если бы она их активировала – и думать не хочу.

– Ничего бы ей не было, – отмахнулся Энжел. – Здоровье Луизы пошатнулось из-за того, что подсвечники сделаны из серебра, только и всего. Против оборотней они специально никогда направлены не были.

– Тогда что было бы? – спросил Квентин.

– Как вы думаете, какая ждала бы судьба девочку, сумевшую провести ритуал Зарождения? Не каждой жрице Расты при этом ритуале присутствовать перепадает, не то чтобы самой его провести.

Квентин несколько раз сморгнул, соображая, какую мысль хочет донести до него жрец.

– А потому спасибо вам еще и за то, что ритуал так и не состоялся, – добавил Энжел. – Если вы считали себя моим должником – забудьте. Мы в расчете. Хорошего дня.

И прежде чем Квентин успел что-либо ответить ему, Энжел развернулся и быстрым шагом направился к лестнице. Квентин некоторое время смотрел ему вслед, подбирая слова для ответа, но, так и не подобрав, сплюнул, а затем, неожиданно сам для себя, сложил пальцы левой руки в «козу» – отвращающей беду жест.

Илис вошел в обеденный зал «Неугомонного астронома», чуть задержался на пороге, зажмурил глаза и дважды шмыгнул носом, разделяя на составляющие витавшую в воздухе смесь ароматов и выделяя из нее запахи готовящейся еды, свежего пива, игристых вин и просто запахи присутствующих людей. Время было вечернее, но основная волна народа уже успела поужинать, и зал ресторации был заполнен едва ли на треть. Впрочем, та, кто интересовала Илиса более всех остальных, вместе взятых, была здесь, и именно к ней, сидящей за столиком у окна, он и направился.

Агата оборотня не видела, она цедила из высокого бокала красное сухое вино и смотрела в окно, так что небольшой букетик полевых цветов, который оборотень положил перед ней на край столика, оказался для нее полной неожиданностью. Она даже слегка вздрогнула.

– Я не слышала, как ты подкрался, – сказала она.

– Это я хорошо умею, – улыбнулся он. – Ты получила мое письмо?

– Ну, ты же видишь, я здесь сижу, – ответила она, поднося к носу букетик, от которого пахло августовским разнотравьем.

– Может, ты поесть сюда пришла, а не потому, что я попросил встретиться, – сказал Илис, присаживаясь напротив нее.

– Вообще-то, я ужинаю часом раньше, – сказала она. – Так что я ждала только тебя.

– О, – сказал он. – Извини, я раньше освободиться не мог. Весь день с Селеной на одного парня охотился, полгорода оббегали, а когда нашли его, оказалось, что он нам уже не нужен. Обидно.

– И часто у вас так? – спросила она.

– Случается, – ответил он.

– А Селене тоже обидно? – спросила она.

– Не знаю, – ответил Илис. – Наверное. Я не спрашивал. Она спокойнее воспринимает, не как я.

– Тогда давай выпьем, – сказала она и наполнила для него бокал из бутылки, что стояла перед ней.

– За что? – спросил он. – За работу?

– За нас, – ответила она. – Но если хочешь – то и за работу.