«Читаю историю Рима…» Читаю историю Рима. Никто ее толком не знает. Полдневное солнце пылает, Как раньше, неукротимо. Над Римом, над миром, над нами Пылает полдневное пламя. Триумфы. Арены. От гула Оглох на песке гладиатор, А в ложе сидит император, Какой-нибудь там Калигула, Кому-то пришедший на смену, Устало глядит на арену. И все победила усталость. И вот ничего не осталось. Какое-то римское право, Какая-то смутная слава, Какая-то грусть, но не жалость. Мне дочь принесла ежевику, Богат ее маленький остров, Куда мы приехали просто Для ежегодных каникул. И, легче случайного дыма, Исчезла история Рима. «Родимый Край», г.Париж (Франция), № 70, май-июнь 1967 г. Дума (перевод с калмыцкого) Солнце, как ни было бы жарко, С материнской теплотой не имеет сравненья. Друг, как бы ни был он хорош, С родственником не имеет сравненья. Чужая земля, как бы ни была хороша, С Родиной нет ей сравненья. Родина, как бы ни была далека, Никогда не удаляется от думы. Из архивного собрания И.И. Туроверовой «Ах, Боже мой, как это мило…» Ах, Боже мой, как это мило, Какое счастье мне дано. В одной руке держу чернила, В другой ― веселое вино, И вновь я полон вдохновений И для стихов, и для труда. Спасибо Вам, мой юный гений, Ваш благодарный навсегда. «Конь горяч, и норовист, и молод…» Конь горяч, и норовист, и молод, Конь еще не верит седоку, ― С этим чертом не распустишь повод Не подремлешь, наклонившись на луку. 27 июня 1944 «Зачем нам быть в пресветлом стане…» Зачем нам быть в пресветлом стане Иль в вечной адской полумгле? Зачем нам выдано заранее, Что мы лишь гости на земле? Все, что оно дает ― приемлю, И все люблю, и все пою, И не забуду эту землю Ни в адском пекле, ни в раю. И все испытанные муки, И все божественные сны Не умолят моей разлуки, Моей любви земной весны. Почувствую я дуновенье За той таинственной чертой, Куда ― хотя бы на мгновенье ― Не заглянул никто живой. 17 ноября 1944 Военщина
1 «Я из Африки принес…» Я из Африки принес Голубую лихорадку, Я в Париж к себе привез Деревянную лошадку. Иностранный легион. Первый конный полк. Конечно, Самый лучший эскадрон, На рысях ушедший в вечность. 2 «Восемь строчек завещанья…» Восемь строчек завещанья К уцелевшим другам, чтоб В неизбежный день прощанья Положили мне на гроб Синеглазую фуражку Атаманского полка, А прадедовскую шашку С лентой алой темляка. 24 февраля 1967 Улица Был полдень не жарок, Париж не в бреду. Целуется пара У всех на виду. Есть нежность и муки, И сдержанный пыл. От уличной скуки Я снова запил. 1966 «Всегда найдется, чем помочь…» Всегда найдется, чем помочь, И словом, и делами, И пусть опять приходит ночь С бессонными глазами. Она другим еще темней, Настолько мир им тесен, Что будто нет живых людей, И нет чудесных песен. Ведь только у слепых в ночи Нет близкого рассвета. И, ради Бога, не молчи: Он не простит нам это! Два восьмистишия 1 «He считаю постаревшие года…» Jour oùj'abdiguerai, sur le funèbre abîm. L’espace et cette chair où j’étais prison. Vinsent Murelli He считаю постаревшие года, Только дни неделями считаю, В никуда опять я улетаю, Снова возвращаюсь в никуда. И среди моих последних странствий По необитаемым местам, Все еще живу в пространстве, Но, пожалуй, ближе к небесам. 2 «Я не знал, что одинаково…» Я не знал, что одинаково Бьется сердце у тебя и у меня, Я не знал, что лестница Иакова Так похожа на крылатого коня. В этом легком и счастливом расставании И с землей, и с жизнью, и с тобой ― До свиданья, только до свидания В неизбежной встрече мировой. |
