— Дорн давно ушел, брат, — сказал апотекарий, присоединяя к игле в вене Скойвена очередной цилиндр с телесной жидкостью. Это было правдой. Примарх был потерян на борту «Меча святотатства», проклятого корабля, и лишь его кости остались в руках Ордена.

Скойвен хранил другую кость, кость Железного Воина, убитого им на пустынном мире жизнь назад. Она была теплой на ощупь и странно тяжелой — лопатка, вырезанная из тела врага после битвы, и носимая на кожаном ремешке на шее в течении веков, последовавших за этим. Она была напоминанием о том, кем он был тогда, и кем был его враг. И теперь он держал кость в руке и чувствовал, как его хватка ослабевает.

— У тебя осталось мало времени, — сказал другой боевой брат стоявший рядом, технодесантник в ржаво-красной броне. — Нужно принять решение. Ты сражался более трехсот лет, и ты старейший из всех Имперских Кулаков. Осталось мало тех, кто своими глазами видел свершения Дорна. Такая потеря невосполнима.

Скойвен повернулся к технодесантнику, брату-кузнецу Малканосу, и даже это простое действие отдалось болью.

— О чем ты говоришь?

Технодесантник и апотекарий обменялись взглядами.

— Древний Кулгата был убит злополучным эльдаром у гряды Ядовитого Шпиля, — ответил Малканос. — Его саркофаг все еще пустует. Неразумным было бы надолго оставлять дредноут в бездействии, особенно если боевой брат, достойный его, лежит смертельно раненым. Но мы не можем поместить тебя туда без твоего позволения, брат Скойвен. Мы знаем тебя как гордого человека, как воина, который хотел бы отправиться к концу времен и сражаться рядом с Дорном как полноценный человек, а не жить искалеченным внутри дредноута. Но если ты выберешь погребение и жизнь в качестве Древнего, наш Орден не лишится твоей воинской мудрости в течении многих веков.

Скойвен сжал кость Железного Воина в кулаке, и на это ушли его последние силы. Их были миллионы, миллиарды, неисчислимая орда врагов, требующих смерти.

— Сделай это, — сказал он.

Сталь его тела была холодной и покрытой льдом. Правая рука Скойвена представляла собой массивный молот, осадное оружие, способное разрушать крепости. Левая была батареей реактивных гранатометов. Когда он шагал, кузни «Фаланги» вздрагивали.

Холод вцепился в него, словно он еще не избежал смерти. Но сила, энергия, разрушительная мощь, которую он обрушит на врагов человечества — служили компенсацией. Это не было невыносимой гробницей, не было живой смертью, которая, по слухам, ожидала погребенных в корпусе дредноута. Да, его тело было изувечено, и ему уже не суждено оставить объятия машины, но брат Скойвен все еще был орудием в руках Рогала Дорна и Императора, и это стоило любых жертв.

Холод становился сильнее. Скойвен проверил руны энергетических показателей дредноута, спроектированные на его сетчатку, однако силовые установки и системы жизнеобеспечения были в порядке. Ледяные пальцы коснулись того, что оставалось от его тела, пробежались по коже туловища, пожелтевшей и сморщенной внутри стального саркофага, по разъемам, через которые кабели крепились к его груди и черепу.

Возникло лицо, но не как проекция, оно было здесь, внутри, вместе с ним. Череп из разъеденного и окровавленного железа, скалящийся в постоянной усмешке. Череп, который мог бы принадлежать тому, чье лицо Скойвен вспомнил спустя целую жизнь, тому, кто лежал в окровавленном пепле, ожидая смертельного удара. Ты не удержался, и взял часть меня как трофей, сказал он. Я ждал внутри этого осколка кости три столетия. Я был терпелив. И теперь у меня есть новое пристанище.

Скойвен хотел закричать, но его голосовые связки были удалены. Он не мог пошевелиться, в то время как холод полз по его телу и поглощал его.

— Я же говорил, что ты заплатишь, — произнес Железный Воин.

Всюду свисали пергаменты, покрытые молитвами, проникновенными мольбами писцов самой Терры. Они годами горбились за столами, годами писали слова давно мёртвых святых перьями из костей кающихся грешников, чернилами из крови мучеников. Пергаменты истекали святостью, чёрные капли становились красными, падая на пол военного архива «Фаланги».

Ритуальное очищение станции займёт годы. Не так-то просто смыть зло, причинённое свершёнными замыслами демона. Его нужно изгнать молитвами, выбить, словно грехи порочного человека из стали «Фаланги», чтобы она могла вновь стать флагманом Человечества. Команды сервов Имперских Кулаков оттирали осквернённые палубы святой водой, а допущенные в мир ордена жрецы Эклезиархии благословляли снаряжение, узревшее демона. Но «Фаланга» была создана для войны, а война не ждёт, пока воители очистят себя от грехов. «Фаланге» предстояло служение, Имперских Кулаков ждала битва.

Пергаменты раскачивались от дуновения рециркуляторов воздуха. В военный архив вошёл капитан Лисандр. Его грозный терминаторский доспех и закреплённый на спине штормовой щит сверкали после дневного обряда ухода. Казалось, что Лисандр был не человеком, а сошедшей с постамента статуей одного из героев, чьи подвиги заслужили им место в сердце ордена и в коридорах «Фаланги». Бритая голова капитана выглядела так, словно её пожевали и выплюнули, но в лице остались благородство и решимость прирождённого лидера.

Когда он вошёл, собравшиеся в архиве новобранцы словно съёжились. Они едва прошли ранние этапы физического преображения, которое однажды сделает их космодесантниками, и ещё не служили скаутами или учениками технодесантников или библиариев. Они нечасто видели старших воинов ордена, а ещё реже слушали их наставления. Они ещё были людьми, а не Адептус Астартес, свободными от слабости, для превозмогания которой Император и создал космодесантников.

— Вы знаете, кто я, — начал Лисандр. — А я знаю, кто вы. Вы — будущее ордена. Однажды некоторые из вас станут Имперскими Кулаками, возможно воинами моей первой роты. Один из вас даже может заслужить лавры капитана, хотя я не позволю этому произойти, пока вы не усвоите сути войны.

Он оглядывал лица новобранцев. Они стояли рядами, глядя на стол тактического дисплея, который занимал значительную часть архива. Каждый новобранец был юнцом, отобранным с одного из сотни посещённых капелланами Имперских Кулаков миров в соответствии с строжайшими стандартами агрессии, бесстрашия и физического потенциала. Но теперь они казались детьми по сравнению с ужасным великаном.

— Война это жертва.

Лисандр махнул рукой, и миметические сплавы на поверхности стола перестроились в сложную топофографическую карту, вздыбились пиками и опали ущельями неровного оскала гор. Встроенный в потолок голопроектор высветил на карте сотни мерцающих символов. Цилиндры на склонах гор отражали артиллерийские батареи. Взлётно-посадочные полосы усеивали вершины предгорий. Десятки отрядов кишели в ущельях и косогорах, разные цвета показывали стороны великой беспорядочной битвы.

— Что вы видите? — потребовал ответа Лисандр.

— Я вижу Валацийский перевал.

Капитан посмотрел на новобранца. Чёрные как ночь волосы контрастировали с красными зрачками и серой кожей. Подульевик, один из подземного народа падальщиков и убийц забытых Императором глубин города-улья.

— Новобранец Апейо, — сказал Лисандр, — Ты хорошо запомнил «Воинские принципы». Но этого недостаточно. Что для тебя значит Валацийский перевал?

Апейо сглотнул.

— Капитан Сикул руководил отрядом боевых братьев во время спасения гражданских от мятежников из Покорной Маски. Мятежники также были втянуты в собственную войну с культистами Алой Луны, которые…

— Нет. Я хорошо знаю слова «Воинских принципов» и спрашиваю не об этом, а о том, что значила эта битва.

Казалось, что тишина длилась вечно, пока один из учеников не прокашлялся.

— Новобранец Арнобий, ты хочешь что-то сказать? — спросил Лисандр.

На Арнобие был окаймлённый синим костюм Библиариума ордена, капюшон скрывал бритую голову и клочья пересаженной кожи. Под покрытым шрамами, но непримечательным лицом горел разум, который мог — ещё только мог — быть достаточно сильным для воина-псайкера Имперских Кулаков.