В остатки его распадающегося глаза проскользнул червь, скользя по зрительному нерву в мясо мозга. Другие следовали за ним, проходя вдоль нервных путей, скользя и проскальзывая между синапсами, ища путь в его сознание, беря под свой контроль плоть.

Они слышали и видели то, что слышал и видел он. Харахил пытался шпионить за ними, и теперь они рассчитывали обратить его тело против самого себя, завладеть им в качестве оружия против Темных Ангелов.

— Город, Харахил, что насчет города? — спросил Саммаил, его глаза метались между Асмодеем и библиарием. — Думай о городе.

Теперь Ультор был просто воспоминанием. Он обратился в ничто в его мыслях, обтекая его подобно песчаной буре, сдувая последние следы его психической конструкции. Тем не менее, он также все еще был там, непроницаемый, вечный, сотворенный не из кирпича и раствора, но безнадежности и скорби.

— Величие распада, возвышающееся и опадающее, прочно стоящее на зыбком песке.

Он протянул руку к скрытой серебряной звезде, мысленно моля, прося силу Императора освободить его от власти врагов, высасывающих его волю, зарывающихся в его мысли. Через разрыв варпа он мог заглянуть обратно на борт звездолета и почувствовал, как что-то еще смотрит его глазами, когда ещё больше червей впились в его плоть.

Он должен был вернуться, но на данный момент он уже был под контролем.

Библиарий неожиданно вскочил, опрокинув стул на пол. Он обратил внимание на Шафана, испытавшего секундный ужас, когда Харахил открыл веки, явив миру молочно-белые глаза трупа. Из угла его рта тянулась нитка слюны.

Харахил увидел Асмодея, поднявшего свой пистолет, и молча поблагодарил Императора за непоколебимую преданность капеллана долгу. Он хотел сказать Асмодею, чтобы тот стрелял, но его губы уже не принадлежали ему, его язык еле ворочался, сгнивая за зубами. Он хотел попросить капеллана открыть огонь, окончить жизнь его смертной оболочки, оборвать золотую нить, связывающую душу с физическим телом, золотую нить, которая теперь стала путем вторжения, используемым демонами.

Теперь черви сгорали в серебристом свете его последней защиты, вытравливая себе путь как кислота на металле, в то время как их сородичи быстро ускользнули вниз через сухожилия и вены, возбуждая мышцы и органы энергией варпа. Они готовили тело к полной одержимости, вливая в него свою собственную силу так, чтобы они смогли изменить его по своей прихоти.

— Нет! — крикнул Саммаил, пытаясь удержать Асмодея на полу.

Тело Харахила становилось порталом. Их контроль ещё не был абсолютным. Если он хочет противостоять им физически, ему придется расширить свою волю из-за рва чистейшей энергии, что держит демонов в страхе. Лучше умереть душой и телом, чем сдаться физически и провести вечность в ловушке своих собственных мыслей, бессильным и опозоренным.

Он позволил пряди своего сознания протянуться обратно в реальный мир, пылая вдоль золотой нити его существования.

— Они уже здесь! — прорычал Харахил.

Шафан выхватил пистолет, а Асмодей старался освободится от хватки Саммаила. Магистр святости прицелился в левый глаз библиария, зная, выстрел пробьется в мозг псайкера и убьет его в одно мгновение, перекрыв канал любому, кто попытается использовать его душу в качестве моста в мир смертных.

Он уже собирался нажать на курок, когда Харахил с воплем рухнул на пол.

Библиарий посмотрел на Шафана, взглядом пытаясь попросить того выстрелить, как до этого он призывал сделать это Асмодея.

Ничего не осталось. Демоны овладели его телом до глубочайших волокон и мельчайшего атома. Это была просто оболочка для их мощи, марионетка, чьи ниточки забрали у библиария. Он снова попытался вырвать контроль, открывая всё больше своих мыслей психическому натиску демонов в обмен на несколько секунд телесного влияния.

Их ответ был мгновенным и мучительным. Осколки энергичной боли пробежали через Харахила, и он упал в обморок, на мгновение даже утратив понимание.

Библиарий лежал неподвижно, лицом вниз. Свет утекал из его тела обратно к свечам, и странные тени вновь стали нормальными. Свинцовые символы превратились в расплывчатые капли, шипящие, плюющиеся и испаряющиеся, как будто на раскаленной плите.

Здравомыслие и ощущения вернулись, но к ним примешалось отчаяние, когда Харахил увидел, что произошло. Одна единственная тончайшая нить связывала его с телом, подавленным бесформенной слизью и корчащимися личинками. Он был безмолвным и несущественным свидетелем своих собственных действий.

Харахил медленно поднялся на четвереньки и посмотрел на своих товарищей. Струйки крови окрашивали его уши, ноздри и глаза, быстро высыхая и свертываясь на бледной коже. Шафан посмотрел библиарию в тёмно-карие с исчезающими золотистыми пятнами глаза, и, увидев воина, которого знал, оглянулся назад. Асмодей всё ещё не был уверен, его пистолет вновь нацелился на Харахила.

Харахил закричал, но крик получился безголосым. Он мог видеть крошечные проблески варп-света, бывшие душами его братьев, и он желал прикоснуться к ним. Ради мгновения единения, момента наития, дабы убедить их убить создание, пробуждающееся перед ними.

У него больше не было сил. Все, что осталось — его тело, его мысли, даже его воспоминания — теперь принадлежало демоническим отродьям. У библиария не было ни возможности отправить свое предупреждение в сознание другого, ни энергии, способной с первого взгляда вызвать отвращение или подозрения.

— Каковы три Отречения от Асии? — задал ему вопрос капеллан.

Демоны выдернули знания из мозга Харахила. Его обучение у капелланов и занятия в реклюзиаме, в одиночку и с другими инициатами, пронеслись у него в голове. Он не мог остановить невольно поднимающиеся из его мыслей слова, откуда демоны перенесли их на его безжизненные губы.

— Презрей мутанта, отринь еретика, возненавидь чужака, — хриплым голосом ответил Харахил.

Отчаяние. Оно было абсолютным, окутывающим Харахила своей тьмой. Владыка Распада знал, что это случится, с момента когда Харахил прорвал завесу варпа и взглянул на энтропийной сад. Безумно и высокомерно было полагать, что кто-то может избежать хватки бессмертного разрушителя.

Даже библиарий Адептус Астартес, один из самых подготовленных псайкеров, что породило человечество, не сможет противостоять медленному обращению вечности. Наивная гордость послала его в царство эмпиреев, в надежде расстроить планы смертных последователей Владыки Распада. Это открыло ворота демонам, и из-за своих обманутых намерений Харахил обрек своих товарищей и всех, кто находился на борту их звездолёта. Ложь увлечет их за собой в варп, где они будут поглощены.

Если бы Харахил владел своим телом, он бы затрясся от рыданий, раздираемый горем от содеянного. Абсолютное, всепоглощающее отчаяние разрывало его сознание в клочья, изгоняя здравомыслие подобно лентам мысли, что рассеивались на волнах эмпиреев.

— И назови шесть главных Повелителей Ключей, — потребовал Асмодей, дуло его пистолета отслеживало голову Харахила, когда библиарий оперся на стул и, сильно морщась и кряхтя, заставил себя подняться.

Демоны снова зарылись в его мозг, возвращая аромат свежелакированного дерева, гудение капелланских эпистол, рычание его магистров, бродящих вдоль скамей и готовых взыскать возмездие за малейшую оговорку, малейшее волнительное заикание в интонации.

Харахил набросился на воспоминание, отчаянно цепляясь за него и изо всех сил пытаясь остановить его всплытие на поверхность, но демоны вырвали фрагмент памяти из его хватки, и предательские губы произнесли слова.

— Нессиад, Дирестес, Фереокс, Маннаил, Дубей и…

Харахил потянулся в последней мучительной попытке, распустившись подобно цветку и открыв своей сущности все, и схватил серебряную звезду, позволяя ей пылать через него. Он не мог уничтожить демонов, но мог держать их в страхе.

За время, показавшееся ему целой вечностью, он оттеснил их, чувствуя, как их зубы и шипы рвут его душу. Каждое усилие, направленное на собственное очищение, причиняло ещё больше боли и страданий телу и духу. В реальном мире прошло меньше секунды, но для Харахила это была неувядаемая вечность дробящей сознание агонии, когда он сделался каналом для мощи Императора, превратив свое психическое я в погребальный костер, в огонь, воспламеняющий энергию демонов.