«Ты жаждешь ясности. Откуда…» Ты жаждешь ясности. Откуда Мне взять ее в холодной мгле? Ты ищешь ясности, как чуда, На затуманенной земле. Ты мнишь ее посланцем тайным, Во тьме сияющим мечом, Все озарившим ― но случайным, ― Из туч прорвавшимся лучом, Господним голосом из рая, Поэтом, славящим любовь, Когда, средь мертвых слов живая, Звучит строка его стихов, Блистаньем звезд в полночном небе, Теплом спасительных огней, Молитвой о насущном хлебе Всех обездоленных людей… Ты жаждешь ясности. Откуда Мне взять ее в холодной мгле? Я сам ее ищу как чуда На затуманенной земле. 1945 «Лед вокруг давным-давно не сколот…» Лед вокруг давным-давно не сколот, От морозов затуманился восток, Но страшнее чем полярный холод Сердца равнодушный холодок. Никого, подруга дорогая, Никого, умеющих помочь. Только муза! Музыка такая, Без которой жить уже невмочь. 1945 «О годах медленного ига…» О годах медленного ига, О днях бездомной пустоты Твердит пророческая книга; Но ветер вещие листы, Как листья легкие, листает. (О, что ему века веков!) И ясный вечер догорает Над морем зреющих хлебов. Не из кладбищенской пустыни, Загробной местию дыша, Идет сюда в вечерней сини Твоя нетленная душа, И за туманными чертами Тебя нетрудно угадать: Всегда, всегда была ты с нами, Неумирающая мать; Мы слышим твой знакомый голос, Ты нас опять зовешь в тоске И мирный знак, созревший колос, Несешь в протянутой руке. 1945 Казак Ты такой ли, как и прежде, богомольный В чужедальней басурманской стороне? Так ли дышишь весело и вольно, Как дышал когда-то на войне? Не боишься голода и стужи, Дружишь с нищетою золотой, С каждым человеком дружишь, Оказавшимся поблизости с тобой. Отдаешь последнюю рубаху, Крест нательный даришь бедняку, Не колеблясь, не жалея ― с маху, Как и подобает казаку. Так ли ты пируешь до рассвета, И в любви такой же озорной, Разорительный, разбойный, но при этом Нераздельный, целомудренно скупой. 1945 «Умей же, брат мой, без разбора…»
Умей же, брат мой, без разбора Все изумительно ценить, Простить разбойника и вора, Обиду горькую забыть. Без опасений, без оглядки Встречать грядущие года, И не играть с судьбою в прятки, А быть ей вызовом всегда. 1945 Лермонтов Через Пушкина и через Тютчева, Опять возвращаясь к нему ― Казалось, не самому лучшему, ― Мы равных не видим ему. Только парус белеет на взморье, И ангел летит средь миров, Но вот, уже в Пятигорье Отмерено десять шагов. Не целясь, Мартынов стреляет, Держа пистолет наискось, И нас эта пуля пронзает Сквозь душу и сердце ― насквозь. 1946 Стамбул Нет ― ничего не минуло! Месяц встает молодой: Медленно всплыл над Стамбулом Легкий челнок золотой. Снова по звездным дорогам, Снова в райских садах С нашим доверчивым Богом Вместе гуляет Аллах. В бедной кофейне Скутари Предок мой песни поет. Прошлое нас не состарит, Прошлое к сердцу прижмет. Голос гортанно поющий, Город в ночи голубой! Горечь кофейной гущи Запью ледяною водой. 1946 Игра Игра сдана и начата. Глухая ночь. Начало марта. Любимый месяц; но не та Опять ко мне приходит карта. Опять, как будто бы на зло, Я лишь фигуры прикупаю. Мне никогда так не везло; Но я играю и играю. За ночь одну я поседел. Бледней стены, в табачном дыме, Я не сдаюсь. Ломая мел, Твое нетронутое имя Пишу на залитом сукне, В чаду разгрома и попойки, В залог всему. И снова мне Дают валета к нищей двойке. Иль я не создан для игры, Иль я, действительно, не молод, И вот, в Тартар-тартарары Лечу стремглав, вдыхая холод Непоправимого конца, Игры проигранной до праха, И нет, как нет у мертвеца, Во мне сомнения и страха. 1946 «Потерявши все, ты станешь чище…» Потерявши все, ты станешь чище, Будешь милосердным и простым, И придешь на старое кладбище Посидеть под дубом вековым. Без стремлений пылких, без обмана. Жизнь, как есть! Смиренье и покой. Хорошо под сенью великана Отдыхать смущенною душой, Птицей петь в его зеленой чаще И листочком каждым дорожить. Жизнь, как есть! Но жизнью настоящей Только дуб еще умеет жить. Грузно поднимаясь в поднебесье, Он вершинами своих ветвей Ничего уже почти не весит В вознесенной вечности своей, И, уйдя в подземный мир корнями, Над безмолвием могильных плит, Над еще живущими, над нами, Как он снисходительно шумит. 1946 |
