– Уяснить несколько вопросов, – сказал Квентин.

– В таком случае идемте ко мне наверх, – сказал жрец.

Они прошли за ним через главный зал храма, поднялись по потайной лестнице на второй этаж и оказались на кухне, самой обычной кухне, какую можно найти в любой холостяцкой квартире. То есть здесь имелась самая обычная дровяная печь, большой обеденный стол, несколько шкафов с посудой, разделочный столик и мойка. На кухне было чисто, чувствовалось, что живущий здесь человек не готовит ничего сложнее яичницы.

Энжел извинился, вышел на минуту куда-то и вернулся уже без садового инвентаря и с вымытыми руками, после чего принялся устраивать на плите чайник.

– Итак? – поинтересовался он, когда огонь под чайником загорелся. – Вы хотели меня о чем-то спросить? Спрашивайте.

– Протокол на тебе, – сказал Квентин Эрику. – Да, Энжел, у нас накопились к вам вопросы. Прежде всего: о чем вы говорили с братом возле камина в Храме Плодородия в тот вечер, когда были похищены подсвечники?

– Вы не допускаете мысли, что я могу забыть, о чем шла речь? – спросил Энжел, выставляя на стол чайный сервиз.

– Допускаю, но это не ответ на мой вопрос. Впрочем, если вы утверждаете, что забыли…

– Ничего такого я не утверждаю, – сказал Энжел. – Но, видимо, у вас никогда не было ни брата, ни сестры. Тем более близнеца. Мы с братом, к сожалению, видимся не так уж часто, так что при встрече нам есть о чем поговорить. Могу уверить вас, что никакого отношения наш разговор к подсвечникам не имел, а к камину мы отходили только потому, что там нас не могли услышать другие.

– Послушайте, Энжел, я ведь задал прямой вопрос, – сказал Квентин. – И хотел получить на него ответ, который я бы мог самостоятельно интерпретировать на предмет отношения к делу. Зачем вам надо все усложнять? Ваши семейные тайны, сами по себе, следствие не интересуют, так что никакого смысла скрывать содержимое вашей беседы нет. Зачем вы усложняете?

– Квентин, вы меня извините, но я считаю вас весьма умным и способным следователем, который не будет задавать случайных и лишних вопросов. Коль вас заинтересовало, о чем мы с Крисом говорили, значит, мой ответ имеет значение, а иметь значение он для вас может, только если вы подозреваете в причастности к краже меня или брата. Жреца Нурана вы вряд ли станете подозревать, значит, все-таки, речь обо мне. То есть получается, вы подозреваете меня. Я знаю, что расскажи я о нашем разговоре, это не снимет с меня подозрений – в разговоре не было ничего, что могло бы их снять, с другой стороны, как вы сами заметили, следствию наши семейные тайны сами по себе не интересны. Потому я предпочту не отвечать на ваш прямой вопрос. Именно чтобы не усложнять.

– Странно, – не выдержал Эрик. – Я вашу логику понять не могу. Ведь если вы отказываетесь отвечать на наши вопросы, то это усиливает подозрения. Разве вам это надо?

– Не надо, – ответил Энжел. – Но и ничего страшного я в этом не вижу. Да, подозрения ваши усилятся, но что вы с ними будете делать? Я-то подсвечников не крал, и, как вы меня не подозревайте, доказать то, что я это сделал, вы не сможете. Получается, что ваши подозрения больше вам мешают, чем мне, потому что уводят вас в сторону от поисков настоящего вора, а я особо ничего не теряю.

– Мне почему-то думалось, что вы заинтересованы в том, чтобы мы не уходили в сторону, а нашли настоящего вора, – сказал Квентин. – Это же вы привели Эру к нам. Мне отчего-то кажется, что без вас она Стражу привлекать бы не стала.

– Ваше мнение совпадает с моим – вряд ли бы она обратилась к вам, если бы не я, – согласился Энжел. – Но вы ошибаетесь, вернее, сильно упрощаете мою мотивацию. Мне прежде всего важно, чтобы меня не обвинили в краже, которой я не совершал. Участие Стражи в этом деле само по себе снимает с меня такие обвинения, во всяком случае, делает их не столь безапелляционными. Но, если честно, я бы предпочел, чтобы подсвечники не нашлись.

– Отчего так? – спросил Эрик.

– Я не очень люблю Эру, – ответил жрец. – Вернее сказать, я не люблю ее ко мне официального отношения, поскольку, когда она забывает, что она – старшая жрица Расты, а я – старший жрец Малина, то с ней вполне можно общаться. Приятная женщина, не глупая, немного сдвинутая на материнстве и семейных ценностях, ну так и пусть! Зато замечательно разбирается в растениях, любого садовника за пояс заткнет, а садоводство – моя большая любовь. Но стоит ей вспомнить, что она – старшая жрица Расты, а я – старший жрец Малина, как тут же начинаются все эти ее придирки, задирание носа, паранойя и все такое. Без подсвечников задирать нос ей не так легко, так что меня лично такая ситуация устраивает.

Закипел чайник и Энжел принялся хлопотать с заваркой. Он перебирал многочисленные бумажные свертки и кулечки, понемногу отсыпая из них в заварочный чайник каких-то трав, а когда заварил их кипятком, то по кухне пошел такой свежий и бодрящий аромат, что с Эрика, который сегодня ночью спал мало, а потому старательно пытался не зевать, спала всякая сонливость.

– А не лично? – спросил вдруг Квентин. – Ведь тут замешаны не только ваши личные интересы, верно?

Энжел, который в этот момент разливал чай по чашкам, на секунду замер, а затем не слишком весело усмехнулся.

– Сдаюсь, тут вы попали в яблочко, – сказал он. – Впрочем, вы же сын Лары и к вашему воспитанию приложила руку Арника, так что удивляться нечему. Да, есть кое-что, что заставляет меня хотеть, чтобы подсвечники нашлись.

– Что же? – спросил Эрик.

– Желание Малина, – ответил Энжел. – Понимаете, это у нас тут все хорошо и удобно. Нет доказательств – значит, не виноват. Там, у Них, презумпция невиновности не работает. Подсвечники украли – значит, это сделал Малин, и точка. Пока не доказано обратное. А Он, знаете ли, не слишком любит, когда его обвиняют в том, чего он не делал. Тем более что там у Него с Растой отношения еще более натянутые, чем у меня с Эрой. Насколько я понимаю ситуацию, Там решили подождать результатов вашего расследования, так что поздравляю, за вами наблюдают.

Квентин воспринял эту новость совершенно спокойно, а вот Эрик слегка растерялся и принялся озираться по сторонам.

– Вот и получается, что Он заинтересован, чтобы подсвечники нашлись, а я с его желаниями должен считаться. Потому я вам буду помогать по мере своих сил, если буду видеть, что моя помощь будет вам действительно полезна, – добавил Энжел, подвигая чашки с чаем следователям. – Угощайтесь, господа стражи.

Старший жрец Библиотекаря, профессор лингвистики Гай Вотервуд оказался высоким, под два метра роста, человеком, темноволосым, высоколобым, с легкими залысинами у висков, скуластым, темноглазым и, судя по толстым линзам очков, близоруким. Одет он был в темно-коричневый сюртук, носил пышно взбитый шейный платок вместо галстука, говорил негромко, чуть растягивая слова и немного в нос, словно страдая от постоянного насморка. Разговор с ним получился исключительно коротким.

– Да не помню я, – признался он. – Не обращал внимания я. Ни на то, кто там к камину подходил, ни на то, открывали окно или нет. Я, если честно, даже не помню, стояли ли там подсвечники или их уже не было. Извините, из меня не слишком хороший свидетель.

Зато библиотекарь из него был превосходный. Стоило Селене упомянуть, что они интересуются историей и свойствами подсвечников, как он тут же назвал четыре письменных труда, в которых могли содержаться интересующие следователей сведения.

– Но на вынос мы их не даем, – сказал он. – Они исключительно древние, самому молодому источнику девятьсот лет! Впрочем, если желаете, я могу распорядиться, и с них снимут для вас копии.

– Но ведь это займет время? – спросил Илис.

– Ну, так и что за беда? К тому же и не слишком много – всего три-четыре часа. Мы недавно приобрели замечательный книгокопир, он работает гораздо, гораздо быстрее живого переписчика, хотя, конечно, в копиях, что он делает, нет души, как в переписанной от руки книге. Приходите после полудня, я думаю, к тому моменту копии будут готовы.