И, что важнее, всё ещё стоящую здоровенную антенну говорильной коробки.

Голгоф передал механическую трубу своему помощнику, Туфнурду, низкому и сухощавому орку чуть повыше карлика. Тот был полной противоположностью шефа, но выбрался из кокона хитрым и пронырливым, и таким и остался. Туфнурд был достаточно умным, чтобы присоединиться к здоровяку Голгофу, когда они ещё были пацанами, и они хорошо сработались.

— Далжна быть ещё какай-та причина, отчиго они перестали передавать, э? — сказал Туфнурд, протягивая обратно гляделку. — Думаешь их паймали призраки смерти?

— Ага, далжно быть. Ни дыма. Ни огня. Хде тела?

— Нам надо паслать Гриппу и его парней. Если что-то караулит в деревьях, Гриппа найдёт их.

— Хароший план, — оскалился Голгоф. — Иди скажи Гриппе клёвые новости. Мы пайдём дальше. Нада дабраться до форта пошустрее.

— Думаишь они обычно приходят ночью, босс?

— Аха. Я б так сделал. Паймал нас на дароге, кагда темно.

Туфнурд кивнул и пошёл вперёд по тропинке, крича Гриппе. Голгоф закрыл гляделку, запихнул её в рюкзак. Вытащил тяжёлый пистолет и ослабил ремень на рубиле. Да, наверняка скоро будет рубка…

Они хорошо проводили время, послав вперёд ватагу Гриппы и уверившись, что их предупредят о любой западне врага.

В чём-то они были правы.

Вскоре орки наткнулись на тела. Первым был Гриппа. Его узнали лишь по знакам на груди, иначе бы спутали, ведь у Гриппы исчезла голова. И рука. И обе ноги.

Среди деревьев вокруг они нашли другие тела: безголовые, выпотрошенные, расчленённые…

Луркзагсникскрага…, — зашептались чуваки. Быстрые-притаившиеся-опытные-убийцы. Призраки смерти. Враг, который уже много дней нападал на караваны и форты по всему Миру Черепалома.

— Босс, ани ж бродят тока по начам? — поёжился Туфнурд.

— Абычна, — рявкнул Голгоф. — Пахоже ани обычно бродят по начам.

— Мы ж не слышали ни пальбы, ничего… — тихо произнёс Туфнурд, смотря налево и направо и водя за взглядом пулялом.

Из-за деревьев впереди донёсся протяжный вопль — звук, который нечасто услышишь от орка, но явно изданный зелёным парнем. Голгоф тяжело побежал, следом семенил Туфнурд.

— Бегом к форту! — заорал вожак коммандо. — Шустрее, парни!

Слева прогремела очередь, затем кусты содрогнулись. Голгоф остановился, выхватив рубило, и вгляделся в полумрак. Он увидел вспышку выстрела и обернулся, когда что-то выскочило из теней. Проблеск синих молний и вновь тьма.

— Босс, шевелись, давай же! — закричал вырвавшийся вперёд Туфнурд.

Голгофа не нужно было уговаривать. Он мчался по грязной тропинке, петляющей между деревьями, и тут и там перепрыгивал через тела других орков, разорванных или обезглавленных. Он чувствовал, что что-то движется через деревья слева, что-то куда быстрее его.

— Пали в них, братва! — заорал вожак, резко остановившись. Собравшаяся вокруг него горстка парней начала осыпать деревья пулями и разрядами энергии, рассекая листья, ветки, иголки… Голгоф перезаряжал пуляло уже в третий раз, когда приказал перестать палить.

— Босс, мы ж их грохнули? — спросил Снагдрак. — Точно, босс?

— Иди праверь, если хочишь знать, — проворчал Голгоф. Он свирепо огляделся. Желающих не было. — Харашо, тада шустрее к форту.

Когда остальные побежали, главарь схватил Туфнурда за руку и поднёс пистолет к губам. Тихо. Дождавшись, когда топот других орков затихнет, Голгоф подмигнул Туфнурду и направился в подлесок, осторожно ступая среди переломанных веток и кучек листьев. Едва заметный Туфнурд крался впереди, держа почерневший нож.

Позади Голгофа хрустнули ветки, и он резко обернулся, вскинув пистолет. Вожак вгляделся в ветки раскинувшихся над головой деревьев, ожидая увидеть, что же там прыгает. Рывок, оборвавшийся вопль. Голгоф вновь обернулся и увидел, как в кустах исчезают ноги Туфнурда. Через мгновение его голова вылетела оттуда и покатилась к вожаку. Посеревшее лицо незрячим взором уставилось в его глаза.

Голгоф начал стрелять, едва на него бросился бронированный верзила. Он был почти таким же большим, как сам орк, и покрытым чёрными пластинами, белые кулаки трещали, словно от молний. На груди была какая-то белая птица, белыми были и клюв, и лицо.

— Толька адин!? — заорал изумлённый, разгневанный орк. Он выпустил длинную очередь, когда его враг тяжело упал на землю и вновь прыгнул, оставляя за собой огненные следы. — Толька адин из вас?

Пули бессильно отскочили от брони, рикошетя в кусты. Взвыли турбины, и космодесантник приземлился.

В линзах лицевой маски Голгоф увидел своё багровое отражение. Мелькнули когти, вырывая кишки. Вожак рухнул, оружие выпало из ослабевших пальцев.

Луркзагсникскрага, призрак смерти, навис над Голгофом. Он услышал треск и приглушённый голос.

— Сорокопут на связи. Орочьи лазутчики устранены. Возвращаюсь к роте.

Последним, что увидел Голгоф, были устремившиеся к его горлу окутанные энергией когти…

На расстоянии вцепившаяся в выступ блеклая фигура могла бы сойти за снежное пятно на склоне горы, если бы не то обстоятельство, что она медленно и неуклонно смещалась, огибая скалу в поисках своей жертвы.

Капеллан выслеживал создание девятнадцать долгих и утомительных дней, и теперь его тело — несмотря на то, что было увито стальными мышцами и закалено непогодой — уставало все сильнее. Многие из его братьев оказались недостаточно выносливы, чтобы выжить в Диаготанских горах Киавара. Пока он взбирался, ему приходилось видеть их гниющие останки, разбившиеся при падении со скал и частично обмороженные из-за высокогорной температуры. Он не скорбел об их кончине. В такой смерти была честь. Умереть во время духовного поиска считалось сродни гибели в бою по крайней мере в глазах капелланов.

Но он поклялся, что не присоединится к их уединенной, смертельной дреме. Он выживет, невзирая на усталость, горевшую в руках, невзирая на боль. Он не вернется ни с чем.

Капеллан оглядел ближайшую скалу в поисках своей жертвы. Его черные, цвета полуночи глаза казались бездонными озерами, резко контрастируя с ярко-бледной кожей. На нем была только набедренная повязка с черными перьями — церемониальная одежда для ритуальной охоты — а на шее красовалась нить с тотемами цвета слоновой кости. Это были хрупкие птичьи черепа, его корвия, которые застучали друг о друга, стоило ему пошевелиться, и тогда, преодолев два отрога, он увидел существо.

Это был величественный зверь, создание исключительной красоты. Внешностью он напоминал крошечных черноклювых воронов Киавара, черепа которых стали его тотемами, но на этом сходство между ними заканчивалось. Это создание было размером с человека, с блестящими черными перьями и размахом крыльев в четыре или даже все пять метров. Его когти походили на кинжалы, предназначенные разрывать своих жертв еще до того, как за дело возьмется клюв, а в глазах-пуговках горел острый разум. Птица отдыхала на соседней серой скале, изучая склоны в поисках добычи.

Капеллан испытывал только уважение к существу, и тем не менее он пришел сюда, чтобы убить его, голыми руками отнять жизнь и забрать священные кости. Тотемы на шее были мелочью по сравнению с духовной значимостью этого величественного зверя. Он спустится с горы вместе с его трупом, а оттуда — на Освобождение, к Шпилю Воронов, где украсит его скелетом свои древние доспехи цвета эбонита. Крылья украсят прыжковый ранец, череп станет маской капеллана. Именно такая честь полагалась за проведение ритуала и убийство зверя. Дух птицы будет следовать за ним в бой, грозный союзник в войне с врагами Империума. Лишь тогда он сможет действительно вести своих братьев в сражение, хранить чистоту их сердец и помыслов, честь ордена.

Птица склонила голову и посмотрела в его направлении. Он был уверен, что его не видно за скалой, но не сомневался, что она знает о погоне. Много дней она пыталась ускользнуть от него, поднимаясь все выше и выше по склону и находя себе все более негостеприимные насесты. Тогда почему она решила сейчас устроиться на этом неровном выступе, словно даруя краткую возможность нанести удар? Может, просто устала? Неужели его выносливость и решимость оказались не по зубам зверю? Как долго он ждал этого момента, этих нескольких секунд затишья перед хаосом боя.