Логан Гримнар, Великий Волк Фенриса, стоял перед широким круглым лифтом, сжимая в руках секиру. Рядом с ним в схожих позах стояли выжившие Волчьи гвардейцы. Я узнал Бранда Хриплую Глотку, но устоял перед искушением увидеть ритуал его глазами. Я и так зашел слишком далеко.

Бронированный корпус ярла Бьорна развернул руки-орудия, повел огромными плечами, сместил громадный вес, в последний раз проверив все двигательные точки. Сотня кабелей и проводов уже были присоединены к корпусу дредноута, одни вились от техники, скрытой под лифтом, другие тянулись к гудящим генераторам, свисающим с потолка.

Все готово.

— Спите, первый ярл, — произнес Логан Гримнар. Волчья гвардия приветственно подняла оружие. — Пока Фенрис вновь не позовет.

Дредноут застыл. Лифт медленно стал опускаться в яму с подземными генераторами. Морозный туман алмазной крошкой оседал на сине-серой броне военной машины.

— Фенрис. Всегда. Зовет.

— Всегда. Но пока отдыхайте. Сохраните эту историю в сагах, ярл, — голос Гримнара казался намного более взвешенным, чем резкие, протяжные слова уставшего и засыпающего дредноута.

— Помните. Инквизиция. Не. Оставит нас. В покое.

Ярл Гримнар кивнул с торжественностью, которой я прежде в нем не видел.

— Знаю.

— Следите. За небесами. Братья, — дредноут исчез в тумане, и переборка в полу начала закрываться. — Зовите меня. Когда. Они придут…

Я встретил его на посадочной платформе Пик-Сейта-V. «Громовой ястреб» направился на посадку, серебро в ночи, мерцающее в жидком метановом дожде. Он приземлился почти с неправдоподобным совершенством, изящный на всем промежутке времени — от высоты вектора сближения и до момента, когда его посадочные когти коснулись рокритовой платформы.

Когда рампа опустилась, я чуть шире расправил плечи, позволив сетке прицеливания замигать на бронированных пластинах корабля.

Я не знал, чего ожидать. Честно говоря, я приложил все усилия, чтобы избавиться от любых ожиданий. Пятьдесят пять лет — долгий срок даже для тех, кому суждено жить веками.

Он сошел по рампе, при каждом его шаге дрожала пласталь. Его доспехи претерпели кардинальное изменение. Многочисленные слои плотно спрессованного керамита опоясывали его грудь и конечности. Из штурм-болтера на руке исходил тонкий лучик красного света, как и из прицельного когитатора размером с кулак, вмонтированного в боковую часть шлема. Вместо телепортационного ранца «Перехватчик» на его спине теперь был закреплен огромный плазменный генератор с четырьмя широкими многосуставными серворуками, которые сейчас находились в свернутом положении. Каждая из них заканчивалась сложенными когтями, которые, без сомнения, могли разворотить танковую броню или даже полностью оторвать машину от земли.

Он посмотрел на меня, слегка наклонив шлем. Любопытство? Или удивление? Я не влезал в его разум, чтобы узнать ответ.

Я виделся ему не менее изменившимся, чем он мне. Исчезли те, ничем не украшенные, доспехи юного рыцаря. Я стоял в церемониальной броне, серебряном керамите, инкрустированном рунами на треценти и высоком готике — бессмысленными на обычном языке, но означающими магическое благословение, хранящее от тьмы за завесой. Капюшон из клепанного освященного золота, соединенный с доспехами прочными черными кабелями, скрывал затылок и боковые части моего шлема.

На поясе у меня висел психосиловой меч. За спиной магнитно закрепленный посох — оружие, которым я владел два коротких года службы в Кастиане. В дополнение к штурм-болтеру я все еще носил пистолет, хотя меня уже давно никто не называл Две Пушки.

У наших доспехов осталось всего два общих признака, и первым было лишь то, что по старой традиции Серых Рыцарей они были не выкрашены. Вторым же была гравировка заключенного в цепи волка на левом наруче — знак выживших, оросивших кровью гиблые поля Армагеддона более полувека назад.

Когда мы приблизились друг к другу, я протянул руку. Он не обратил на нее внимания и заключил меня в объятия. Это продлилось всего миг, но я услышал смешок по воксу и ощутил тепло его разума.

— Гиперион, — сказал он. — Брат мой. Рад видеть тебя.

— Добро пожаловать домой, Мал.

— Ты выглядишь… иначе.

Я улыбнулся. Как странно говорить с помощью языка и зубов. Я так привык к небрежной легкости и мгновенному пониманию беззвучной речи.

— Как и ты. Пошли, — я повел его внутрь. За нами закрылась переборка.

— Я не могу говорить о Марсе, — ни с того ни с сего начал он, — поэтому даже не спрашивай. Должен сказать, оказывается, можно устать от каждодневного созерцания все новых чудес. Долг звал, и я больше не мог игнорировать его зов, — он указал на мои доспехи, самой отличительной деталью которых был психический капюшон, скрывавший заднюю часть моего шлема. — Расскажи мне о нем, — попросил он.

— Есть вещи, о которых я также не вправе говорить, — ответил я. — В нашем монастыре погребено больше тайн, чем ты можешь поверить, брат. За загадочными замками лежат тысячи нерассказанных секретов.

Он кивнул, ничуть не удивившись.

— Я бы хотел сначала пойти на Поля Мертвых, прежде чем меня назначат на должность.

— Конечно. — Сотис. Он хотел навестить Сотиса и наших братьев, спящих под поверхностью Титана: — Мы пойдем сейчас туда.

Сервы кланялись и расступались в стороны, пока мы шли через холодные, безмолвствующие залы монастыря. Я ощутил, как он собрался что-то спросить, но не знал, как это преподнести.

+ Просто спроси, + отправил я.

— Это твое повышение, — сказал он. — Прогностикар Гиперион. Ты теперь служишь с Торкритом? Правда?

— Торкрит уснул на Полях Мертвых девятнадцать лет назад. Но мы служили вместе какое-то время.

— Как он умер?

Я пожал плечами.

— Как и все. С болью.

— И теперь твоя задача обучать других?

Я кивнул.

— Как Торкрит обучал меня. К счастью, мне дается это легче, чем ему. Я был не самым понятливым учеником.

Малхадиил слабо улыбнулся.

— Мне жаль слышать о твоей утрате, но я рад, что твои таланты оценили, брат. Значит, ты тот голос, который советует капитанам и гроссмейстерам. Если не считать того, что ты остался один.

— Мы оба остались одни, Мал.

— Действительно, — признал он. — Мои глаза болят при взгляде на тебя, Гиперион. Твоя душа такая яркая. Но мне недостает единства нашего отделения. А тебе?

Не было смысла лгать ему.

— До сих пор скучаю. Но лучше уж так.

Он понимал, о чем я говорю, и я не гордился своим возвышением над простыми воинами.

— Я чувствую в твоих словах вину, Гиперион.

— Время лечит все раны, кроме самых болезненных. И дело не только в Сотисе, Мал. Мне всегда следовало оставаться одному. Думаю, нам обоим.

Он кивнул.

— Что с остальными?

Он довольно скоро встретится с Галео и Думенидоном. Они спали под поверхностью Титана рядом с Сотисом. Но я знал, что речь шла не о них.

— Инквизитор Ярлсдоттир так и не составила доклад ордосам за семнадцать лет. Полагают, она погибла во время Возвышения Яегры от рук Извечного Врага.

Он посмотрел на меня.

— Яегра?

— Крупнейшая луна Кретации. Долгая история, брат.

— Ты потом встречался с ней? В смысле, после Месяцев Стыда?

— Да. Да, встречался, — по моему тону он понял, что эту тему лучше не затрагивать.

— Почему ты встретил меня? — спросил он. — Я рад этому, но, признаюсь, изрядно удивлен.

— Потому что у нас осталось незаконченное дело.

Он посмотрел на меня, и я ощутил, как его интерес становится острее, перерастая в любопытство.

— Да?

— Мы займемся им после Полей Мертвых.

Малхадиил кивнул.

— Как скажешь.

Когда мы добрались до конца лестницы, ведущей к Полям Мертвых, возле первой же могилы нас окликнули.

— Только посмотрите на себя, — раздался голос, слабый от возраста и дряхлости. Худой, словно скелет, человек проковылял к нам на гладкой серебристой бионике.