Сон И снилось мне, что будто я Познал все тайны бытия, И сразу стал мне свет не мил, И все на свете я забыл, И ничего уже не жду, И в небе каждую звезду Теперь я вижу не такой, Как видел раньше ― золотой, ― А бледным ликом мертвеца, И мертвым слухом мудреца Не слышу музыки светил. Я все на свете разлюбил, И нет в груди моей огня, И нет людей вокруг меня… И я проснулся на заре, Увидел церковь на горе, ― И над станицей легкий дым, И пар над Доном золотым, Услышал звонких петухов, ― И в этом лучшем из миров Счастливей не было людей Меня, в беспечности своей. 1949 Знамя Мне снилось казачье знамя, Мне снилось ― я стал молодым. Пылали пожары за нами, Клубился пепел и дым. Сгорала последняя крыша, И ветер веял вольней, Такой же ― с времен Тохтамыша, А, может быть, даже древней. И знамя средь черного дыма Сияло своею парчой, Единственной, неопалимой, Нетленной в огне купиной. Звенела новая слава, Еще неслыханный звон… И снилась мне переправа С конями, вплавь, через Дон… И воды прощальные Дона Несли по течению нас, Над нами на стяге иконы, Иконы ― иконостас; И горький ветер усобиц, От гари став горячей, Лики всех Богородиц Качал на казачьей парче. 1949 Переправа Стояла на башне Азова, И снова в боях постоишь, Вручала мне вещее слово, И снова другому вручишь. Одна ты на свете, родная! Идут за годами года, Летит стрепетиная стая, Струится донская вода. И где бы, и с кем бы я не был, Меня ты повсюду найдешь, Под это высокое небо На берег степной приведешь; В предсмертный туман, без возврата, Где ждет меня черный паром: Мой прадед стоит у каната, Прабабка стоит за веслом. И буду уверен, что близ ты В тумане стоишь над рекой; Направо ― туман золотистый, Налево ― туман голубой. 1950 «Мороз крепчал. Стоял такой мороз…»
Мороз крепчал. Стоял такой мороз, Что бронепоезд наш застыл над яром, Где ждал нас враг, и бедный паровоз Стоял в дыму и задыхался паром. Но и в селе, раскинутом в яру, Никто не выходил из хат дымящих, ― Мороз пресек жестокую игру, Как самодержец настоящий. Был лед и в пулеметных кожухах; Но вот в душе, как будто, потеплело: Сочельник был. И снег лежал в степях. И не было ни красных и ни белых. 1950 «Отныне, навеки и присно!..» Отныне, навеки и присно! Господь, оглянись на слугу: Для Тебя ведь казачьи письма, Как святыню, я берегу. Они писаны потом и кровью, Непривычной к писанью рукой, С твердой верой в Тебя, и с любовью К человеческой правде мирской. И во сне, как в священном обряде, На коленях, во прахе, скорбя, Я стою пред Тобой на докладе ― За бездомных прошу я Тебя: В чужедальних краях, без причала, Казакам и не снится покой ― Приласкай на земле их сначала, А потом у Себя успокой. 1950 «Мы ничего ни у кого не просим…» Мы ничего ни у кого не просим. Живем одни, ― быть может, потому, Что помним добровольческую осень И наше одиночество в Крыму. Тогда закат раскрыл над нами веер, Звездой вечерней засияла высь; С утра мы бились с конницей ― на север, Потом ― на юг ― с пехотою дрались. Мы тесно шли, дорогу пробивая. Так бьет в утес девятая волна. Последний бой! Идет не так ли стая Волков, когда она окружена? И мы прошли. Прошла и эта осень, Как бег ночной измученных коней, ― Еще не знали, что с рассветом бросим На пристани единственных друзей. 1950 «Мы уходили налегке…» Мы уходили налегке, Мы уплывали торопливо На взятом с боя челноке, В волнах осеннего разлива, И быстроводная река В крутых кругах водоворотов Несла нас, пенясь и кипя… Как хорошо! Но жаль кого-то. Кого? Но только не себя! 1950 Путь Твой отец в далекой ссылке, Мать его не дождалась, Поклонись его могилке, Истово перекрестясь. Уцелевшего соседа Ты под вечер навести ― Потаенная беседа И прощальное «прости». Ты не мальчик! Все пятнадцать На плечах твоих годов, В эти годы нужно драться, Надо знать своих врагов. Говорят ― и правда это ― У какой-то там реки, В чужедальнем крае где-то Проживают казаки. Уходи, пока не поздно, Взять землицы не забудь, И по солнцу, и по звездам Ты найдешь свой верный путь. 1951 |
